Сэм Левеллин - Гадкие Крошки

— Свяжите их, — сказал он. — И бросьте в море. Можете привязать к ним железки.

— Наковальни?

— Наковальни тоже неплохо. Быстрее, мне надо достать клад.

Юные Крошки посмотрели на него со страхом. Даже в детских у юных Герцогов и Диктаторов они никогда не сталкивались с таким свинством. Их глаза, пылающие как сварочные горелки, впились в жуткого Гомеса Элеганте. Нормальный человек при этом покраснел бы, стал заикаться, сказал бы, что всё это шутка, зашедшая слишком далеко, и побежал бы их развязывать.

Гомес Элеганте только приподнял бровь на четверть миллиметра.

— Я должен покраснеть и начать заикаться, и сказать, что это шутка и всё такое прочее? — начал он. — Но это не шутка. Так что приготовьтесь сказать рыбкам: привет, мы ваш завтрак.

Пиджаки привязали Крошек к наковальням. Примула шумно сглотнула. Пиджаки потащили Крошек на крышу мостика.

— Вот так номер, — сказала Маргаритка.

— Хм, — сказал Кассиан, попробовав на ощупь последний узел и убедившись, что он так же неподатлив, как и все остальные.

— Ой, — сказал папа Крошки, когда до него дошло, что дела обстоят неважно.

— Vamonos, — распорядился Гомес Элеганте, показав тонкой сигарой на мутную воду в двадцати метрах под ними.

Читатель, выпутаться из такого положения невозможно. Ближайшее дружественное лицо — в двух милях к юго-востоку. Иными словами, Маргаритка, Примула, Кассиан и папа Крошки — готовый корм для рыб. На спасение в последнюю минуту шансов никаких, потому что Гомес Элеганте жесток, непреклонен и шуток не понимает.

Руки в черных рукавах поставили Крошек на поручни.

— Va… — начал Гомес Элеганте.

Стальная дверь с грохотом распахнулась.

— Э-э-э-э-эй! — взвизгнул голос, как плохой мел визжит по еще более плохой черной доске. — Вы что делаете?

— Бросаем плохих людей в море, — сказал Гомес старший Гомесу младшему.

— Не сметь! — крикнул младший. — Не сметь!

— Чего? — сказал старший, привыкший во всём потакать ребенку. А затем раздраженно: — Снимите их на пол. Вы слышали, что сказал Маль-Чико?

Послышалось недовольное ворчание, и пиджаки уложили Крошек на палубу.

— Так ты хочешь отнести их на кухню, Чико, и засунуть в машину для блинчиков?

— Неееет! — взревел Гомес младший. — Они клёвые!

— Чего?! — спросили почти все, включая Крошек.

— Они жестокие, но справедливые, — сказал Гомес Маль-Чико. — Они не бросаются бутылками. Они дали мне печенье. А когда выбросили меня из самолета, показали, как дернуть шнур. Они мне нравятся. Я хочу с ними жить.

— Слыхал, что тебе взрослый сказал? — обратилась Примула к ближайшему пиджаку. — Раз-два — взяли.

— А?

— Бросайте нас за борт, — сказала Маргаритка.

— Меня первого, — сказал Кассиан.

Однако вместо этого веревки на них были тут же разрезаны, их поставили на ноги и отряхнули от пыли.

— Конечно, вы берете корабль, который я вам дарю, — сказал Гомес Элеганте. — Но вы не можете взять моего сладкого маленького Гомеса Чико, яблоко моего глаза.

— НЕ ХОЧУ! — взревел Гомес Чико.

Гомес Элеганте сунулся своей змеиной головой к папе Крошки и прошипел:

— Убирайтесь отсюда, пока я не передумал.

Крошки убрались. В лодке, по дороге к берегу, папа Крошки спросил:

— Примула, как это тебе удалось?

— Мне? — переспросила Примула.

— Я слышал, ты делаешь, э-э-э… концентраты с целью воздействия на психологический профиль потребителя, — сказал папа Крошки. — Сонные Пирожные.

Послушные Капли… Такого рода препараты. Но как ты дала их Гомесу Чико?

— Я не давала, — сказала Примула.

— Как?

— Сильная личность сильнее снадобий, — сказала Маргаритка.

— Держите его! — крикнул Кассиан.

Потому что папа Крошки упал в обморок.

Десятью минутами позже они сидели на мостике «Большого Куша», официально переименованного в «Клептоман II», пили вкуснейшую фруктовую воду с мороженым и перебирали пальцами ног в толстенном ворсе шелковых ковров.

— Мне, в общем, нравился остров, — сказала Примула, глядя на бульдозеры, карабкавшиеся вверх по Череп-горе. Она нахмурилась: — Я думала, наши все ушли.

— Ушли.

— Но, похоже, кто-то жарит мясо на вершине.

— Мясо?

— Посмотрите сами. — Она показала пальцем.

Действительно, ниточка дыма над лысой макушкой Череп-горы походила уже на толстую колонну.

— Большой огонь, — сказала Маргаритка.

— Не знаю, чего они там жарят, но подгорит наверняка, — сказала Примула.

— Думаю, это огонь другого рода, — сказал Кассиан. — Посмотрите на кокосы.

Они посмотрели на кокосы. Деревья по всему берегу вели себя очень странно, как будто учились танцевать брейк-данс. Кокосы дождем сыпались на землю. Из крокодилового болота к морю шлепали длинные корявые существа и нервно озирались через плечо. Воздух сотрясался от низкого, густого рокота.

— Впечатляющая картина, — сказала Маргаритка. Теперь, когда вся эта суматоха наконец-то закончилась, ей больше всего хотелось вытянуться на песчаном бережку и как следует позагорать. — Может быть, поплаваем?

— На палубе «Б» есть великолепный плавательный бассейн, — сказала Капитан. — А здесь сейчас плавать неразумно.

— Крокодилы, — пояснила Примула.

Мальчик-дикарь Дин шепнул ей что-то на ухо.

— Не может быть, — сказала Примула.

— Может, — сказал Дин.

— И ты всё время знал это?!

Мальчик-дикарь Дин смущенно повозил ногой по пушистому ковру.

— Что знал? — спросила Маргаритка.

Никто ей не ответил. Все смотрели на столб дыма над Череп-горой. Он становился всё толще.

— Мне кажется, — сказал наконец Кассиан, — что этот остров слегка э-э-э… неустойчив.

— Вот именно, — сказал Мальчик-дикарь Дин.

— Но твой дедушка продал его нам, — возмущенно сказала Маргаритка. — Зная о Гомесе Элеганте. И о… об этом!

— Ему надо было кому-то продать.

— Действительно, — сказала Примула.

— Я всё прекрасно понимаю, — сказала Маргаритка.

Чего ты, дорогой читатель, про себя, вероятно, сказать не сможешь. Однако подожди. Имей терпение. Всё сейчас разъяснится.

В машинном отделении всё было тип-топ, если не считать кабины управления в углу, где Старший Механик развесил свою коллекцию часов с кукушкой. Кассиан постучался в дверь кабины.

Ответа не последовало. Кассиан толкнул дверь.

Старшего Механика не было.

Кассиан на минуту задумался. Потом взял переговорную трубку и позвонил на мостик.

— С якоря сниматься, — скомандовала Капитан.

— Это… — сказал Пит Фраер, положив переговорную трубку.

— Что там? — спросила Капитан, никогда не жалевшая времени на Пита.

Пит показал за борт.

Фигурка в белой форменной фуражке плыла к берегу, ловко увертываясь от крокодилов.

— Это, случайно, не Кассиан? — произнес Пит голосом человека, который прекрасно знает, кто это такой, но не хочет устраивать переполох.

Капитан вздохнула.

— Ну, конечно, — сказала она. — Стоп машина.

— Что?

— Отставить. Ах, боже мой, не поднимайте этот проклятый якорь. Мы немного задержимся. И кто-нибудь, пожалуйста, спустите шлюпку.

Всё стихло, только барабанили по берегу кокосы. Такой раздраженной Капитана еще никто никогда не видел.

Кажется, положение складывалось более чем серьезное.

Кассиан ступил на землю. Он подобрал гигантскую раковину на верхней границе прибоя и надел ее на голову. Крокодил щелкнул зубами у его левой пятки, но Кассиан не обратил на крокодила внимания. Он бежал под деревьями, и кокосы барабанили по его раковине. Земля дыбилась и содрогалась у него под ногами, с горы катились камни. Судя по запаху тухлой рыбы, он приближался к дворцам Старшего Механика, но из-за тряски, из-за того, что пот заливал ему глаза, рассмотреть их было трудно. Минуты через две Кассиан услышал странный звук. Если бы он не знал, что это, то решил бы, что это швейцарский йодль — жалоба пастуха, слегка поломавшего ногу при падении с Маттерхорна. Но он уже слышал это пение — вечерами, когда Примула готовила на ужин соленую треску и отсылала в машинное отделение прежнего «Клептомана».

Это пел Старший Механик, Кронпринц Беовульф Исландский (низложенный), и пел он о родине.

Рыбная вонь усилилась. Смахнув пот со лба, Кассиан обнаружил, что стоит перед дверью деревянного дворца. Пение доносилось изнутри. Он поправил воротник (Старший Механик был придирчив в таких вопросах) и вошел.

Дом был полон дыма. Сперва Кассиан решил, что это пожар. Но дым почему-то пах серой. И, кажется, был смешан с паром.