Дени Робер - В паутине Матильды

Шанталь смеется и призывает свидетелей. Мужчины хохочут. Она только что отпраздновала свои сорок пять.

– Слышишь, Жером, ко мне клеится журналиссс…

Жером откладывает свой поднос и пристраивается рядом.

– Я не журналист, – говорю со слезами в голосе. – Клянусь вам, я уволен. Сегодня я – ничто.

Я нашел верный угол атаки. В действительности я и не стараюсь играть.

– Я – безработный, который пытается писать книгу. Это мой последний шанс.

Шанталь приподнимает тяжелые веки.

– Больше того, моя баба бросила меня. Сочувствия я добился. Моя игра правдивее жизни.

– Короче, я в дерьме.

Она уже добра ко мне. Подзываю бармена.

– Жером, еще две порции.

Чувствую, что я выиграл партию.

– А у вас как дела с работой, все в порядке?

– Не совсем хреново. Мэтр Куртеманщ – большой дурак.

От нее воняет мартини и ацетоном. Она закуривает «Руайяль», предлагает и мне. После десятка стаканов она зовет меня пойти перекусить. Охотно соглашаюсь. Берем такси. Всю дорогу у меня в голове только одна картина: стеллаж с ящиками архива.

Шанталь проживает в большой квартире на одиннадцатом этаже. После смерти мужа она живет одна. Он был раздавлен грузовиком субботним утром на авеню Парментье. Она достает свадебные фотографии.

– Это было пятнадцать лет назад. Ну и как, по-моему, я была ничего?

– Если честно, вы лучше, чем он.

Замечание ей не нравится, но тем не менее она готовит два омлета и наливает по полной чашке минеральной воды.

– Хорошо очищает желудок. Выпей до дна.

У нее довольно чисто, но воняет кошкой. За сыром я решаюсь перейти в наступление. Белое вино нас подстегивает, особенно ее. Она открывает бутылку «Бордо».

– Почему вы считаете Куртеманша дураком?

– У меня есть причины.

Она перестает жевать и загадочно смотрит на меня.

– Проблема денег или бедер?… – настаиваю я.

– Ты угадал, – цедит Шанталь. – В течение пяти лет мэтр Куртеманш, сын цементного промышленника, правнук министра Куртеманша, отец троих детей, сношал меня, как хотел, заставлял меня проделывать невообразимые вещи в самых жутких позах, чтобы потом бросить меня, как прокаженную.

Шанталь рыдает.

– Я должна была терпеть смены его настроений и капризы, даже когда у меня не было ни малейшего желания. Я старалась все сделать как можно лучше. В любое время: в его машине, в кабинете, в бюро, в вонючих гостиницах. Однажды, во время расследования преступления, даже в монастыре. И вы думаете, он мне сказал хоть одно ласковое слово? Хоть раз погладил меня?

Шанталь меняет тон:

– Нет, мсье, никогда и ничего подобного. Лишь на Рождество три года назад преподнес мне коробку конфет, купленную в лавке напротив. Я стала сосудом для его спермы. Вот так, мсье. Но даже сосуд для спермы однажды ломается. Когда я почувствовала, что скоро он меня вышвырнет, как старую галошу, я не побежала кидаться под поезд. Я просто воспользовалась своей головой и кинокамерой сына.

Шанталь резко останавливается и говорит с мечтательным видом:

– Итак, мсье, пленка в надежном месте. У Куртеманша есть копия.

– Потому вы и пьете? Шанталь пожимает плечами.

– Я пью, потому что мне это нравится, я так расслабляюсь. А ты задаешь слишком много вопросов. Ты всего лишь журналиссс… Что ты хочешь на самом деле?

Я слишком устал, чтобы менять тему. И слишком пьян, чтобы ее закончить. Ничего не хочу больше. Куртеманш опустошил Шанталь. И я тоже не смогу вернуть ее к жизни. Бедная Шанталь. Бедный дурак. Бедная дурацкая жизнь.

– Сначала я пришел сюда в надежде вытянуть досье Матильды. Но сейчас я ничего не хочу.

Рассказываю ей всю мою историю. Газета. Моя мать. Депрессия. Отпуск по болезни. Уход Лены. Начало работы над книгой. Матильда. Ее фото. Мы допиваем бутылку, и я засыпаю прямо за столом. Чувствую тяжелые руки Шанталь на своих плечах. Ворча, она перетаскивает меня на диван. Больше я ничего не помню.

Шанталь накрывает меня периной, откуда я выскальзываю только около восьми часов. Она уже в кухне перед чашкой кофе с ментоловой сигаретой в зубах. Еще пьяный, я появляюсь в дверях.

– Не думай, что я так провожу все вечера, – извиняясь, говорит Шанталь. – Хочешь кофе?

Молча пьем. Она мне намазала маслом два бутерброда, как раньше делала моя мать. Только она не положила сверху конфитюр. Уже давно мне никто не намазывал маслом бутерброд. Лена предпочитала крекеры и маргарин – все по диете. Шанталь не жалеет масла. Большой кусок масла на настоящем хлебе.

– Я подумала об истории с этим досье. Очень скоро ты сможешь с ним ознакомиться. Куртеманш должен отправиться в провинцию. Кабинет будет закрыт. Я предупрежу тебя.

Бывают иногда дни, которые начинаются вот так, когда все получается. Так что есть причины, чтобы не умирать слишком рано.

– Меня это просто спасет. – Я готов расцеловать ее.

– Это не ради твоих прекрасных глаз, – останавливает меня Шанталь. – Мне очень приятно подложить свинью этому мерзавцу. Если захочешь его прокатить в своем романе, не стесняйся.

Весь в поту, перескакивая через четыре ступеньки, поднимаюсь по лестнице. В руках полно почты. Никаких планов на ближайшие дни. Продолжение моего расследования зависит от чтения досье. Хочу заняться любовью с Леной. Непривычно прохладная и пустая квартира. Как футбольное поле в четыре часа утра. Пищит автоответчик. Слушаю послания в надежде получить весточку от Лены. Сара настаивает, чтобы я ей позвонил, мать приглашает нас с Леной на обед в честь дня рождения брата, Вик просит прийти на следующую репетицию «Черных демонов».

Снова размышляю о письме Лены. Она говорит, что я старею. Старается сделать мне больно. Она права. Я плохо подготовился к переходу в клуб тридцатилетних. И она это знает. Однажды утром в зеркале в ванной я увидел уже не прежнюю физиономию. Волос меньше, живот больше. Каждое утро подвожу итоги. Ты слишком много пьешь, объедаешься в ресторанах, уже не знаешь названий групп, выступающих по радио, смотришь на девиц, которые моложе тебя вдвое. Возьми себя в руки!

Я снова перед этим проклятым зеркалом. Жирные волосы, бледная, опухшая физиономия. Снимаю свитер, джинсы и плавки. Рассматриваю себя. Красные, воспаленные глаза. Большой живот и жир по бокам. Бледный, узкоплечий. Зубы начинают желтеть. Надуваю торс и выдыхаю. Мой член сморщенный и холодный. Спящий. Сажусь на край ванны. Включаю бритву Лены, которую она забыла. Рассеянно слушаю старые записи на автоответчике. И вдруг голос Лены: «Милый, это я. Я в городе, у Мари. Вернусь поздно. Люблю тебя». Я уже забыл, что она меня так называла. Мне плохо. Бритва погружается в мои волосы. Рука не дрожит. Я прочерчиваю дорожку от пупа к члену. Каждый вырванный волос причиняет мне боль. Кусаю губы, чтобы не закричать. Зачем это делаю? Клиент для психушки. Выключаю бритву. Все это из-за тебя, Лена. Смотрю на свои волосы на полу. Начинаю. Включаю неоновую лампу над раковиной. Полумрак. Закрываю глаза. Опираюсь рукой о кафельную стену. Заставляю себя снова думать о Лене. Говорю: «Я люблю тебя, Лена. Я сделаю из тебя маленькую шлюху». Спрашиваю ее: «Ты любишь это? Отвечай, ты любишь это?» Она как кукла в моих руках. Лежит на постели голая, лицом к подушке. Она все позволяет. Моя рука двигается. Сначала тихо, потом все быстрее, быстрее. «Потаскуха, как ты любишь трахаться?» Все сильнее и сильнее. Сейчас я вонжусь в тебя. Смотри на меня. Боишься? Боишься? Отвечай, кричи, плачь!

Лена не отвечает.

Я бью ее по щекам, кусаю, готов вырвать ее полные груди, царапаю ей спину. Она молчит. Мой мозг раскален, я хочу заставить ее говорить. Мне хочется, чтобы тебе было больно. Кричи! Возьми меня всего, дрянь! Но я так и не слышу ее голоса.

Чувствую струю воздуха за спиной. Кто-то открыл дверь… Оборачиваюсь. Я слишком резко повернул голову, и зеркало разбивается. Кто-то видел меня. Матильда! Уже исчезла. Грязная шлюха.

Принимаю душ. Холодный. Выхожу, бросаю последний взгляд в зеркало. Мне улыбается тип с жирными волосами и с шишкой на лбу. Возвращаюсь в кабинет. Матильда делает вид, что ничего не видела и не слышала.

– Дрянь, ты шпионишь за мной! Делаешь, как моя мать, всегда появляешься внезапно.

Набиваю трубку. Старуха в рамке не шелохнется, рассматривает меня изучающим, внимательным взглядом энтомолога.

– Будем жить дальше, Матильда, – говорю я.

Рассказываю ей свои парижские приключения. Я знаю, что она меня не слышит, но продолжаю говорить громко и четко. Так я себя чувствую не столь одиноким. Распечатываю почту. Реклама из магазина одежды, где Лена купила мне последний подарок ко дню рождения. Цветной жилет, шелковый галстук и белую рубашку. Все это было зря. Я их так и оставил в коробке, облачившись в свои вечные джинсовые рубашки. Сейчас я их просто терпеть не могу. Залезаю в шкаф. Перебираю одежду Лены. Вдыхаю ее аромат, затем продолжаю чтение почты.

Меня отыскала государственная казначейская служба. Две тысячи восемьсот франков не уплачено за кредит. Взгляд на Матильду. Рву бумагу.