Том Клэнси - Зеркальное отражение

Полковник отметил, что песо потертое, как будто уже много лет было в обращении. Казалось, выбитая дата чеканки – 1982 год – подтверждала состояние монеты. Росский изучил гурт, полустертую насечку, забившуюся в нее грязь. Монета выглядела подлинной. Однако провести полковника было нельзя. Выдернув на затылке длинный черный волосок, Росский медленно поднес его к монетке. Кончик волоска дернулся вниз, словно прут в руке лозохода. Прикоснувшись указательным пальцем к языку, полковник осторожно смочил поверхность песо слюной. Внимательно осмотрев свой палец, он увидел на нем следы пыли; там же, где палец прикоснулся к монете, он остался чистым.

И пыль, и волосок откликнулись на действие статического электричества. Это означает, что внутри монеты находится какой-то источник электромагнитного излучения. Гневно поджав губы, Росский встал и вернулся в оперативный центр. Передатчик, спрятанный в песо, является маломощным. Тот, кто ловит поступающие с него сигналы, должен находиться в радиусе нескольких сотен метров от музея. Видеокамеры наблюдения сообщат Росскому, кто это такой, и тогда шпионом можно будет заняться плотнее.

Воскресенье, 09.00, Вашингтон

Майк Роджерс жизнерадостно набрал на клавиатуре код, отпирая дверь первого этажа Опцентра. Поздоровавшись с вооруженными часовыми, сообщившими ему пароль на сегодняшний день, Роджерс быстро прошел по второму этажу, где теперь в бывших помещениях эвакуационного центра были устроены кабинеты высшего руководства центра. Подобно Полю Худу, Роджерс предпочитал находиться внизу, под землей, там, где располагалось сердце Опцентра.

У лифта дежурила еще одна вооруженная женщина-часовой, которая пропустила Роджерса только после того, как тот назвал ей пароль. Опцентр предпочел допотопных и значительно более дешевых часовых, окликающих всех посетителей: "Кто идет?", отказавшись от сложных высокотехнологичных систем безопасности, которые были развернуты в других ведомствах. Бывали случаи, что ключи, основанные на отпечатках пальцев, вскрывали посредством специальных перчаток, на которых лазером с помощью компьютера наносился нужный папиллярный узор, а синтезаторы речи обманывали детектор распознавания голоса. Хотя женщина-часовой видела Роджерса почти каждый день на протяжении вот уже полугода, и тот знал, как зовут ее мужа и детей, она не пропустила бы его, если бы он не назвал пароль. Если же первый заместитель директора попытался бы проникнуть в центр без пароля, его бы задержали. И в том случае, если бы он оказал сопротивление, его могли бы даже застрелить. В Опцентре исполнительность, точность и патриотизм значили больше, чем дружба.

Оказавшись в самом сердце Опцентра, получившем прозвище "стойло", Роджерс прошел через лабиринт огороженных закутков, в которых сосредоточенно работали аналитики. В отличие от кабинетов наверху, эти помещения имели прямой доступ к самым разным источникам разведывательной информации, начиная от выведенных на орбиту специальных спутников и до непосредственного контакта с агентами во всех уголках земного шара. В центре шутили, что полные и совершенные базы данных позволяют предсказать с точностью до одной тонны, какой урожай риса будет собран в Бангладеш через пять лет.

В отсутствие Худа Роджерс занял кабинет директора. Этот кабинет размещался непосредственно рядом с залом совещаний, любовно прозванным "баком". "Бак" был окружен стеной электромагнитных импульсов, которая полностью исключала возможность подслушивания с использованием электронных средств. Ходили слухи, что сверхкороткие волны также приводят к бесплодию и психическому расстройству. Главный психолог центра Лиз Гордон полушутя заявила, что этим излучением объясняется значительная часть странностей, происходящих в этих стенах.

Бодрый и полный энергии, несмотря на то что за плечами остался субботний вечер, Роджерс ввел кодовую комбинацию на клавиатуре у двери в кабинет Худа. Дверь распахнулась, в кабинете вспыхнул свет, и впервые за шесть месяцев на лице у Роджерса появилась удовлетворенная улыбка. Наконец он вступил в командование Опцентром.

Роджерс отдавал себе отчет, что он относится к своему непосредственному начальнику не совсем справедливо. У него было собственное логово – на "материнской" стороне, как выразилась Анна Фаррис. Но директор Худ – неплохой человек. Он болеет душой за дело и, что гораздо важнее, он очень талантливый руководитель. Именно он придумал эффективный способ распределять ответственность между своими относительно автономными заместителями: Мартой Маколл, Лоуэллом Коффи младшим, Мэттом Столлом и Анной Фаррис. Однако Роджерс все больше и больше приходил к выводу, что Опцентр должен подчиняться воле одного человека – как это было с ФБР при Гувере[6]. И этот человек, перед тем как начать действовать, не должен бежать за советом в ЦРУ или Совет национальной безопасности, а, наоборот, лишь сообщать в другие ведомства о случившемся, ставить их перед фактом. С трудом рассеяв угрозу новой войны в Корее и бомбардировок Японии, Роджерс укрепился в мысли, что Опцентру надлежит действовать более агрессивно, а не довольствоваться реакцией на уже свершившиеся события.

Именно по этой причине, в частности, размышлял Роджерс, все это не может и дальше оставаться анонимным. Но есть время что-либо предпринять по этому поводу... что-либо пассивное, вроде утечки информации в прессу, или что-либо более решительное, как отправка "Бомбардира" на такое задание, за которое уважают и боятся израильских коммандос. Причем лавры за успешное выполнение этого задания не пожнут другие, как это произошло с недавним ударом по северокорейскому ракетному полигону, который все приписали Южной Корее.

Роджерс и Худ много раз спорили по этому поводу, и директор центра неизменно указывал на то, что устав центра категорически запрещает авантюризм. Опцентру надлежит выполнять функции международной полиции, а не "пятой колонны". Однако для генерала Роджерса устав был подобен музыке, записанной нотами. Конечно, ноты надлежит исполнять, следуя указаниям композитора, однако при этом остается значительная свобода для интерпретаций. Во Вьетнаме Роджерс читал и перечитывал "Историю упадка и крушения Римской империи" Эдуарда Гиббона, и вслед за известным английским историком он укрепился в убеждении, что первым и главным счастливым даром на земле является независимость.

Черпая духовные силы в Гиббоне и в затрепанном экземпляре книги "Война, какой я ее узнал Джорджа Паттона[7], подаренной ему отцом, Роджерс провел во Вьетнаме два срока. Возвратившись в Штаты, он защитил диссертацию по всемирной истории в Принстонском университете, после чего служил в Западной Германии и в Японии. Во время войны в Персидском заливе Роджерс командовал механизированной бригадой, затем некоторое время оставался в Саудовской Аравии. Вернувшись в Соединенные Штаты, он рассчитывал получить высокое назначение в Государственный департамент, однако президент вместо этого предложил ему должность заместителя директора Опцентра. Роджерс не жалел о том, что дал согласие. Он испытывал пьянящий восторг, принимая участие в разрешении кризисных ситуаций во всем мире. У него в груди до сих пор не утихла радость по поводу своей последней успешной операции в Северной Корее. Но Роджерс терпеть не мог быть на вторых ролях при ком бы то ни было. Особенно при Поле Худе.

Призывно запищал компьютер. Роджерс прошел к столу и набрал на клавиатуре команду установления связи. Экран заполнило круглое лицо Боба Герберта, переданное по оптоволоконному кабелю от видеокамеры, установленной на мониторе тридцативосьмилетнего начальника разведывательного отдела. Боб выглядел усталым.

– Доброе утро, Майк.

– Привет, Боб, – ответил Роджерс. – А ты что здесь делаешь в воскресенье?

– Сижу на месте с прошлого вечера. Меня вызвал из дома Стивен Вьенс из Отдела национальной разведки. Разве ты не ознакомился с моим сообщением?

– Пока что нет, – ответил Роджерс. – А в чем дело?

– Предлагаю тебе проверить электронную почту, а потом пискнуть мне, – сказал Герберт. – В сообщении приведено точное время, оригинальный текст и данные спутниковой...

– А почему бы тебе просто не рассказать мне вкратце обо всем? – остановил его Роджерс, устало проводя рукой по лицу. Электронная почта. "Пискнуть". Селекторные совещания по оптоволоконной сети. Черт побери, как могла разведка уйти от несгибаемого Натана Хейла[8] до глупой заставки на экране компьютера Мэтта Столла, на которой Джеймс Бонд в исполнении Шона Коннери отплясывает танец маленьких лебедей? Работа разведчика должна быть физически изнуряющей, подобно настоящему сексу, а не какому-то электронному пассивному созерцанию.

– Хорошо, Майк. Сейчас изложу основные пункты. – В голосе Герберта прозвучала озабоченность. – Ты себя хорошо чувствуешь?