Василий Юксерн - Атаманыч

— Эх, посмотреть бы на самураев, как они себя чувствуют! — прислушиваясь, сказал Козлюк.

— Хорошо бы, — проговорил Строев. — Только их сейчас не увидишь, они позабились, как кроты, в свои норы.

— А этот старый паскуда небось сидит под своим диваном. Помните, как кричал: «Самураи не сдаются! Я вас прикажу расстрелять!»

— Он от страха кричал, лейтенант. Угрозы — всегда признак слабости и бессилия.

— Это так, — согласился Козлюк. — Как вы думаете, товарищ майор, выпустят нас отсюда или нет?

— Живы останемся — выпустят. А сейчас им не до нас.

— Нам бы самим напомнить о себе. Чего ждать? Надо самим требовать, чтобы нас выпустили.

— Кому напоминать? — усмехнулся Строев. — Этим стенам или богине Аматерасу? Да и как?

— А вот как! — Лейтенант ощупью добрался до двери и изо всех сил принялся колотить в нее кулаками и ногами. Потом, остановившись, прислушался. За дверью было тихо.

— Давайте попробуем вдвоем, лейтенант. Может быть, удастся сорвать запор, — сказал Строев.

Они навалились на дверь плечами. Дверь не дрогнула. Тогда майор отскочил на несколько шагов и толкнул дверь с разбегу. Что-то как будто звякнуло, и дверь чуть-чуть отошла. Строев обрадовался. Новый град ударов обрушился на дверь, но все оказалось напрасным: дверь больше не подавалась.

Растирая ушибленные плечи, Строев и Козлюк присели у стены на сырой пол. В блиндаже, ставшим им тюрьмой, стало тихо:

— Вот ведь как бывает в жизни… — вздохнул Козлюк.

— Ты о чем?

— Никогда не думал, что попаду в плен…

— Разве мы в плену?

В душе Строев тоже считал, что они угодили в плен, но он сдерживал себя, не желая показать лейтенанту, что и он теряет надежду на освобождение.

Козлюк снова принялся колотить ногами в дверь. И снова ни единого голоса в ответ.

— Зря ноги отбиваешь, — остановил Строев лейтенанта. — Так делу не поможешь.

— Пусть не помогу, зато хоть душу отведу, — ответил Козлюк.

Вдруг послышался японский говор.

— Японцы, товарищ майор! — крикнул лейтенант.

Строев поднялся с земли.

— В случае чего, товарищ лейтенант, держаться до последнего, как и подобает советскому воину.

— Ясно, товарищ майор!

— Послушайте, о чем они говорят…

Около полуночи в блиндаж полковника Оскуды прибежал начальник штаба.

— Господин полковник, — дрожащим голосом проговорил он, — только что получен императорский рескрипт. Наконец случилось то, о чем так настойчиво толковали солдаты…

Оскуда вырвал из рук начальника штаба радиограмму, полученную от генерала Судзуки, и начал читать:

«Во имя спасения японской империи от вторжения иноземцев, а также во избежание надругательства над честью и достоинством моего народа, всем военачальникам повелеваю: в двадцать четыре часа ноль-ноль сего числа повсеместно прекратить огонь, сложить оружие и организованно сдаться на милость победителей. Судьба каждого солдата, каждого офицера и генерала моей доблестной армии будет оплакана всемогущей богиней нашей Аматерасу и мною, императором Японии. Примите от нас хвалу за мужество и всепрощение. Микадо Хирохито».

Полковник посмотрел на часы. До полуночи оставалось всего несколько минут. Он аккуратно сложил радиограмму и убрал ее в боковой карман.

— Пишите приказ, — обратился Оскуда к начальнику штаба. — «Выполняя волю императора, приказываю всем офицерам в двадцать четыре часа ноль-ноль минут сего числа прекратить огонь и ждать дальнейших моих указаний. Командир полка полковник Оскуда». Приказ немедленно доведите до каждого командира. Можете идти. Пришлите ко мне адъютанта.

Полковник был в замешательстве. Разноречивые чувства владели им. «С одной стороны, рескрипт императора не подлежит обсуждению, а тем более критике, — думал он. — Если микадо решил, что войска должны сложить оружие, значит, это и есть самый мудрый выход из положения». Но, с другой стороны, старый полковник не мог даже представить себе армию Страны Восходящего Солнца, вписавшую множество ярких страниц в золотую книгу побед, побежденной армией страны, существующей всего каких-нибудь четверть века.

Постучавшись, в блиндаж вошел адъютант:

— Господин полковник, по вашему приказанию…

— Где вы пропадаете, черт вас побери? — перебил его Оскуда.

— По вашему приказанию седлал коней.

— Коней расседлайте.

— Слушаюсь!

— Приведите сюда русского майора и его переводчика.

— Слушаюсь!

Дверь открылась. Строев и Козлюк вышли из блиндажа.

— Вас приглашает к себе господин полковник, — сказал японский офицер.

— Где наши товарищи — лейтенант Остапов и автоматчики? — спросил майор.

— Не знаю.

— Что случилось?

— Вам все объяснит господин полковник.

Строев умолк, поняв, что дальнейшие расспросы бесполезны. От его внимательного взора не укрылось беспокойство и волнение в японском лагере.

— О чем они говорят? — спросил Строев Козлюка.

Прислушавшись к разговору солдат, Козлюк ответил:

— О прекращении войны!

— Значит, капитуляция?

— Слова «капитуляция» я не слышу…

— Не важно слово, важно дело.

Полковник Оскуда встретил советских офицеров с преувеличенной вежливостью. Показывая в улыбке желтые зубы, он гостеприимным жестом показал на кресла, приглашая сесть.

— Господин полковник просит у вас извинения, — переводил речь Оскуды переводчик. — Он говорит, что ни разу за всю свою жизнь не слышал слов «капитуляция» и «плен»… То есть, конечно, ему приходилось слышать эти слова и он знает их значение, но он никогда не предполагал, что армии микадо придется капитулировать и сдаваться в плен. Японской армии, как известно, приходилось в свое время встречаться на поле боя с русской армией, и поэтому у господина полковника сложилось о противнике свое мнение… Поэтому пусть господа советские офицеры простят ему его горячность.

— Передайте полковнику, что мы понимаем его чувства, — сказал майор Строев с нескрываемой иронией, — и спросите, чего он от нас хочет.

Выслушав вопрос, Оскуда все так же вежливо сообщил, что он готов возобновить переговоры о прекращении огня и сдаче оружия и желает знать условия советского командования.

— Наши условия просты, — ответил Строев. — Капитуляция подразумевается безоговорочная, оружие должно быть сдано в исправном состоянии. Пункт приема пленных — восточный отрог горы Харамитори, время — завтра… то есть сегодня, в шесть часов утра.

Полковника покоробило от слов «безоговорочная капитуляция», однако он сдержался и спросил:

— Каковы гарантии для тех, кто выполнит ваши условия?

— Всем, принявшим условия капитуляции и добровольно сдавшимся в плен, гарантируется жизнь и гуманное обращение, больным и раненым будет оказана немедленная медицинская помощь.

— Гарантии необходимо подтвердить соответствующими документами, — сказал Оскуда.

— Пожалуйста, — с готовностью ответил Строев. — Мы составим документ о капитуляции.

Полковник медленно, как будто через силу, отделяя слова одно от другого длинными паузами, проговорил:

— Пишите… Я принимаю… ваши условия… на основании рескрипта императора.

Пока оформляли документы, Оскуда не проронил ни одного слова. Майор Строев только диву давался: куда пропала недавняя полковничья спесь, куда девался его гонор? Совсем раскис старый японский вояка.

Условия капитуляции были составлены и подписаны обеими сторонами.

Советские офицеры собрались в обратный путь. Полковник послал своего адъютанта и трех солдат проводить парламентеров через территорию, занятую японскими войсками.

— Ну, товарищ лейтенант, теперь, значит, к своим! — воскликнул Строев, когда они вышли из блиндажа.

— Так точно, товарищ майор, к своим! — радостно ответил Козлюк.

К советским офицерам подошли адъютант и три солдата. Адъютант что-то сказал одному из солдат, и тот поспешно убежал.

— Что он сказал? — спросил Строев Козлюка.

— Приказал привести наших солдат.

Через несколько минут японец вернулся с советскими автоматчиками.

— А где же лейтенант, — спросил Строев, не видя Остапова среди подошедших.

— Его не было с нами, — ответил один боец. — Мы думали, что он с вами.

— И с нами его не было, — тихо проговорил майор и повернулся к адъютанту: — Где наш лейтенант?

Адъютант замялся, отвел глаза в сторону и, наконец, промямлил:

— Он убежал.

— Это ложь!

Адъютант ответил на ломаном русском языке:

— Моя ничего не знай…

— Имейте в виду, — твердо сказал Строев, — вы и ваш полковник несете персональную ответственность за советского парламентера.

— Но его допрашивал капитан Мицубиси!..