Катерина Кириченко - Вилла Пратьяхара

— О Господи! Зачем?!

— Значит, ты там не была. А зря. Такие поездки надо включать в школьную программу. Очень полезное местечко.

— Кому? Трупам?

— Живым. В том-то и дело, что полезное живым . Таким, как ты вот, например. Живым и глупым.

— Нет, — я трясу головой. — Не начинай. Сейчас ты опять расскажешь мне какую-нибудь нравоучительную историю типа той, про женщину с туберкулезом.

— Ну если ты так хочешь оставаться трупом… — холодно пожимает плечами Арно и опять начинает пулять камушки в скалу, будто бы серьезно увлеченный их рикошетными трелями, но не выдерживает, разворачивается ко мне и неожиданно встряхивает меня точно куклу. — Хватит уже истерить! Надо смотреть на вещи трезво и серьезно. Ты жива! Пойдем!

Вскочив, француз тащит меня в сторону обломков.

— Куда? — упираюсь я.

— Куда надо.

— Я не пойду! Там он!

— Кто?

— Покойный!

— Так ты же сама покойница? Чего тебе бояться?

— Все равно, не пойду! Не могу!

Но Арно не отпускает меня, пока не подтаскивает к телу.

— Смотри! — командует Арно неожиданно властным голосом.

Стон срывается с моих губ:

— Не-е-ет…

— Видишь, его кости переломаны?! Видишь, что-то торчит из его груди?! Это кость, что б ее черт подрал! Его драная сломанная кость! А дырку в шее видишь? А жизнь в его глазах? В глаза ему смотри, а не тряси головой! Есть там жизнь, я спрашиваю?!

— Прекрати, пожалуйста!

— Дотронься до него!

Арно толкает меня вперед, и я падаю на труп, еле успев выставить вперед руки. Они тут же утыкаются во что-то мокрое и омерзительно липкое. Кровь? Вывалившиеся из брюшной раны кишки?

И в этот момент, здравствуйте, я ваша добрая мама, из-за туч снова появляется наше потерянное светило. Тут как тут, румяная луна освещает жуткую картину до мельчайших деталей, словно кто-то наверху специально зажег мне свет. Перед самым своим лицом я успеваю заметить закатившиеся зрачки, затем слегка удивленную, брезгливую гримасу, исказившую полные губы, и восковую, обесцвеченную смертью пористую кожу, — и меня выворачивает наизнанку прямо на грудь Тащерского.

Вытирая ладонью губы и постанывая, я стараюсь отвернуться, как угодно, на четвереньках отползти подальше.

— Куда это ты собралась? Смотри на него! Вот он, труп! Настоящий, мертвый, а не самозванец навроде тебя!

Арно хватает меня за плечи и начинает отчаянно трясти, словно вытрясая из меня не понравившуюся ему мысль о смерти:

— Паола! Перестань ползти, ты не животное! Повернись к нему! Раскрой глаза! Видишь, в нем роются крабы? Ниже смотри, на ногу! Он сдох, понимаешь ты, идиотка? А ты?! Ты на него похожа?! Найди десять отличий между ним и тобой! Что ты дергаешься? Подсказать? Он не дышит, а ты дышишь! Он не может пошевелиться, а ты можешь! Он никогда больше не увидит ни луны, ни моря, не проследит за облаками, не порадуется вкусу воды! Его сердце никогда не сожмется ни от любви, ни от ненависти! Ему даже больше не больно! А тебе?

Пальцы впиваются в мое запястье, и я дергаюсь от боли.

— Разницу поняла? Или мне продолжить дальше?

— Не надо, — молю я.

— Не надо? А, может, надо? Может, ты все еще хочешь быть трупом? Считаешь, что ты такая же, как и он? Умерла? И все это лишь на том основании, что обстоятельства мешают тебе вернуться в твой безумный город, который истощил тебя, выкрутил тебе руки, изнасиловал душу, к твоему безрадостному магазину, или, может быть, к любимой подруге Жанне или к этому твоему сожителю, который предал тебя? Да?! В этом вся истерика?! В невозможности вернуться в свою прежнюю жизнь? Что ты мне талдычишь, что ты умерла?! Кто умер? Умерла та старая Паола, которая приехала на этот остров, всего на свете боясь и ничего не решаясь поменять, цепляющаяся за старое, привычное, знакомое, даже если оно привело ее к полному кризису. Понимаешь? Но ты посмотри на себя: у тебя две руки, две ноги, глаза, уши, сердце! Где на тебе написано твое имя? На лбу? На груди? Покажи мне эту надпись и я ее сотру.

Я опять делаю тщетную попытку вырваться, но Арно лишь повышает голос:

— Что та Паола надеялась тут найти? Зачем она сюда приехала?

— Пратьяхару… — рыдаю я.

— Ах, пратьяхару! Ах, вон оно как все запущено! Я угадал, название дома было очень неспроста, да? И в чем был план? Посидеть в своей башне из слоновой кости и…? Найти саму пратьяхару? Да? Так ты хотела? Но это же полнейший самообман! Так думали дикари, если сожрать кого-то сильного или умного, то эти качества перейдут к тебе. Но ты же не будешь утверждать, что на полном серьезе полагала найти пратьяхару, отсидевшись в доме с таким названием? Нельзя найти ничего снаружи. Снаружи ничего нет. Если заяц залезет в лисью нору, он не станет лисицей!

Наконец-то, наконец-то меня все-таки прорвало на слезы. Они текут ручьями, нет, реками, водопадами, я даже не пытаюсь их вытирать, а Арно словно бы ничего не замечает. Он берет мою руку и насильно прижимает ко лбу Тащерского. Тот влажен, прохладен и пуст . Я замираю от ужаса и, одновременно, от осознания какого-то странного покоя, обволакивающего меня почти физически ощущаемым туманом, сквозь который окружающий меня мир — освещенные луной скалы, сломанные деревяшки, оборванные веревки, ползущий по икре Тащерского краб — проступает нереальной, остановившейся картинкой. В теле под моей рукой никого нет, оно мертвее камня, в который упираются мои ноги. Я поднимаю руку, кладу на свой лоб и чувствую тепло.

Разгоряченный, с красными пятнами на щеках, Арно снова тащит меня куда-то. Мы вылезаем из расщелины и оказываемся на треугольном валуне.

— Начни все по-другому, — говорит Арно, останавливаясь и переводя дух. — Смотри, как красиво! Живи! Люди начинают новую жизнь каждый день! Сотри все старое, нажми полный RESET! Настоящий покой не может родиться извне тебя, ни из дома, ни из острова. Для этого нужен толчок, который поменяет тебя изнутри. Пратьяхара — это не кабачковые оладьи и не рыбалка на закате. Это внутреннее состояние, не видимое со стороны, оно светится в глазах, да и все, пожалуй. И оно приходит только изнутри. А ты посмотри, что у тебя там было, в той твоей жизни? Ты же даже не могла толком ответить на вопрос, любила ли ты этого твоего… забыл как его зовут.

— Стас, — подсказываю я.

— Да не важно. Пусть Стас. Ты же талантливая, ты такая умничка! Ну сделай мне одолжение, начни, наконец, жить!

— Но как?! Все рухнуло.

— Что именно рухнуло? Ты просто слишком привязана к тому, что у тебя было. Забудь! Отвяжись! Ты же не любила ничего и никого из той жизни!

— Родителей…

— Вспомнила.

— Я никогда не смогу приехать к ним на могилу.

— Это все, что мешает тебе жить?

— Нет.

— А что еще?

— Не знаю.

— А я знаю! Страх тебе мешает и больше ничего!

— Неправда.

Размахнувшись и бросив в море камень, Арно отворачивается от меня и садится на край валуна.

— Я ничем больше не смогу тебе помочь, — говорит он. — Ты не слышишь меня. Зачем ты меня позвала? Что бы я закопал труп? Убил тех двоих, оставшихся в доме? Сотворил чудо? Ты действительно умерла. Паолы нет. А новым человеком ты быть не хочешь.

Я опускаюсь на скалы чуть поодаль. Как же я устала! Какое-то время мы сидим, глядя на бушующее море. Еще говорят, это сухой сезон. Того гляди, опять хлынет ливень. Ветер треплет волосы Арно, кидает в лицо, в глаза, но он не обращает на это внимания. Я закусываю губу. Мне становится стыдно. Зачем, действительно, я его сюда притащила? Ради чего?

— И что… — спрашиваю я тихо. — Что мне дальше делать?

Еще один камень плюхается в воду.

— Я уже сказал. Перестань думать, что твоя жизнь — это ты. Ты — это ты, а все вокруг зависит от тебя. Даже твое имя.

— Имя-то как?

— Элементарно. Паспорта продаются и покупаются. Не в этом дело, а в том, что ты не хочешь даже попробовать.

Я закрываю лицо ладонями. Дышу в них, пытаясь согреть пальцы. Мысли не желают слушаться меня, шарахаясь друг друга в темноте того мрака, в котором я очутилась.

— Как? — спрашиваю я.

— Как жить дальше?

Я киваю. Интересно, это слезы или начался дождь? Хотя, какая разница?

— Для начала понять, что ты живая. Осознать это. А дальше уже можно думать, как именно поступить в сложившейся ситуации.

— Мне кажется, — говорю я, — я немного уже это поняла. Ну, что я живая. Мне вот холодно, например.

Арно оборачивается.

— Тогда докажи. Лезь на камень и ори это всему миру.

— Что ори?

— Я живая, ори. Что еще?

— Это шутка?

— Ни в коей мере. Я серьезен, как давно уже не был. А все потому, что ты нравишься мне.

Его слова обжигаю мне сердце. Я опираюсь рукой о землю, поднимаюсь и направляюсь к высящемуся впереди валуну.

— Этот сойдет? — уточняю я.

Забравшись повыше, я оборачиваюсь: