Ларс Кеплер - Контракт Паганини

— Она заплакала и сказала отцу, что покончит с собой, если он не разрешит ей остаться и заниматься музыкой.

— Не знаю, что и сказать… — прошептал Аксель.

— Скажи «спасибо» Беверли.

Беверли Андерссон…

Беверли стояла на перроне Центрального вокзала; начинался моросящий дождик. Пока она ехала на юг, за окном мелькали летние поля и леса, обернутые серым туманом. Только возле Хессельхольма небо прояснилось и выглянуло солнце. Она сделала пересадку в Лунде, потом села на автобус до Ландскруны и оказалась в Свалёв.

Как же давно она не была дома.

Доктор Саксеус обещал ей, что все будет хорошо.

Я поговорил с твоим папой, сказал доктор. Он все принял серьезно.

Беверли пошла через пыльную площадь. Ей отчетливо вспомнилось: вот она два года назад лежит прямо посреди площади, ее рвет. Какие-то парни напоили ее самогонкой. Сфотографировали и бросили валяться на площади. Именно после этого случая отец не пожелал больше видеть ее дома.

Беверли пошла дальше. Живот свело, когда перед ней развернулось сельское шоссе, ведущее к усадьбе, до которой было еще три километра. На этом шоссе ее обычно сажали в машины. Сейчас она даже не помнила, почему ей хотелось куда-то ехать с этими людьми. Ей казалось, что она что-то видит в их глазах.

Свет, обычно думала она.

Беверли переложила тяжелый чемодан в другую руку.

Вдалеке пылила машина.

Разве она не узнает эту машину?

Беверли улыбнулась и замахала рукой.

Папа едет, папа едет.

Пенелопа Фернандес…

Церковь Рослагс-Куллы — маленькое сияюще-красное деревянное строение с красивой высокой колокольней. Тихая церковь возле старинного имения Вира, чуть в стороне от загруженных дорог коммуны Эстерокер. В тот день небо было ясным и высоким, ветер разносил аромат полевых цветов над умиротворенным кладбищем.

Вчера похоронили Бьёрна Альмскуга, а сегодня четверо мужчин в черных костюмах доставили к месту последнего упокоения Виолу Марию Лиселотту Фернандес. Позади могильщиков, двух дядюшек и двух кузенов из Сальвадора шли Пенелопа Фернандес и Клаудия со священником.

Все остановились у раскрытой могилы. Двоюродная племянница, девочка лет девяти, вопросительно взглянула на отца. Когда он кивнул в ответ, она поднесла к губам блокфлейту и заиграла девяносто седьмой псалом. Гроб медленно опускали в яму.

Пенелопа поддерживала мать под руку, священник читал из Иоанна Богослова.

И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже.

Клаудия подняла глаза на Пенелопу, поправила ей воротник и погладила по щеке, словно маленькую девочку.

Когда они шли к машинам, в черной сумке Пенелопы зажужжал телефон. Йона Линна. Пенелопа отстала от матери и отошла под дерево, в тень, чтобы ответить.

— Здравствуйте, Пенелопа. — Голос комиссара был певуче-серьезным, как всегда.

— Здравствуйте.

— Я подумал — вы захотите узнать, что Рафаэль Гуиди мертв.

— А оружие, которое шло в Дарфур?

— Мы остановили судно.

— Хорошо.

Пенелопа скользнула взглядом по родственникам, друзьям, по матери, которая все еще стояла там, где Пенелопа ее оставила… маме, которая не спускала с нее глаз, и произнесла:

— Спасибо.

Пенелопа вернулась к матери, которая с серьезным лицом ждала ее, снова взяла ее под руку, и они вместе пошли к остальным, сгрудившимся у автомобилей.

Пенелопа.

Она остановилась и обернулась. Ей послышался голос сестры. По шее побежали мурашки; на подстриженную зеленую траву наползла тень. Между надгробий, глядя на Пенелопу, стояла девочка, которая играла на флейте. Она уронила ленточку, и летний ветерок трепал ее волосы.

Сага Бауэр и Анья Ларссон…

Бесконечные летние дни; ночи светятся, словно жемчужница, до самого рассвета.

Служащие уголовной полиции устроили частную вечеринку в барочном саду возле замка Дроттнингхольм.

Йона Линна вместе со всеми сидел за столом под раскидистым деревом.

На сцене перед танцплощадкой эстрадные музыканты в белых костюмах играли народную песню.

Петтер Неслунд с иранкой Фатимой Заньяни танцевали польку. Неслунд, улыбаясь уголком рта, сказал Фатиме что-то, от чего у нее сделался очень счастливый вид.

В песне говорилось о том, как черт играл на скрипке так, что деревенская молодежь никак не могла закончить плясать. Молодые люди проплясали всю ночь, совершили страшную ошибку, не почтив вниманием праздничный звон церковных колоколов, — и в наказание осуждены были плясать вечно. Бедняги так устали, что стали плакать. У них стерлись башмаки, стерлись ноги, и под конец одни только головы прыгали под скрипичную музыку.

На полотняном стульчике сидела Анья в платье в голубой цветочек. Она не отрываясь смотрела на танцующие пары. Круглое лицо было сердито-разочарованным. Но когда она увидела, как Йона встает со своего места, щеки у нее порозовели.

— Хорошего лета, Анья.

На траве между деревьями подпрыгивала Сага. Она вместе с близнецами Магдалены Ронандер гонялась за мыльными пузырями. Светлые волнистые волосы с разноцветными лентами сияли на солнце. Две женщины средних лет остановились, с удивлением глядя на нее.

— Дамы и господа, — провозгласил певец после того, как отзвучали аплодисменты. — К нам поступила особая заявка…

Карлос Элиассон улыбнулся и украдкой глянул на кого-то за сценой.

— Я сам — уроженец Оулу, — с улыбкой продолжал певец. — И с радостью спою вам танго «Сатумаа».

На голове у Магдалены был венок из цветов; она подошла к комиссару. Анья упорно рассматривала свои новые туфли.

Оркестр заиграл томное танго. Йона повернулся к Анье, склонил голову и тихо спросил:

— Вы позволите?

Анья покраснела до корней волос. Взглянула комиссару в глаза и серьезно кивнула:

— Да, конечно.

Она взяла его за руку, метнула гордый взор на Магдалену и, высоко подняв голову, вышла с Йоной на танцплощадку.

Танцевала она сосредоточенно, серьезно, слегка наморщив лоб. Однако мало-помалу ее круглое лицо стало спокойным и счастливым. Намертво залаченные волосы были скручены на затылке в затейливый узел. Она расслабилась и позволяла Йоне вести.

Когда сентиментальная мелодия подошла к концу, комиссар вдруг почувствовал, что Анья укусила его в плечо — не слишком больно.

И снова укусила, на этот раз сильнее, так что ему пришлось спросить:

— Ты чего?

Ее глаза были светлыми, как стекло.

— Не знаю, — серьезно сказала она. — Просто хотела узнать, что будет. Не попробуешь — не узнаешь.

В тот же миг музыка затихла. Комиссар отпустил руку Аньи и поблагодарил за танец. Не успел он проводить ее на место, как к ним, важно шагая, приблизился Карлос и пригласил Анью на следующий танец.

Йона еще немного постоял, глядя на танцующих и угощающихся коллег, и пошел к машине.

Одетые в белое люди сидели на ковриках для пикника или бродили между деревьями.

Йона вышел на парковку и открыл дверцу своего «вольво». На заднем сиденье лежал огромный букет. Комиссар забрался в машину и позвонил Дисе. Ее голосовая почта включилась на четвертом гудке.

Диса Хелениус…

Диса сидела за компьютером у себя в квартире на Карлаплан. На носу очки, на плечах — плед. Мобильный телефон лежал на столе, возле чашки с остывшим кофе и булочки.

На экране светилась картинка — выбеленная солнцем гора камней среди буйной травы, остатки холерного кладбище в Сканстулле.

Диса записала кое-что, потянулась и понесла чашку к губам, но на полдороге передумала. Встала, чтобы сварить новый кофе, когда на столе задрожал телефон.

Не глядя на номер, Диса выключила его и остановилась у окна. В солнечных лучах плясала пыль. Сердце Дисы тяжело и быстро билось, когда она снова садилась за компьютер. Она никогда больше не станет говорить с Йоной.

Йона Линна…

В Стокгольме ощущался праздник, машин на дороге было мало. Йона медленно шел по направлению к Теньергатан. Он больше не пытался дозвониться до Дисы. Она выключила телефон, и он решил, что Диса хочет, чтобы ее оставили в покое. Комиссар обогнул Синюю башню[51] и двинулся по тому отрезку Дроттнинггатан, что полон антикварных и прочих магазинов. Возле нью-эйджевского книжного магазина «Водолей» старуха пыталась рассмотреть что-то в витрине. Когда Йона миновал ее, она кивнула на витрину, а потом пошла за ним, держась на некотором расстоянии. Комиссар не сразу заметил ее.

Обернулся он только возле черной ограды церкви Адольфа-Фредрика. В десяти метрах от него стояла женщина лет восьмидесяти. Она серьезно смотрела на комиссара, держа в руках какие-то карточки.

— Это ведь вы, верно? — спросила она и показала на карточку. — А это — венок, венец невесты.

Комиссар подошел к ней и взял карточку. Карта для игры в «Кукушку», старейшую карточную игру Европы.