Эдуард Веркин - Остров последнего злодея

– Влюбленная девушка, это все равно что цунами – сносит все на своем пути. Не исключено, что она в ближайшее время покусится… Впрочем, ладно. Уже поздно, Виталий, иди, отдыхай. Нам всем надо набраться сил. Еще сока хочешь?

Потягин хотел.

После чего отправился к себе, в избушку. Спокойной ночи, Виталий, спокойной ночи.

Потягин растворился в наступающих сумерках, я устроился на веранде своего бунгало, велел Андрэ зажечь ароматические свечи. Приход ночи я встретил со спокойным сердцем, мой пульс не участился, дыхание не сперлось, в одиннадцать часов я отправился на деловую прогулку, хотя погода начала внезапно портиться. Но трудности меня не пугают, настоящий реконструктор на трудности плюет.

Проходя мимо участка Потягина, я услышал болезненные стоны и громкие звуки желудочного происхождения, мыло действовало, Виталя страдал. Ничего, ему полезно. Очистится от вредных мыслей, по себе знаю – наутро после отравления я был просветлен, как сорок пять Гаутам, улыбался, как праведник, только сидеть не очень удобно было. Вот и Потягину завтра сидеть будет затруднительно. А зачем ему сидеть – ему стоять надо, работать.

Возле Урбанайтеса было тихо, и именно там я впервые услышал шаги. За спиной. За мной следили! Все, как я и предполагал. Вот только кто? Потягин в отключке, Урбанайтес… Нет, Урбанайтес не сейчас. Значит, либо Ахлюстин, либо Октябрина.

Скорее всего, Октябрина.

Тучи, нелепые и бессмысленные, затянули зачем-то небо, я шагал по тропинке, струящейся между тростниковыми плантациями, насвистывал, напевал «День Работников Леса» стародавнего ансамбля «Анаболик Бомберс», щелкал пальцами и вообще производил как можно больше разных звуков – чтобы преследователь по своей недалекости меня не потерял.

Возле плантации Ахлюстина я повернул к морю. На какие-то секунды сквозь тучи проблеснула луна, и мне открылось совершенно волшебное зрелище – освещенная синими лучами плантация и застывшие темные фигуры роботов с мачете. Если бы у меня был знакомый художник, я бы попросил его написать это, повесил бы в кабинете.

Я остановился и полюбовался этой красотой, минут так несколько. Ну а потом к морю. Берег тут задирался вверх, и к воде спускался крутой галечный откос, а тропка тянулась прямо над ним, в тени пальм. Красиво, как специально сделано. Шагал по тропинке, слышал, как мой преследователь обходит меня слева.

Потом у меня совершенно неожиданно развязались шнурки, так, случайно, я уселся на поваленную пальму и стал их завязывать. Не спеша, основательно. Преследователь переместился мне за спину.

Потом громко хрустнула ветка. Ну что за дилетантщина, подумал я. Разве так можно? Чуть все не испортила – к этому моменту я уже понял, что это Октябрина. Больших усилий мне стоило удержаться – я мог развернуться в любую секунду и сказать, к примеру:

– А как же наша любовь, пупсик?

Или:

– Шишел-мышел Ярик вышел?

Ошарашить, сбить ярость.

Но я промолчал. Как сфинкс.

И еще больших усилий стоило не уйти в сторону, когда она понеслась на меня в атаку. Десять раз я мог это сделать, вильнуть вправо, и как в кино получилось бы – Октябрина полетела бы под откос, сломала бы копчик…

Но мне стало ее жалко. Честно, жалко, несчастная девушка, влюбилась в меня, как ненормальная… Стоп, что-то я немножечко запутался, уставать, наверно, стал – столько всего приходится в голове держать…

Когда она рванула ко мне через джунгли, я удержался лишь титаническим усилием воли.

Разумеется, это было опасно. Конечно, я предварительно рассчитал ее реакции и был уверен, что Октябрина не станет лупить меня мачете или каменным топором. Но все равно страшновато. А вдруг она ума лишилась?

Поэтому, когда в меня воткнулось что-то злобное и яростное, я не удивился. Вообще мне показалось, что это мешок. Почему-то. Такой, набитый водорослями, вроде бы мирный… Однако почти сразу этот мешок выпустил когти и вцепился мне в лицо! Совершенно подлым образом! В мое едва-едва зажившее лицо! Вцепился, рванул, и кровью запахло.

Если честно, на какое-то мгновение мне показалось, что это обезьяна. Крупная макака или мелкий шимпанзе, такое противное существо, Кинг-Конг-вырожденец. Оно не только царапалось, оно еще обхватило меня за шею и принялось душить. Я сопротивлялся, но не особенно рьяно. Например, я мог сломать ей пальцы или треснуть ее затылком в переносицу, у меня было много способов справиться с этой красавицей. Но я медлил. Постепенно, ну, по некоторым антропометрическим признакам, я все-таки убедился, что это не совсем обезьяна, а все-таки Октябрина. Но в какой-то дурацкой одежке, действительно похоже на шкуру, наверное, в своем рюкзаке привезла.

Я представил – Октябрина после работы переодевается в обезьянью шкуру и скачет по окрестностям, глупо кричит и безобразничает. Смешно. Удивительно. А что удивительного? У Ахлюстина ковчег с мистическим прахом прапрадедушки, он задает ему вопросы. Октябрина – мастерица перевоплощений…

А еще говорят, что я ненормальный. Что я выстрелил собственным братом в стратосферу…

Сами не лучше. А вот удивило меня другое – бешенство, бушующее в Октябрине. Еще недавно мы сидели, разговаривали, и я накладывал целебный гель на ее потертые ладони – и вот. И признавался ей в светлых чувствах… И вот такая злоба…

Руками я отбивался от попыток превратить мою физиономию в хаотичные лохмотья, головой думал о том, что человеческая душа похожа на гармошку. Давишь на клавишу – она и пищит.

Октябрине, без сомнения, было стыдно. За то, что она поддалась всеобщей тростниковозаготовительной гонке, за свою жадность, за алчное вожделение Лунной Карты, за стремление быть первой.

За то, что не она, а Ахлюстин, боксер-недотепа, повел себя благородно и отказался от участия в крысиных бегах.

А еще я запустил отличную байку про то, что она в меня влюблена. Ведь наверняка наивный Ахлюстин после беседы со мной отправился к Октябрине выяснять отношения… Не знаю, что там между ними произошло, должно быть, сцена получилась душераздирающая.

И она решила мне отомстить. Разумеется, вступить со мной в открытый бой она не могла – это значило бы унизиться еще больше. И поэтому предпочла действовать тайно, как кривоногий ниндзя, как тать в ночи, волоокий ассасин, киллер синезубый. И у нее уже получалось – я чувствовал, как ногти Октябрины распахивают мое лицо и уже даже руки. Наверняка у нее под ногтями прячутся миллиарды микробов, теперь эти миллиарды перенесены на меня, теперь я весь распалюсь… То есть воспалюсь.

Бездны психологии продолжали разверзаться перед моим удивленным взором, меня царапали, лупили и пинали. Однако постепенно Октябрина, переодетая обезьяной, выдохлась и решила пустить в ход зубы и немножко отгрызть мне правое ухо. Лишаться столь полезного органа в мои планы не входило, и я Октябрину стукнул. Так, кулаком. Получилось немножко в лицо, она заверещала и все-таки меня укусила.

В плечо.

Пришлось стукнуть еще разок.

Стало совсем темно, и мы боролись почти на ощупь, это было как-то странно…

Зачем она переоделась все-таки? Я ее легко опознал, зачем городок городить? Непонятно…

Октябрина между тем не унималась, теперь она и кусалась и царапалась одновременно, я подумывал нанести моей подруге парочку настоящих, по-настоящему сокрушительных ударов, однако моя доброта все-таки взяла верх. Я решил просто убежать, но Октябрина отпускать меня не собиралась, вцепилась, как пиявка, как подкожный сомик из Амазонии. Чтобы хоть как-то привести ее в чувство, я тоже ее укусил. В локоть. В болевую точку, многие авторитеты рекомендуют кусать зарвавшихся обезьян.

Октябрина проверещала, я вывернулся из ее могучих объятий и рванул по тропинке вдоль берега.

Она меня догнала. Я был поражен, но она меня догнала! Быстро так догнала, прыгнула на шею, потянула в сторону, повалила. Я вскочил, но она вцепилась мне в волосы и дергала, не хотела меня отпускать, в ней внезапно словно открылось второе дыхание. Тогда я поступил хитро: взял и приложил Октябрину спиной к пальме – так мощно, что ее позвоночник даже изрядно хрустнул.

Но все равно не отпустила, висела на мне, как безумная белка.

То ли боевая ярость, то ли прищемил я ее чересчур, но Октябрина раскочегарилась. Принялась бодаться. Вообще я всегда думал, что череп у женщины несколько тоньше, чем у мужчины. Так, сантиметра на полтора. Но Октябрина, видимо, витаминов много принимала. И через некоторое время я почувствовал, что она меня забадывает. К тому же била она в затылок, что было эффективно.

Наверное, от этих ударов я вдруг понял, зачем она переоделась. Она не для меня переоделась в обезьяну, она для себя в нее переоделась.

У меня есть младший брат, ну тот самый, выстреленный из рогатки, у него в детстве завелся воображаемый друг по имени Трэкс. Так вот, этот Трэкс появлялся только когда мой брат наряжался динозавром. Скорее всего, у Октябрины тоже есть воображаемая подружка, и, чтобы вызвать ее, Октябрина переодевается в обезьянью шкуру. Возможно, и сейчас такое случилось – Октябрина решила посоветоваться со своей квазиподружкой, переоделась в обезьянью шкуру, а подружка эта, допустим, Груня, ей сказала – давай, иди, прикончи его. И вот теперь я бьюсь с этой сумасшедшей.