Юз Алешковский - Кыш и я в Крыму

— Дорогие товарищи! Друзья! Дорогие сёстры и доктора! Дорогие снабженцы и повара! — весело сказал он, и в этот момент из-за перегородки, жмурясь от света, показался… Федя. Он вынул из кармана бумажку и кашлянул в микрофон. — Па-азвольте! Па-азвольте! — Конферансье хотел отобрать микрофон у Феди, но Федя под руку отвёл его в сторонку и что-то сказал на ухо. — Вступительное слово на важную тему имеет директор одного из строящихся стадионов Заполярья, товарищ Фёдор Ёшкин! — объявил конферансье, поглаживая руку, за которую его немного подержал Федя, и все засмеялись.

— Товарищи! В настоящий момент вы, можно сказать, родная для меня семья, которую активно ремонтирует замечательный персонал во главе с Корнеем Викентичем! Товарищи! — продолжал Федя. — Вот я написал открытое письмо в «Курортную газету» и для начала зачитаю его вам.

Я непростительно и по-варварски вёл себя по отношению к культурным ценностям, как-то: к фигуре Геракла, декоративной вазе и садовой скамейке. Я гравировал на них признания в любви к Крыму, которые оказались расписками в моей темноте и невежестве. Я открыто признаюсь в этом через вашу газету как человек, желающий, чтобы таких поступков никто больше не повторял. Хватит портить природу Крыма! Я даю обязательство в короткий срок реставрировать фигуру Геракла, вазу и скамейку. Я благодарю замечательных соседей по палате, товарищей В. и Эс, а также его сына Алёшку за помощь в деле понимания моего поведения и за моральную поддержку в трудную минуту жизни.

Извините, что отнял время.

Феде никто не хлопал. Конферансье проводил его за перегородку. Лица у всех отдыхающих были серьёзные. По рядам пронёсся шепоток.

— Товарищи! Кто за то, чтобы превратить наш концерт в собрание, прошу поднять руки! — сказал конферансье. Я обернулся, но поднятых рук не увидел. — Кто за то, чтобы начать концерт?.. Единогласно! «В лесу прифронтовом». Вальс. Исполняет и аккомпанирует Георгий Гусаров. Петрозаводск. Слесарь.

Пока Гусаров настраивал гитару, Корней Викентич громко сказал:

— Честнейшее и полезнейшее письмо Фёдора будет напечатано в «Курортной газете» в назидание всем невыявленным варварам!

«Вот он, оказывается, на что решился! — подумал я. — И молодец, что набрался смелости, а вот Торий не набрался и трусливо сбежал».

Гусаров очень хорошо спел под гитару вальс, который папа часто заводил в Москве… Потом выступали исполнительницы частушек из Вологды и Алма-Аты, подружившиеся в Крыму… После них показывал фокусы тихий седой старичок, и его долго не отпускали со сцены. Потом Василий Васильевич делал опыты по угадыванию мыслей на расстоянии и почти все угадал правильно. Потом снова кто-то пел, кто-то плясал, кто-то быстро умножал в уме длинные числа, и у меня начали слипаться глаза, потому что было уже поздно.

И как тогда, ночью, во время засады, когда я увидел живого Пушкина и подумал, что всё это во сне, так и на концерте я решил, что мне снова приснился Пушкин, который быстрой походкой вышел на сцену. Но присутствующие громко зааплодировали, и я, не помня себя от радости, затормошил маму и закричал:

— Пушкин! Пушкин! Ну что я тебе говорил? — Я обернулся к Севе, Симке и Вере: — Ага! Не верили! Смотрите!

Ребята, встав со своих мест, ошеломлённые, смотрели на Пушкина. А он подошёл к краю сцены, улыбнулся мне как старому знакомому, нагнулся и сказал:

— Здравствуй, Алексей!

Я побежал, протянул Пушкину руку, заглянул в его голубые смеющиеся глаза и наконец догадался:

«Это же Милованов!»

Но мне не было обидно. Всё равно: это Пушкин, сам Пушкин читал на сцене своё стихотворение! И я радовался встрече с ним, как тогда, ночью, возле пруда, а про Милованова забыл.

И там, где мирт шумит над падшей урной, Увижу ль вновь сквозь тёмные леса И своды скал, и моря блеск лазурный, И ясные, как радость, небеса…

Дочитав стихотворение, Пушкин задумчиво ушёл со сцены, и его долго вызывали на «бис», но он не вышел, и конферансье объяснил:

— Товарищи! Наш друг, заслуженный артист РСФСР Милованов, в настоящее время работает над самой главной и ответственнейшей в своей жизни ролью. Ролью великого Пушкина. Я полагаюсь на своё впечатление… на ваше впечатление… на волнение, с которым мы слушали стихи, и верю, мы все верим, что роль поэта Милованову удастся!

Я вскочил с места, забрался на сцену и побежал за перегородку, за которой скрылся Пушкин.

Я нашёл его в маленькой комнатушке. Он сидел перед зеркалом и, увидев меня, обернулся. И мне показалось, что улыбка у него была немного виноватой. Я сказал:

— Значит, вы артист?

— Да… артист… Ты уж извини меня. Но я не розыгрышем занимался, я играл, действительно играл… Мне хотелось в себя поверить, но я не мог, сколько в роль ни вживался… Понимаешь?

— Бывает, — сказал я.

— И только после того, как ты в меня поверил, я почувствовал: «Всё! Сыграю! Будет Пушкин!»

— Вы в Москве будете выступать? — спросил я.

— Да. Первый билет на премьеру — тебе, — сказал Милованов. — Поверь: минута, когда ты окликнул меня в парке: «Александр Сергеич!..» — была самой счастливой в моей жизни!

— А куда вы вдруг пропали? — спросил я.

— Я побежал на шум, хотел помочь задержать мерзавцев, но понял, что они скрылись, а лебеди и рыба спасены, и… так сказать, удалился. Я был в гриме…

— А Пушкин любил Крым? — спросил я.

— Очень. Всю жизнь вспоминал о нём. И написал много прекрасных стихотворений о Крыме. И целую поэму «Бахчисарайский фонтан». Скоро мы поедем к этому фонтану на экскурсию. И тебя возьмём.

Милованов, разгримировываясь, рассказал мне, как Пушкин путешествовал по Крыму и был проездом в Алупке.

Пока мы беседовали, концерт кончился. За мной за кулисы зашла мама. Она поблагодарила Милованова за исполнение роли Пушкина и за чудесное стихотворение. Потом мы пошли домой. Папа же перед сном побежал по тропе здоровья…

На улице меня ждали Сева, Симка и Вера.

— Мы тебя решили навсегда зачислить в наш патруль, — сказал Сева.

— Только не очень-то задирай нос! — попросил Симка. — Мы не за славу и почёт работаем, а за Крым!

— Вы ему разрешите с нами патрулировать? — спросила Вера мою маму.

— Утро вечера мудренее, — сказала мама. — Завтра на пляже поговорим. В принципе не возражаю, — добавила она.

Мы все пошли через парк посмотреть на ночное море. Оно тихо и ровно дышало, словно уснуло, устав штормовать. Над морем висела луна, и лунная дорожка лежала у моих ног… На самом горизонте плыло к Ялте, мигая звёздочками, созвездье, а может быть, это был теплоход.

И у меня было счастливое настроение оттого, что наши каникулы в Крыму только начались и я ещё съезжу в Гурзуф, где гостил Пушкин, и в Бахчисарай, и в Севастополь, геройски сражавшийся с врагом, и в Никитский сад, и схожу в поход на Ай-Петри, откуда виден восход солнца над морем.

И когда мне придётся уезжать в Москву, я буду целый день смотреть на море и повторять стихи моего любимого поэта Пушкина: