Джастин Скотт - Девять драконов

— Вы разгромлены, — заключил Ту Вэй. — Вы подавлены, вы уничтожены.

— Помогая сотню лет таким людям, как вы, Вонг Ли. Вы продавали свой опиум — мы просто возили его. Вы продавали рабочих-кули. Вы поставляли рабынь для борделей.

Она отдала бы год своей жизни за еще один взгляд на часы.

— Ты осмеливаешься проклинать меня за британский колониализм?

— Такие, как вы, делали грязную работу.

— Ты не знаешь, дочь тайпана, что творилось в Китае.

— Зато я знаю, кто это делал. Коррумпированные чиновники и китайские гангстеры.

— И англичане не могли ничего с этим поделать?

— Мы проводили реформы, — парировала Викки. Вы — нет. Мы запретили опиум. Мы запретили рабство. Мы очистили ваши воды. Мы покончили с вашими пиратами, мы строили ваши железные дороги, создавали ваши пароходные компании. Мы дали вам возможность торговать, добывать пищу в голодные годы, попытаться стать современным обществом мирным путем. Но всегда были китайцы — такие, как вы, которые шли окольным путем, ставили палки в колеса и находили способ топить своих же собратьев.

— И будучи англичанами, — сказал Ту Вэй с густым сарказмом, — вы были уверены, что правы.

Викки наконец украдкой взглянула на часы, уверенная, что он не даст ей больше тянуть время.

— В тысяча восемьсот восьмидесятом мой прапрадед решил торговать механическими жатками. Он погрузил одну на небольшое суденышко и повез вверх по Жемчужной реке, чтобы попытаться продать. Вы знаете, что ему сказали чиновники в провинции Гуандун?

— Они велели отвезти эту чертову штуковину восвояси.

— Вы знаете почему?

— Могу догадаться, — улыбнулся Ту Вэй. — Эта штука экономила труд. И чиновники должны были задать вопрос — и совершенно правильный, — что крестьяне будут делать со свободным временем, которое у них появится после того, как не нужно будет жать руками.

— Они могли бы использовать свободное время для того, чтобы учить своих детей, выращивать для себя больше риса и овощей, заниматься хозяйством, ремонтировать инвентарь, расширять свои дома.

— Но чиновники знали другое, — сказал Ту Вэй. — Они знали, что крестьяне воспользуются своим свободным временем, чтобы бунтовать.

— Как раз такие рассуждения и убеждают англичан или любых других людей Запада и дают им полную уверенность в том, что они правы. И делают их счастливыми, что они тоже вносят свою лепту в очистку Гонконга от того, что вы называете «исконно китайским». И от подобных людей.

— Гонконг, — повторил он, смакуя название, — ваша последняя вотчина. Последнее поражение британского колониализма.

— Поражение? Гонконг — не наше поражение, — Викки вдруг ощутила яростную гордость, поднимавшуюся в груди. Все это время она говорила, чтобы говорить и тянуть время. Но внезапно она почувствовала, что это нечто, во что она может безраздельно верить, нечто, о чем говорила ее мать в прошлом году — в то утро, когда Викки прилетела из Нью-Йорка.

— Почти сто пятьдесят лет во всем Китае было одно крохотное место — только одно, где китайский народ мог молиться своим богам, беречь свою культуру, день изо дня кормить своих детей, спать спокойно в своих постелях и чтить своих предков без чувства ужаса, что это может в любой момент кончиться по любой прихоти вояк-самодуров или боссов «Зеленой банды», революционеров или коммунистов-бюрократов. Это место — Гонконг. Британский Гонконг.

Рот Ту Вэя дрогнул и ожил. Он ухватился за край стола и затрясся с такой злобой и яростью, какую Викки никогда не видела ни в одном мужчине или женщине. Она подумала, что никогда не поймет, как ей удалось разбудить такой накал чувств в самом могущественном тайпане города. Но Ту Вэй ответил ей голосом, клокотавшим ненавистью и болью.

— Твой отец украл мою жену.

— Что-о?

Но она поверила сразу. Конечно. Первый роман ее отца. Простая английская девушка. Мать Стивена. Неудивительно, что это чудовище продолжало любить своего сына. Любовь, жившая тридцать пять лет после ее смерти, сказал Стивен.

— Мать моего сына Стивена, которую я обожал. Твой отец украл ее, использовал и, когда выжал все, отшвырнул ее. Я старался вернуть ее, но она не хотела. Она не хотела никого. Он разбил ее сердце, и она умерла.

Если и существовало что-то, чем можно было наслаждаться в этот момент, так это сознанием, что она не даст Ту Вэю возможность узнать, как ее отец оплакивал свою «вышвырнутую» любовь всю оставшуюся жизнь.

— Мой отец догадывался, что вы знали?

— Они думали, что каким-то образом все может вот-вот открыться.

— И вы отомстили.

— Медленно, — сказал Ту Вэй Вонг. — И выгодным образом, — добавил он с мрачной усмешкой. — Было просто изобрести разные способы заставить страдать Дункана Макинтоша.

— Но вы допустили ошибку, когда пытались вовлечь его в выкачивание денег на строительстве ваших яхт.

— Я выполнил свои обязательства в этом торге. Я рассказал тебе о краже Дункана Макинтоша. Теперь ты скажешь мне, где спрятана дискета.

— Она у Тана, — ответила Викки, зная, что протянула так долго, как только смогла.

Ту Вэй мягко рассмеялся.

— Я переоценил тебя, дочь тайпана. Ты лгунья, и притом безмозглая. Лин-Лин.

— Я отдала ее Вивиан Ло в машине, а она отдала Тану, пока я ехала сюда с Уолли и его миленькой женой.

— Нет! — выпалил Уолли Херст.

— Лин-Лин! — рявкнул Ту Вэй Вонг.

Хватаясь, как безумная, за сумку Викки, Лин-Лин ответила молниеносной фразой на кантонском.

— Нет, — опять повторил Уолли. — Она ничего не отдавала…

Внезапно он замолчал.

— Что случилось, китайский компрадор?

— Господи, она дала Вивиан свой кулон!

— Золотой дракон с нефритовым глазом, — сказала Викки. — Только один глаз больше не из нефрита.

Ту Вэй Вонг побелел:

— Ты врешь!

— Слово чести англичанки, я не лгу. В этом очень просто убедиться. Нужно только узнать, где теперь Тан.

Ту Вэй Вонг схватил телефон, быстро поговорил, швырнул трубку и стал ждать, глядя зловещим взглядом на Лин-Лин и Уолли Херста. Телефоны начали звонить. Он брал одну за другой трубки, слушал, ронял слово-два и брякал их назад. После двадцати минут загадочных переговоров кости его скул отпечатались белыми пятнами на его коже. Его взгляд уперся в Уолли Херста.

— Тана поселили в отеле «Пенинсула». Он окружен Королевской полицией Гонконга и офицерами службы безопасности КНР, преданными ему. Он постоянно на связи с Пекином по телефону, телеграфу и факсу. Сегодня вечером ожидается назначение на пост в партии.

— Какое назначение?

— Премьер Чен устраняется немедленно по состоянию здоровья. В следующем году он выйдет в отставку. Политбюро «Комитета пяти» убедило его, что китайский народ не примет меньшего.

— Но как он мог сдаться так легко?

Голос Ту Вэя стал сварливым.

— Легко? Может, ему не улыбается появиться на экранах телевизоров на скамье подсудимых в наручниках или провести остаток дней за решеткой.

— Но его друзья… сторонники — сеть, которую он так долго плел?

— Он оказался в изоляции. Те из его «старых друзей», у кого на пятках крылья, заводят себе новых друзей. Члены «клуба» перекрашивают себя. Власть — иллюзия, мистер Херст. Нечто, что американцам предстоит понять.

— А как насчет Тана?

— Конечно, он будет премьером.

— А что с Гонконгом?

— Назначение ожидается.

— И каково оно будет?

Ту Вэй открыл свой стол и вытащил грубо сработанный нож с рукояткой из ротанга. Викки показалось, что его сделали, заточив кусок металла о камень. Ту Вэй встал со стула и пошел, опираясь на трость. Тяжело дыша, он наклонился над столом и взял нож. Переводчик пошел за ним, когда он стал огибать стол, волоча ноги.

— Пойдемте со мной, мистер Херст. Я приобрел дивную ширмочку времен династии Цин, которая может вас заинтересовать.

— Кто будет назначен в Гонконге, тайпан?

Ту Вэй обернулся:

— Откуда я могу знать, кого назначит премьер Тан, мистер Херст? Я потерял всех моих старых друзей. Вы не можете ожидать, что к вечеру я найду новых.

Он опять двинулся по комнате, направляясь туда, где рядом с его личным лифтом стояла расписная ширма, на которой были изображены корабли императора, плывущие по Большому каналу.

— Лин-Лин, приведи дочь тайпана. Ей это тоже может понравиться.

Лин-Лин взяла Викки за руку, но на этот раз ее хватка была чуть-чуть менее грубой, и Викки почувствовала, что китаянка дрожит. Какое-то время все они стояли напротив ширмы, как гости на коктейле, ждущие, когда хозяин расскажет им интересную Историю о художнике или о том, как она попала в его руки.

Ту Вэй что-то пробормотал переводчику, и тот убрал драгоценную ширму, за которой обнаружилась еще одна дверь лифта в панелях стен. Ту Вэй поднял свою трость и проворно нажал кнопку вызова. Открылась дверь в темную пустую шахту. Вверх на восемьдесят этажей стремился воздух с теплым душком мусора.