Роберт Кормер - Наше падение

Однажды вечером отец созвал всю семью. Он не объявлял специального приглашения, а лишь аккуратно дал всем знать, что после ужина нужно собраться в гостиной. Он сел в кресло боком к камину и нахмурился. Джейн подумала, что, возможно, у него головные боли, потому что его руки продолжали терзать морщины на лбу.

— Я собираюсь кое-что сказать, — начал он. — Моя речь будет короткой. Но мы с матерью чувствуем, что именно это вы должны услышать.

Если в этом проекте была мать, то это значило, что речь была предназначена лишь для двоих — для нее и ее брата Арти.

— Мы не можем делать вид, что в нашем доме не происходило актов вандализма, — начал он. Его голос был напряжен, будто целый день только то и делал, что пытался перекричать бушующий ветер. — Но мы продолжаем жить — здесь, в этом доме. Оставляя все случившееся за спиной, мы не будем делать вид, будто бы ничего не произошло, но нужно смотреть вперед, а не назад. Мы также не можем забывать, что Керен лежит в больнице. В… — его голос задрожал, и он пропустил слово «кома», затем, немного помолчав, он продолжил: — Мы должны ей сочувствовать, думать о ней, молиться и навещать ее. То, что мы все делаем, и что будем продолжать делать. Но мы сами также продолжаем жить. Мы больше не можем никому позволить над собой издеваться, и не допустим, чтобы кто-либо портил нам жизнь.

Он глубоко вздохнул и остановился.

— Теперь позвольте сказать то, о чем мы старались не говорить. О тех, кто разгромил наш дом — о них. Мы не знаем, что побудило их это сделать, и почему они выбрали именно наш дом. Все, в том числе и полицейские, считают, что это происшествие не носило направленного против нас характера, и мы сами не чувствуем, что именно мы должны были стать целью подобного покушения. Это не было нападение, организованное именно на нас, на нашу семью. Мир полон ненормальных, психически неуравновешенных людей, и кому-то из них попросту приспичило напасть на какой-нибудь дом и сотворить подобный ужас. Мы не можем отрицать произошедшее, но все уже позади. Напавшие на наш дом проявили неслыханный героизм, создав весь этот ужас и испортив нам жизнь. Да, Керен в больнице, но она выжила, и врачи дают оптимистические прогнозы о ее восстановлении и возврате в жизнь. Полиция согласна с тем, что она явилась случайной, неумышленной жертвой. Потому что нападение было на дом, а не на нее и не на нас. У нас есть надежда на то, что все это останется позади…

Речь была смелой, богатой определениями и заявлениями, после которых Джейн захотела подбежать к отцу, обнять его и поцеловать.

Затем продолжилась рутина их дней и вечеров. Отец, проведя целый день на работе у себя в офисе, приезжал в больницу, где также просиживал долгие часы. По выходным он больше не приходил на поле для гольфа. Мать же приезжала в больницу по утрам и просиживала там до вечера. Она была ураганом бурной деятельности, металась между домом и больницей, успевая при этом прибрать в доме, постирать, приготовить ужин, изредка найдя минуту, чтобы сесть и передохнуть. И Джейн задумывалась: «Разве это нормально? И что вообще можно считать нормальным?»

Сама Джейн много времени стала проводить вне дома. Иногда, найдя свой дом заброшенным и пустым, вместо того, чтобы сесть на автобус и прокатиться в Викбург, она переодевалась в шорты и футболку, зашнуровывала свои старые кроссовки и выходила на улицу, чтобы пробежаться, стараясь не попадаться на пути у велосипедистов, и игнорируя детей, свистевших и что-нибудь выкрикивающих ей вслед, или пытающихся согнать ее с тротуара. Они для нее были «щенками». Но их она предпочитала тишине заброшенного дома.

— Хелло, Джейн.

Она прервала пробежку и подняла глаза. Майки Лунни оторвал от головы свою бейсболку.

Тяжело дыша и радуясь передышке, Джейн расправила плечи. Она не слишком увлекалась спортом, разве что в последнее время.

— Хай, Майки, — неуверенно пробормотала она.

Каждый раз, как кто-нибудь смотрел прямо на него, глубокий румянец тут же заливал его лицо.

— Кажется, пора сажать помидоры? — спросила она.

— Тридцатого мая, — вдруг заговорил он с серьезностью профессионального агронома. — Раньше не стоит, слишком рано. Именно здесь — в Новой Англии.

Он будто колебался, затем пнул что-то невидимое на земле.

— Как Керен, — спросил он. — Давно собирался спросить, но не хотел вмешиваться.

— Она все еще в коме, — ответила Джейн. Убедившись, что ее ответ не шокировал его, она продолжила: — Она не страдает, Майки, и ей уже не так плохо.

— Надеюсь, что она скоро выйдет из комы, — сказал он, продолжая пинать что-то невидимое.

И будто это было предначертано судьбой: подошел Эймос Делтон. Как всегда его руки были заняты книгами, и как всегда он не смотрел, куда идет.

— Эй, Эймос, — импульсивно спросила Джейн. — Что ты читаешь?

Эймос послал ей замученный взгляд, будто встреча лицом к лицу для него была опасна.

— Почему тебе так надо это знать? — спросил он в ответ.

— Просто интересно.

— Я не слишком много читаю с тех пор, как мы приобрели телевизор, — сказал Майки.

«Странно», — подумала Джейн. — «Телевизор стал обычной вещью сорок-пятьдесят лет тому назад».

— Телевидение — это для слабоумных, — сказал Эймос, и у него на лице появились средневозрастные морщины.

Майки отшатнулся, сделав шаг назад.

— «Джеопарди» — моя любимая программа, — сказал он, не глядя ни на Джейн, ни на Эймоса.

— Ты знаешь, Эймос, — я тоже смотрю телевизор, миллионы людей это делают, и не все из нас слабоумные. И я тоже люблю «Джеопарди».

Эймос еще сильнее прижал книги к груди и отвернулся, а, когда отвернулся, то на его лице проступила гримаса.

— Надеюсь, твоей сестре уже лучше, — произнес он хрупким голосом, будто ему было трудно говорить.

Продолжая сжимать на груди книги, Эймос пошел, будто в одиночку маршируя на параде.

Майки продолжал выгружать инструменты из пикапа.

— Пора приступать к работе, — сказал он, снова отсоединив от головы бейсбольную кепку.

Джейн продолжила бежать, но это уже был не бег, а всего лишь быстрый шаг. Дойдя до конца улицы и обогнув угол, она почувствовала, что ее приветствует еще кто-то. Может быть, потому что два совершенно непохожих друг на друга мужчина и мальчик вспомнили о Керен. Кто-либо еще старался о ней не говорить, будто она перестала существовать, ушла из мира людей.

Она сама также ушла из мира людей. Она уже нечасто виделась с Пэтти и Лесли. Они кивали ей в коридоре школы при встрече и иногда терпели друг друга во время перерыва на завтрак, садясь за один стол. Их беседы стали еще более напыщенными и поверхностными, чтобы иногда нарушить молчание. Джейн их не обвиняла в том, что они уже не дружили с ней также крепко как прежде. Она первой начала сторониться их, чувствуя себя неловко в их компании с того самого утра на крыльце. Само ее отдаление от них уже значило, что она больше не играла в их «розовые» игры, не претворялась, будто все хорошо, и ей больше не нужно было защищать дом, семью и Керен. К тому же, иногда, когда она видела девчонок, просто идущих парами по коридору, рядом друг с другом, смеющихся или просто болтающих, ей становилось одиноко, тоскливо — она не знала почему, может, потому что это была просто дружба.

Но это были мелочи по сравнению с тем, что случилось с Керен, хотя иногда Джейн ей завидовала тому, что та продолжала спать на высокой больничной койке.

Смерть Вона Мастерсона была преподнесена газетчиками, как случайность. Было написано, что оружие было украдено в квартире сержанта полиции Луиса Кендрика где-то за месяц до происшествия. В этой истории многое было неясно. В полиции сделали предположение, что мальчик нашел пистолет уже спустя какое-то время после кражи, когда тот был потерян или выброшен вором. Вон Мастерсон, очевидно, принес пистолет в дом и спрятал где-нибудь у себя в спальне или в гараже, где играл с ним в день, когда его настигла смерть, не осознавая, что оружие заряжено. Мальчик умер на месте в момент, когда произошел выстрел. На газетных страницах случившееся сенсацией не выглядело. Там была фотография, за год до того сделанная школьным фотографом. Никто даже и не вникал в детали того фатального выстрела.

Со всей своей жадностью Авенжер перечитывал газетную статью. У него участился пульс. Казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди, глаза светились, а голова налилась жаром, будто его лихорадило. Он всматривался в лицо Вона на газетной фотографии: аккуратно расчесанные волосы и широкая улыбка, обнажающая маленькие острые зубы.

И хотя он почувствовал безмерное удовлетворение от прочитанного, он не сделал ошибку, не вырезав статью из газеты, чтобы сохранить ее как сувенир. Он не раз видел в кино, как найденные на чердаке у убийцы желтые газетные страницы, на которых было описано убийство, выдавали его годы спустя.