Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна

— Подсунул бы тебе вместо таблеток от гриппа пакет со стрихнином, — ответил ДеСоле. — А где сейчас Панов?

— В отеле «Брукшир», в Балтиморе, поселился там под именем Моррис, Филипп Моррис. Я звонил ему сегодня, он подцепил грипп.

— В таком случае, приступаем к работе, — сказал директор, раскрывая перед собой широкий толстый блокнот в желтом переплете. — Между прочим, Алекс, настоящие полевики за работой обычно забывают звания и чины. По настоящему можно доверять только тому, кого ты называешь просто по имени. Ты наверно знаешь, что меня зовут Холланд, Питер Холланд. Отныне мы с тобой будем друг для друга Питер и Алекс. Идет?

— Идет, Питер. Ты, наверно, там, в своем флоте, был еще тем сукиным сыном?

— Ну уж коли оказался здесь, не в этом кресле конечно, а в Лэнгли, то наверно разбирался кое в чем.

— Вот это настоящий полевик — наш человек, — удовлетворенно проворчал Конклин.

— Теперь, когда мы отбросили всю эту дипломатическую шелуху, мешающую работе, вам следует иметь в виду, что я еще и строгий и упрямый сукин сын. Алекс, я хотел бы подвести под это дело профессиональную основу, чтобы избежать эмоциональных срывов. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Согласен, Питер, я тоже так обычно работаю. Посылки могут быть эмоциональными, но исполнение должно быть четким и строгим… Знаешь, ты упрямый сукин сын, хоть я и не служил во флоте, но ведь я из Лэнгли, и это означает, что я — тоже профессионал.

Холланд усмехнулся. Эта улыбка могла принадлежать совсем молодому человеку, по ошибке природы убеленному сединами. Человеку, с удовольствием возвращающегося в свою родную среду обитания, освободившегося на время от гнетущих его условностей.

— Мы управимся с этим сами, — сказал директор и, отбросив последний налет начальственного имиджа, он отложил в сторону трубку, вытащил из бокового кармана пиджака пачку сигарет, забросил одну в рот и аппетитно прикурил от зажигалки. После этого начал быстро писать в блокноте.

— Бюро мы посылаем ко всем чертям, — продолжил он, щурясь от сигаретного дыма. — Будем работать только с нашими людьми. Проверим под лупой каждую рожу, отирающуюся возле вас, Алекс.

Чарльз Кассет, стройный, всеми признанный наследник директорского кресла ЦРУ в Лэнгли, откинулся на спинку стула.

— Понять не могу, джентльмены, почему я сразу не догадался, что вы одного поля ягоды?

— Просто ты прирожденный аналитик, Чарли, вот и все, — ответил директор, не поднимая головы от блокнота.

Предстоящая операция вкратце сводилась к незаметному сопровождению двух свидетелей-приманок, при максимальном обеспечении их безопасности. Операция должна была раскрыть людей Шакала, действовавших около стрелкового зала и направивших телеграммы Алексу и Панову. Работая всю следующую ночь и большую часть дня, сотрудники ЦРУ в Лэнгли сформировали тщательно подобранную бригаду из восьми опытных агентов и строго выверили маршруты, по которым Конклин и Панов должны были, вместе и по отдельности, следовать по городу в течение следующих двадцати четырех часов.

Все точки этих маршрутов прикрывались людьми из созданной бригады, перемещающимися по тем же маршрутам в соответствии со своим параллельным скользящим графиком. Необходимым условием плана являлось строгое соблюдение мест и времени заранее оговоренных рандеву вооруженных агентов и двух добровольных приманок. Концы маршрутов упирались в Смитсоновский мемориал, в глухое и изолированное место, в ранний час следующего утра. Это место должно было стать Dionaea muscipula, растением-мухоловкой.

Конклин задержался на минуту в тесном, тускло освещенном подъезде своего дома и последний раз посмотрел на часы, с трудом разбирая в полутьме цифры. Было 2:35 утра. Он толкнул тяжелую, тугую дверь и, прихрамывая, вышел на темную совершенно безлюдную улицу. Следуя заранее оговоренному маршруту, он свернул налево и, не торопясь, пошел вдоль домов, прикидывая в уме темп своего движения. Он должен был подойти к первому перекрестку по возможности ближе к 2:38. Внезапно он насторожился. Справа, в темном, полукруглом, углубленном в стену дома дверном алькове, он заметил еле видимую фигуру. Алекс автоматически сунул руку под куртку, взявшись за рукоятку своей «Беретты». В их плане ничего не говорилось о человеке в этом месте улицы! Но так же внезапно он расслабился, разглядев этого человека, ощущая при этом смешанное чувство стыда и облегчения. Фигура в тени стены дома оказалась нищим стариком в потрепанной одежде, по всей видимости одним из членов многочисленной армии городских бездомных. Алекс прошел мимо, не останавливаясь. Дойдя до угла, он услышал за спиной тихий однократный щелчок пальцев. После этого он перешел через улицу и пошел по тротуару дальше, минуя переулок за переулком. В следующем переулке… Еще одна фигура! Еще один нищий старик. Почти та же потрепанная одежда. Человек повернулся к нему спиной и медленно растаял в темноте. Еще один бродяга, без дела слоняющийся по пустынным улицам каменных джунглей. В другое время Конклин не преминул бы догнать его и подать бедняге пару долларов, но не сейчас. Впереди у него лежал еще большой кусок пути, и он должен был выдерживать график.

Моррис Панов подошел к перекрестку, обдумывая столь озадачивший его недавний телефонный разговор. Он ужасно нервничал и постоянно повторял про себя детали маршрута, по которому должен был следовать, испытывая при этом непреодолимое искушение взглянуть на часы, чтобы убедиться, что не опаздывает и не опережает график прохождения контрольных точек. Его заранее предупредили не смотреть на часы на улице… Неужели нельзя было дать им небольшой запас времени для каждого места встречи? Вообще, на слух, все разработанное расписание сегодняшних суток напоминало ему план вооруженного захвата города Вашингтона. Погрузившись в свои мысли, он продолжал идти, пересекая улицы, которые, как ему сказали, он должен был пересечь, надеясь, что невидимые внутренние часы помогут ему соблюдать нужную скорость. Несколько лет назад он прошел подобную тренировку на загородной базе ЦРУ в Вене, штат Виргиния. Там он должен был пройти по тропинке от одного колышка до другого, рассчитывая только на внутреннее чувство времени. Конечно, он должен сделать что-то для Дэвида, но то, что он делал сейчас, казалось ему безумным, не имеющим ни малейшего смысла. Нет, конечно, здесь все верно. Они не попросили бы его делать это, если бы оно и на самом деле было так.

Что это? На него смотрело почти скрытое тенью лицо, точно такое же, как и два предыдущих! Фигура покачнулась, вышла из тени на обочину тротуара и подняла на Панова мутные, налитые вином глаза. Старик в рваной одежде (Господи, сколько ему лет?) едва мог двигаться. И он смотрел на него! В воображении Панова предстал целый город, наполненный только вот такими бродягами, бедность и психическое состояние которых вытолкнули их на улицу. Что он может сделать для них? Разве что обратиться по своим профессиональным каналам к этой бесчувственной администрации Вашингтона… Еще один, вон там! В углублении между двумя железными ночными жалюзи на витринах магазинов стоял еще один бродяга и тоже смотрел на него! Хватит, сколько можно! Ты уже начинаешь терять над собой контроль… Это просто бродяга, нищий. Иди вперед, ты можешь выбиться из графика. Выдерживать его — вот твоя основная задача… Переходи на другую сторону улицы… Иди вперед!

Тусклый лунный свет падал на две приближающиеся с разных сторон перекрещивающихся улиц к Смитсоновскому мемориалу мужские фигуры, искажая их действительный рост и делая их похожими на карликов. Подойдя вплотную друг к другу, мужчины молча прошли к ближайшей скамейке. Конклин сразу же устало опустился на скамью, тяжело оперевшись о трость. Панов остался стоять, беспокойно оглядываясь по сторонам и прислушиваясь, как будто ожидая чего-то, о чем он сам не имел не малейшего представления. Было 3:23, стояло предрассветное утро, и единственными звуками в ночи было заунывное стрекотание сверчков в кустах и шелест летнего бриза в листве. Наконец Панов решился присесть.

— Все прошло спокойно? — спросил Конклин.

— Не знаю, — ответил психиатр. — Я чувствую себя опять не в своей тарелке, так же как и в Гонконге, только там мы знали, куда мы идем и кого можем встретить. По-моему, ты и твои приятели немного спятили.

— Ты сам себе противоречишь, Мо, — сказал Алекс, улыбнувшись. — Раньше мне ты говорил, что я излечен.

— А, это… Тогда у тебя было небольшое обострение маниакально-депрессивного состояния, близкого к шизофрении. Но то, что мы делаем сегодня — это же идиотизм! Сейчас около четырех утра. Люди, если только они не идиоты, не затевают ничего в такой ранний час.

Алекс внимательно посмотрел на лицо Панова, освещенного отражениями лучей прожекторов, подсвечивающих массивные фигуры мемориала.