Олег Верещагин - Ох уж, эти детки!

Стоп. За кустами прятались три или четыре улья — старых, но вполне ухоженных. К ним вела довольно заметная тропинка. Дальше — за малиновыми зарослями — виднелся угол дома, тоже не производившего впечатления заброшенного.

Шурке стало не по себе. Он остановился. Перевёл дух и… и пошёл дальше. Любопытство пересилило опасение.

Осторожно обогнув угол дома, Шурка присел на корточки и выглянул.

Около летней печки — точнее, простенького очага для подготовки на открытом воздухе — лежал в траве человек. Навзничь. Это был старик… и он был жив. Несмотря на оторопь и изумление, Шурка видел, как прерывисто вздымается грудь под стареньким пиджаком.

Мальчишка, подбежав, присел на корточки. Коснулся руки человека:

— Дедушка… де… ой!

Глаза старика открылись. В них была боль.

— Сердце… — выдохнули синеватые губы в белой бороде. — Первый раз… вот так…

— Дедушка, — заторопился Шурка, где у вас лекарство… какое-нибудь… ну что сделать?!

— Ничего… — старик вроде бы улыбнулся, пройдёт… А ты… кто?

— Я? — Шурка смешался. — Да так… Как вам помочь-то?!

— Не надо, — сморщившись, старик вдруг сел, привалился спиной к белым кирпичам. Перевёл дыхание, прикрыв глаза. — Старый дурак… Сомневался, вот и… а надо было сказать… им сказать…

— Вы о чём? — непонимающе спросил Шурка. Он не мог понять — то ли старик умирает, то ли ему наоборот — делается лучше. — Что сказать?

— Клад, — отчётливо сказал старик, не открывая глаз. — Клад стрельца, которого Кузьмой звали. Тридцать лет назад нашёл. Случайно. И понемногу перетащил к себе, там… — он повернул голову в сторону избы. — В подполе. Ни за чем. Просто так. А теперь что? Надо было сказать. Старый… дурак.

— Кому сказать?! — изумился Шурка.

— Мальчишка… — старик открыл глаза, сглотнул, кашлянул. — Хороший… да они все трое — Федька, Максимка, Саша — это девочка. Им бы… отдать… я…

— Они были тут?! — вырвалось у Шурки.

Но последний житель вымершей деревни его уже не слышал.

— Держи, — Саша передала котелок с травяным чаем Максу. Тот сделал большой глоток и спросил Федьку, протягивая котелок ему:

— Ты чего мечешься?

— Я? — Федька встрепенулся, словно его окликнули внезапно. — Чёрт… по-моему, за ними кто-то идёт, — он принял котелок, отпил и пожал плечами: — Даже точно.

— Неужели ещё одна такая… крокогрыза? — Саша передёрнула плечами.

— Человек… — Федька покусывал губы. — Спешит… и, по-моему, один.

— Может, дед Степан решил нас проконтролировать? — предположил Макс.

Федька не успел ответить.

Из кустов, под защитой которых они отдыхали, вывалился мальчишка — в грязном и мокром пятнистом обмундировании, волосы всколочены, высокие ботинки полуразбиты. Видно было, что пацан бежал — долго и без остановок. Явно не узнавая никого, он обвёл мутными запавшими глазами троих вскочивших старших ребят и открыл рот — губы покрывал белый налёт выкипевшей слюны. Но Саша опередила его вскрикнув:

— ТЫ?!?!?!

— Я тебя не отпущу!

— Мак, — спокойно и непререкаемо ответил Федька, — я не спрашиваю тебя, что ты собираешься делать. Я ГОВОРЮ тебе, что НУЖНО делать. Это приказ.

— Чёрт! — Макс стукнул прикладом «сайги» о колено и выругался ещё раз, уже круче. — Чёрт! Ты делаешь из меня предателя!

— Глупости, — Федька хмыкнул. — Я задержу их и уйду. А ты за это время вытащить из подвала всё, что там есть. И спрячешь в лесу, как можно тщательней. Встречаемся все четверо утром на той стороне болота, где мы ночевали.

— А если тебя подстрелят?! — с отчаяньем спросил Макс. — Одно ранение — и ты падаешь к ним в руки! Тебя даже вытащить будет некому!

— Мы тратим время, — голос Федьки стал жёстким. — Выполнять! Ну?!

— Есть выполнять, — вздохнул Макс и, повернувшись, пошел к деревне. Когда он, не выдержав, обернулся, Федьки уже не было…

…- Сначала я с него сниму штаны и посажу в костёр. Потом, когда у него… тьфу! — Большой Ха выплюнул попавшего в рот паука и, озверелым жестом смахнув с лица паутину, продолжал: — Потом я с него сдеру шкурку и повешу то, что останется, на самые целые ворота в этой деревне…

Тащившиеся следом охранники поддерживали излияние шефа мрачным похрюкиванием. На то, чтобы идти нормально, их уже не хватало — полсуток мотаний по лесу укатали их вконец, а добило постепенно пришедшее осознание того, что пацан их «кинул». И «кидал» с самого начала!!! Поэтому кровожадные планы шефа встречали у них полное одобрение.

Большой Ха был просто зол. Он начал подозревать то, о чём не думали его «бычки» — что его не просто «кинули», нет. Что он попался в ловушку, расставленную хитро и умело… и главные неприятности — ещё впереди. Поэтому он почти не удивился, когда на прогалине перед самым болотом он их окликнул непонятно откуда шедший голос — глухой и размытый, но достаточно отчетливый:

— Стоп, пришли. Кладём оружие, ложимся на траву рылами вниз.

— В стороны! — заорал Большой Ха, неожиданно ловко ныряя за коряжный выворотень. Его охранники, впавшие было в ступор, опомнились и последовали примеру хозяина, выставив

стволы помповых "моссбергов".

— Шеф, засада! — заполошно завопил один. Не стреляйте, мы сдаёмся!!!

— Заткнись, кретин! — прорычал Большой Ха, вытаскивая из-под камуфляжа «беретту» и жестами показывая своим: стреляйте на голос! — Ты кто?! — окликнул он неизвестного. — Чего тебе надо?!

— А я воин земли Русской! — охотно ответил голос — и прогалину заволокло быстрым дымом от выстрелов, перекрыло грохотом «помп» и пистолета. Когда пальба смолкла — только снесенные картечью и пулями листья кружились в воздухе — голос насмешливо прорезался опять: — Ну и дурачьё… А чей это зад там торчит? — непонятно откуда грохнул выстрел, и один из охранников, бросив «помпу», взвыл и, выгибаясь, начал кататься по траве. — По-моему, опять в тоже место, — заметил голос.

— Мальчишка, — процедил Большой Ха. — Федька Гриднев… — он злым точным движением сменил обойму… и с воплем схватился за кисть, по которой, казалось, ударили кувалдой: — Аааа!!!

Выбитый тяжелым ударом пули пистолет летел куда-то в сторону. А голос заметил:

— Если б ты знал, Хи-Хи, какой ты сейчас убогий… и трусливый. Даже противно… А ты куда?!

Пуля с мокрым шлепком взрыла землю между ног поспешно отползавшего в сторону второго охранника и тот, бросив подальше «помпу», взвыл, стоя на коленях и подняв руки, прямые, как палки:

— Не надо! Сдаюсь! Не стреляйте!

Большой Ха скрипнул зубами, не в силах сдержать бессильного стона. Он физически ощущал насмешливый и презрительный взгляд, понимал, что находится на прицеле… Оба его «бойца» были выведены из строя.

— Вставай, гнида, — голос мальчишки был негромким и усталым. — Вставай, поднимай руки. Или я тебя убью.

И Большой Ха встал.

И поднял руки.

Федька вышел из кустов чуть слева и сбоку от бандитов. Он шел широко и бесшумно, казалось, не пригибая травы и держа всех троих на прицеле полуавтомата. Останавливаясь в двух-трёх метрах.

— Тебе тюрьма будет, Феденька, — сказал Большой Ха одышливо. — Колония тебе будет. А там тебя в первую же ночь зарежут, Феденька, уж я позабочусь. Я…

— Если я тебе позволю жить, сказал Федька.

И прицелился Большому Ха в лоб.

Тот икнул и осёкся.

И в очередной раз посетило его ощущение нереальности происходящего. В реальной жизни четырнадцатилетние пацаны не берут взрослых на прицел. В реальной жизни они всегда слабее. Они — заложники и товар, тихий и покорный, разве что хнычущий иногда, чтобы отпустили. Даже здоровенные, накаченные в тренажерных залах парни.

Но эта реальность, привычная и уютная, где он был хозяином всех положений и судеб, осталось, прах её, за тем чёртовым мостом. А в ЭТОЙ реальности рослый пацан в камуфляже держал дробовик, направив его прямо в лоб "великому и ужасному" — и рука пацана не дрожала, и глаза за сеткой-маской были спокойными и злыми. Пацану было плевать на деньги, охрану, фирмы, джипы, теневой и легальный бизнес. Пацан был из этой чёртовой глубинки и ничего не знал о правилах поведения — похоже, он знал только, что такое свобода, честь и достоинство — куда более важные вещи, чем личная безопасность. Не ощущалось в нём страха — и что делать в этом случае — Большой Ха не знал. Зато чувствовал: пацан сражается за что-то, чему в лексиконе мира Большого Ха не было названия.

И тогда "надежда русского бизнеса" ЗАВИЗЖАЛА, вскидывая руки и бухаясь на колени:

— Не стреляй! — искренне, первое что пришло в голову. — Пожалуйста не стреляй!!!

— Вяжи его, — приказал, чуть двинув стволом, одному из охранников Федька.

Три старых потёртых рюкзака, серые от времени, были наполнены доверху. Макс поставил их небрежно, и из одного в пыль просыпались золотые, серебряные и медные монетки, серёжки с камешками, нательные крестики, браслеты, иконки в дорогих окладах — всё то, что четыре века назад собирали на отражение вражьей напасти русские люди этих краёв — и что так и не довез погибший стрелец Кузьма.