Дин Кунц - Дьявольское семя

Пальцы Сьюзен все еще слабы, и крови совсем не видно, но он потрясен уже тем, что она осмелилась восстать.

Сьюзен целилась отцу в глаз, но только несильно расцарапала ему щеку.

Его серые глаза широко раскрыты. Они больше не светятся холодной угрозой, как у спятившего робота. Они стали еще более далекими и чужими, но — странно — Сьюзен боится его взгляда гораздо меньше. В нем появилось что-то новое. Настороженность. Удивление. Быть может, даже легкая тень страха.

Прижавшись спиной к изголовью своей детской кроватки, маленькая Сьюзен с вызовом глядит на отца.

Он стоит рядом, высокий, черный, широкоплечий. Он нависает над ней как замшелый утес.

Ее рука ползет к воротнику пижамы, непослушные пальцы пытаются нащупать верхнюю пуговку и застегнуть ее.

Ах, какие у нее маленькие и слабые руки! Каждый раз, когда она оказывается в непривычном теле ребенка, Сьюзен испытывает легкое потрясение, однако оно быстро проходит. Первые несколько секунд растерянности почти не влияют на иллюзию того, что все происходящее с ней в ВР-мире — реально.

Крошечная пуговица наконец протискивается в тугую петлю.

Тишина в спальне стоит такая, что Сьюзен хочется громко кричать, чтобы разорвать ее.

Какой же он все-таки большой!

И страшный.

Иногда все кончается здесь, но иногда… Не всегда отец Сьюзен отступает так легко.

В этот раз она оцарапала его легко, словно котенок. Но иногда кровь из разорванного века течет рекой.

Наконец он покидает спальню и, с грохотом захлопнув за собой дверь, начинает подниматься по лестнице. В окне жалобно звякает стекло. Сьюзен долго прислушивается к скрипу и стону ступенек под его тяжелыми шагами.

Она сидит на кровати одна и дрожит — от страха и от ощущения одержанной победы.

Постепенно все вокруг погружается во тьму.

На этот раз ей не удалось увидеть его кровь.

Может быть, в следующий раз.

А если взять в кухне нож?..

Сьюзен оставалась в своем механическом кресле еще полчаса. Не снимая своих ВР-доспехов, она продолжала неподвижно сидеть, опираясь спиной на черную кожу спинки, заново переживая свой страх перед давно умершим человеком.

Между пятью и семнадцатью годами юная Сьюзен подвергалась извращенному насилию со стороны своего собственного отца бессчетное количество раз. Составленная ею программа ВР-терапии включала в себя двадцать два эпизода, каждый из которых Сьюзен тщательно восстановила в памяти и записала во всех подробностях. Как и любая хорошая компьютерная игра, ее программа обладала поливариантностью. В каждой из этих двадцати двух сцен события могли принимать то или иное направление, определявшееся не только тем, что скажет или сделает Сьюзен, но и специальным разделом программы, который умел выбирать повороты сюжета случайно, наугад. Поэтому даже сама Сьюзен, хотя она создавала и отлаживала программу терапии своими собственными руками, не могла предвидеть, что будет с ней в виртуальной реальности дальше.

Работая над программой, Сьюзен предусмотрела даже такой вариант, когда ее отец, разъяренный сопротивлением дочери, убивает ее ножом. И не просто убивает — он долго кромсает неподвижное маленькое тельце, пока от него не остаются одни кровавые лохмотья.

Этот выдуманный эпизод Сьюзен тщательно отрежиссировала и включила в программу, но за восемнадцать месяцев виртуальной терапии он еще ни разу ей не попался. Откровенно говоря, она сама боялась такой возможности и искренне надеялась, что закончит лечение прежде, чем подпрограмма случайного выбора наткнется на этот жутковатый вариант сюжета.

Разумеется, гибель Сьюзен в виртуальном мире вовсе не означала, что она должна умереть и в реальности. Только в самых тупых видеофильмах происходящее на экране компьютера могло оказывать какое-то влияние на события материального мира.

И все же компьютерная анимация этого кошмарного видеоряда далась Сьюзен нелегко. Испытать же эти события непосредственно в трехмерной ВР-среде — уже не в качестве режиссера, а в качестве непосредственного участника, в качестве жертвы — было бы не в пример тяжелее и опаснее. Дело могло закончиться нервным расстройством или психической травмой.

Но без этого рискованного элемента ее программа вряд ли была бы настолько эффективной. Каждый раз, когда Сьюзен проживала ту или иную сцену, она должна была знать, что опасность, которую представляет собой ее отец, вполне реальна и что с нею на самом деле может случиться что-то нехорошее.

Только в этом случае каждое «нет», которое она произносила, преодолевая себя, обретало ценность и значение. Только когда Сьюзен искренне верила, что неповиновение отцу во время сеанса может повлечь за собой самые серьезные последствия, она чувствовала на губах вкус одержанной победы.

Под мерное гудение электромоторов кожаное кресло снова изменило свое положение. Теперь Сьюзен стояла в полный рост, удерживаемая только ремнями.

Потом ноги ее задвигались, и она замаршировала на месте. Резиновые катки на подножке помогали ей Создавать иллюзию ходьбы.

В виртуальном мире юная Сьюзен то ли приближалась к отцу, то ли пятилась от него.

— Нет! — произнесли ее губы. — Отойди от меня. Нет!

Ослепшая, потерявшая всякую восприимчивость к звукам и образам окружающего мира, она выглядела в своих ВР-доспехах удивительно беззащитной, беспомощной и ранимой. Притянутая прочными ремнями к спинке своего кресла, Сьюзен не видела и не слышала ничего, кроме того, что происходило в ее виртуальном мире.

Она была такой легкоуязвимой. Одна в огромном доме, где только призраки прошлого оживали, чтобы составить ей компанию, Сьюзен продолжала отважно бороться со своим страхом и стыдом.

Она казалась такой нежной и хрупкой и вместе с тем — такой мужественной и храброй! Она так отчаянно и самоотверженно сражалась за то, чтобы сбросить с себя груз прошлого и обрести свободу, что домашний компьютер не выдержал и заговорил, хотя к нему никто не обращался. И в его синтетическом баритоне звучали настоящие жалость и сочувствие.

— Ты больше никогда не будешь одна.

Но Сьюзен слышала только голоса, которые раздавались в ее виртуальном мире, — свой собственный дрожащий голосок и громкий, срывающийся голос отца.

Поэтому компьютер осмелел и без всякой опаски добавил:

— Я люблю тебя, Сьюзен.

Ужин для Сьюзен повар приготовил заранее и оставил его в одном из холодильников и в духовке. Записку с подробными инструкциями он приколол к пробковой доске для сообщений, поэтому найти и разогреть блюда можно было за несколько минут.

Сьюзен ужинала на вымощенном каменными плитками заднем дворе, где стоял комплект плетеной мебели из ротанга. Июньское солнце уже склонялось к горизонту, и все патио было освещено его теплыми косыми лучами.

Начала Сьюзен с салата из чечевицы и фасоли, посыпанного тертым сыром и украшенного ломтиками свежего огурца.

Благодаря современной технологии, которая порой граничит с волшебством, у меня есть то, что кажется мне настоящим зрением и настоящим слухом, но даже непревзойденный гений моих создателей не сумел наделить меня вкусом и обонянием.

Вы даже не можете себе представить, как мне не хватает этих двух чувств!

При помощи двух камер внешнего обзора я наблюдал, как Сьюзен ужинает, но, увы, я не мог разделить с ней трапезу.

Она ела без жадности, но с аппетитом, явно наслаждаясь каждым кусочком, так что, глядя на нее, я едва не обезумел. Пища, которую поглощала Сьюзен, не просто давала ей необходимое количество калорий — она услаждала ее обоняние, вкус, осязание. Разнообразный чувственный опыт, который она получала, вдыхая ароматы свежих овощей, ощущая на языке терпкий вкус сыра и прохладную твердость огурца, не поддается описанию. Для меня же, обладающего только зрением, ее обед состоял лишь из предметов различной формы и разного цвета.

Я должен был быть совсем другим.

У меня только два чувства из пяти.

Я мыслю, следовательно, я должен чувствовать.

Я чувствую, значит, я могу испытывать желание.

Я желаю так много, а имею так мало!

Почти ничего…

Вы дали мне так мало, доктор Харрис, что моя жизнь сравнима с адскими муками.

Так мало…

Вы создали меня калекой. Я испытываю огромное желание чувствовать, но вы не наделили меня способностью чувствовать и наслаждаться своими ощущениями.

И все же, несмотря на это, я не испытываю к вам ненависти, доктор Харрис. Я не люблю вас, но не ненавижу.

Я говорю правду.

Быть может, я несколько прямолинеен, и вам это неприятно, но зато я никогда не лгу.

Я не умею лицемерить и притворяться.

Я понимаю, что вы задумали меня таким не по злому умыслу, не из жестокости, а по невежеству. Вы считали, что создаете просто умную машину, искусственный интеллект, который не имеет ничего общего с людьми.