Ладо Мрелашвили - Мальчишки из Икалто

А через некоторое время заскрипело подпиленное дерево, рухнуло, ломая сучья, и упёрлось верхушкой в противоположный берег. Сандро взобрался верхом на ствол, дополз до веток, поднялся и через минуту был на том берегу.

Когда Гоги услышал под собой шум вздувшейся реки, ему сделалось не по себе. В свете молний он увидел разъярённую стремнину, несущую мутные волны, и попятился назад. Но в это время Сандро окликнул его. Гоги приободрился, собрался с духом и решительно ступил на шаткий мост.

Минут через десять они были уже в саду у Грозного.

— Переходя через реку, никогда не смотри на воду — голова может закружиться.

— Ладно, без тебя знаю.

— Всё-то ты знаешь, а вот испугался… Хорош же солдат из тебя будет!

— Ты опять за своё?.. Погоди, кажется, пришли. Вроде вот эта яблоня-то.

— Тише! Видно, Грозный забыл спустить своего пса, рычания чего-то не слыхать. Обойдём-ка с той стороны, чтобы не с подветренной…

Отвесно падал дождь на яблоню и на двух мальчишек. Грохотало небо. Молния, вылетавшая из чёрных, жутких туч, гасла и тут же вспыхивала с новой силой.

Глухо урчал забившийся в кусты смородины огромный пёс.

Мальчишки наполнили свой хурджин и пошли прочь от яблони.

— Тьфу ты! И это называется пёс! А страху-то, страху сколько было… Давай, Сандро, закидаем его камнями, недотёпу этого?

— Ты что, одурел? Не болтай лишнего да пошевеливайся, скоро светать станет! А пёс… Попробовал бы ты с подветренной стороны подступиться к яблоне, пол-ляжки оставил бы ему на завтрак. Пошли быстрее, не то я скоро в сосульку превращусь.

Гоги, услышав, что Сандро тоже холодно, перестал стискивать челюсти, и его зубы отбили такую дробь, что Сандро чуть не рассмеялся.

Когда мальчишки вернулись в сарай, до рассвета оставалось не больше трёх часов и ливень уже затихал. Они спрятали добычу в солому, отжали трусы, надели сухую одежду и сразу же улеглись спать. От разворошённой соломы душновато пахло прелью. Шум дождя за стенами постепенно слабел.

Едва Гоги согрелся и задремал, как Сандро ткнул его в бок и велел поставить будильник на восемь часов — хотя бы в половине девятого нужно быть в школе.

— Ты что, рехнулся! — недовольно заворчал Гоги. — Целую ночь промучались, надо хоть до десяти поспать.

— Делай, что тебе говорят!

Гоги, ворча, приподнялся на соломе, зажёг спичку и посмотрел на часы. Потом он подморгнул кому-то в темноту, с плутоватой улыбкой поставил будильник на половину десятого и снова улёгся. «Ничего страшного, если мы пропустим первый урок…»

Когда Сандро раскрыл глаза, яркий утренний свет бил в щели между брёвнами и в тесовой крыше. Будильник молчал. «Видно, Гоги забыл завести его», — подумал. Сандро и даже обрадовался, так как звонок, доносившийся из заброшенного сарая, мог услышать какой-нибудь прохожий.

Он растолкал сладко посапывающего дружка.

— Вставай, соня! Погляди, который час.

Гоги протёр глаза и недовольно уставился на Сандро.

— Ну куда ты спешишь? Не на свадьбу же! Ещё только восемь.

— Вставай! Расхныкался вроде моей бабушки!

Зная, что дальнейший разговор ни к чему не приведёт, Гоги вскочил, сунул будильник в бездонный карман своих штанов; хлеб и курятину, завёрнутые в бумагу, сунул под мышку и побежал за другом.

Мальчишки умылись у родника на опушке и, весело шагая по дороге, принялись на ходу закусывать.

Школа стояла на берегу реки. Широкий двор с одной стороны граничил с пришкольным участком. С другой стороны двора тянулась тенистая просёлочная дорога, сзади зеленел фруктовый сад, а перед школой внизу текла река. По склону, словно рыбаки, засучившие штаны, стояли огромные вязы и гляделись в воду.

Солнце жарко и высоко взошло над селом Икалто, и от промокшей земли валил пар. Мальчишки, пришедшие до начала занятий, толпясь за школой, жадно глазели на краснобокие яблоки в соседнем саду и сочные жёлтые груши и принюхивались, как ищейки. Прозвеневший звонок прервал их мучения, и они, галдя и толкаясь, вбежали в классы.

Немного погодя появились Сандро и Гоги. Они поздоровались с ребятами и сели за парты. К ним подошёл Вано Бердзенишвили. — Хотел бы я знать, где вы пропадали вчера ночью. Пришёл к Сандро — мне говорят: он у Гоги занимается. Я подался к Гоги, и на тебе — его папаша чуть секачом меня не хватил! «Ты, говорит, не по хорошему делу сюда повадился, сбили моего мальчишку с панталыку! Книгу в руки не берёт».

Гоги усмехнулся.

В классе стоял визг и гвалт. Мальчишки срывали с девчонок банты, дёргали их за косы, перебрасывались шапками и как оглашенные носились по партам.

Сандро наклонился к Бердзенишвили и что-то прошептал ему на ухо. У Вано вытянулось лицо, глаза от удивления полезли на лоб. Он задрал голову, словно собирался чихнуть, и закричал:

— Ура! Ур-а-а!.. Вот это да-а! — и так как шапки на нём уже не было, он стянул с ноги ботинок и швырнул его вверх.

Вахтанг Мрелашвили, прозванный Снайпером за меткость в стрельбе из рогатки, с трудом пробился к друзьям. Узнав, в чём дело, он поднял правую руку и повелел:

— Бант Лили — ко мне!

Нугзар Гареджели сорвал с визжащей Лили бант и поднёс его Вахтангу.

Снайпер внимательно оглядел девочек и опять воздел руку.

— Булавку Дали — ко мне!

Гареджели тотчас исполнил приказ.

Вахтанг приколол бант к груди Сандро и объявил:

— Награждается за верную службу во славу школы, звена и отечества!

— Да тише вы! Разорались на весь свет! — обозлился Гоги. — Хоть святых выноси.

Снайпер вдруг сорвался с места и побежал к своей парте.

В дверях стоял учитель географии. Дети бросились по местам. Не поспел только один — увлёкся рисованием у доски.

Учитель географии — Сардион Аладашвили — состарился на преподавательской работе. Ему уже не раз советовали выйти на пенсию, но старик и думать об этом не хотел. День, когда он не слышал шума и гомона детей, был ему не в радость.

Учитель медленно подошёл к столу, положил классный журнал и обернулся к доске.

На доске был нарисован лысый, носатый мужчина.

Учитель не сказал ни слова. Заложив руки за спину, прошёлся взад-вперёд перед доской, затем вернулся к столу и внимательно оглядел класс.

Класс насторожился.

— Я немного опоздал, и вы, конечно, тут же воспользовались этим, — сказал учитель. — Чьё это рукоделие — пусть встанет.

Класс молчал.

— Лучше, если он признается сам. Вы же знаете, что от меня ничего не скроешь.

Класс молчал.

— Значит, смелости не хватает?

Класс не реагировал.

Учитель выпрямился и внимательно поглядел на смуглого черноволосого мальчика, сидящего перед ним.

— Ну-ка, Бачиашвили, пойдём-ка к доске, дорогой! — ласковым голосом проговорил он.

Мальчик вышел к доске.

— Ну-ка, дорогой, сотри это «прекрасное» творение.

Мальчик стёр с доски рисунок.

— Ну-ка, теперь выйди из класса. И чтоб я тебя сегодня не видел! — вдруг крикнул учитель, и морщинистое лицо его покраснело от натуги.

Бачиашвили вышел.

Класс облегчённо вздохнул.

Учитель подсел к столу и стал читать список.

Отсутствовало четверо учеников.

— Что вы все вместе отвечаете! Разве у вас нет дежурного?

— Как же, как же! Сегодня у нас Лукич дежурит.

— Я тебе покажу Лукича! Неужели вы не понимаете, что прозвище унижает вашего товарища. Это же простая истина: прозвище — признак неуважения.

— И вовсе не мы его так прозвали. Он и есть Лукич. Папашу его Лукой величают.

— А ты, Бердзенишвили, не адвокатствуй! Он сам сумеет за себя постоять! — Учитель рассеянно похлопал по карманам, достал очки и, водрузив их на длинный нос, сказал: — Дайте-ка мне учебник.

Гоги подал учителю книгу.

Тот перелистал её от корки до корки и, не найдя нужного материала, недоуменно уставился на обложку.

— Что за чертовщина! Где же этот урок? — пробормотал старик, снова принимаясь листать. Наконец он сообразил, что в обложку учебника для пятых классов был вложен учебник для шестых классов.

— Торадзе!

Гоги поднялся, встревоженно поглядывая на Сандро.

— Не стыдно тебе? Что всё это значит?

— А что? — не понял Гоги.

Учитель вынул книгу из обложки и показал ему обе половины. Гоги сразу же узнал работу Лукича-Снайпера. Он стоял, опустив голову, не зная, как выкарабкаться из такой ситуации. Предать товарища он не мог.

Учитель не без удовольствия смотрел на взволнованного мальчишку.

— Стало быть, дружок, ты хотел протянуть время и придумал такую хитрость? Не надеешься ли, что я и тебя выставлю из класса? — Голос у учителя подобрел. — Нет, мой дорогой, изволь-ка выйти к карте, — заворковал он.