Алексей Коробицин - Тайна музея восковых фигур

Редакция связалась по телефону с мистером О. Губинером, хозяином Музея восковых фигур, и выяснила, что кукол, подобных той, о которой говорит доктор Хауреги, в музее не имеется. Вполне возможно, что свидетельство доктора явится ценным вкладом в материалы следствия и облегчит поимку убийцы»,

ЧИТАЙТЕ НОВЫЕ ПОДРОБНОСТИ О КРОВАВЫХ СОБЫТИЯХ В МУЗЕЕ ВОСКОВЫХ ФИГУР.

ВО ВСЕХ ВЫПУСКАХ НАШЕЙ ГАЗЕТЫ! ПОКУПАЙТЕ ГАЗЕТУ «ДЕЙЛИ ГЛОБ»!

Надо признать, что когда я впервые прочитал эти заметки, они не вызвали у меня ничего, кроме недоумения. Я никак не мог понять, какая может быть связь между этой уголовной историей и моей работой. Но за последнее время в нашей газете творилось такое, что озадачивало не только одного меня.

Я аккуратно вложил газетные вырезки в папку и затем снова с еще большим любопытством, чем в первый раз, принялся разглядывать закорючки, небрежно нарисованные на обложке: «ГМА-Лич.! Ср. худ. 2 п. ил. — Бэнтли. Согл. — Кэсиди.

РГМ».

О нет! Меня вовсе не затрудняла расшифровка этих закорючек. Их смысл был предельно ясен: они означали, что мне, Генри Мак Алистеру, сотруднику литературного отдела газеты «Дейли Глоб», на основе только что прочитанного мною материала срочно надлежит «сделать» нечто среднее между рассказом и сенсационным репортажем «с продолжением», общим размером до двух полос. Рисунки сделает художник Бэнтли, а всякие дополнительные сведения я могу получить у своего друга Джо Кэсиди, репортера отдела уголовной хроники.

И еще там говорилось, что такова воля «РГМ», то есть мистера Рэндольфа Грейтса-младшего, издателя, владельца и главного редактора газеты «Дейли Глоб» и еще около сорока газет и журналов в Соединенных Штатах Америки.

Все это мне было понятно. Не понимал я лишь одного: почему именно мне поручалась такая работа? Ведь моя должность в газете не обязывала меня выполнять подобные задания. Да и в своей жизни я не написал ни одного репортажа и очень сомневаюсь, что мне хотелось бы его написать… Черт возьми, а вдруг все это не более как предлог, чтобы выгнать меня из газеты?

Уж куда лучше было бы получить, как и многие наши сотрудники, конверт с лаконичным уведомлением: «Сэр, редакция газеты «Дейли Глоб» весьма сожалеет, что в связи с реорганизацией своей деятельности вынуждена отказаться от Ваших услуг». Но, по-видимому, мистер Рэндольф Грейтс-младший решил, что по отношению ко мне, его бывшему университетскому и фронтовому товарищу, следовало применить какую-то дипломатию. Ох, уж этот Рэнд! Он никогда не отличался тактом… Хотя, в общем, был неглупым человеком.

В ту пору я курил трубку. Вернее, я не выпускал ее изо рта. Кто-то мне сказал, что это придает моему лицу решительное выражение. Поэтому, когда мне нужно было «показать характер» (или просто справиться с нервами), я всегда разговаривал с трубкой в зубах, выдвигая вперед нижнюю челюсть. Решение объясниться с боссом пришло мгновенно. Я туго набил трубку, надел висевший на спинке стула пиджак, поправил галстук и решительно направился к двери.

Кабинет босса находился на самом верхнем этаже огромного здания редакции. Ничто там не напоминало обстановку развязной суетливости, которая обычно царит в редакциях больших ежедневных газет. Просторная, со вкусом обставленная приемная. Мягкие ковры. Глубокие кожаные кресла. Огромный, освещенный скрытым светом аквариум с причудливыми, экзотическими рыбками. Свежесть искусственного климата и тишина…

Вкрадчивый голос секретаря — пожилой красавицы с великолепно уложенными седыми волосами и очаровательной улыбкой:

— Как поживаете, мистер Мак Алистер? Проходите, пожалуйста. Мистер Грейтс ждет вас…

«Ждет, — подумал я. — Значит, всю эту комедию он подстроил нарочно…» И, до боли в зубах прикусив мундштук трубки, решительно шагнул в кабинет босса.

Мистер Рэндольф Грейтс-младший, высокий лысеющий брюнет с мужественным загорелым лицом и красивыми, холеными руками, был моим ровесником. В самый разгар войны мы с ним окончили Гарвардский университет и вскоре оказались вместе в одной из передовых частей во время вторжения армии союзников в Европу. Рэнд показал себя хорошим солдатом и товарищем. Впрочем, там, перед лицом смерти, мы все были равны и постоянно готовы пожертвовать собой друг для друга. Да и враг у нас был один — фашизм. Мы были одной семьей, благородной и дружной…

А потом война кончилась. Вчерашние окопные братья приехали домой и неловко, почти не глядя друг другу в глаза, распрощались. Началась мирная жизнь с ее неумолимыми волчьими законами. Теперь каждый был только сам за себя…

Вскоре после окончания войны я опубликовал свои первые рассказы. Критика отнеслась ко мне благосклонно и предсказала успех. Сам «король прессы» — мистер Рэндольф Грейтс-старший предложил мне работать в «Глобе». Я согласился, еще бы! Моя новая должность называлась «сотрудник литературного отдела газеты «Дейли Глоб». Черт возьми, это звучало солидно! «Вот теперь, — думал я, — серьезно возьмусь за работу…»

Увы! Очень скоро я убедился, что глубоко заблуждаюсь. О какой работе могла идти речь, когда на моей обязанности лежал просмотр огромного количества литературных опусов наших читателей, которые непрерывным потоком шли в газету со всех сторон страны… Я целыми днями только и делал, что отвечал незадачливым авторам: «Сэр! Редакция очень сожалеет…» — и так далее.

Я превратился в обыкновенного клерка. У меня не оставалось времени ни для какой литературной работы. Не стал я и профессиональным журналистом. Впрочем, я к этому никогда не стремился…

К моему удивлению, Рэнд, единственный наследник «короля» и очень способный малый, демобилизовавшись, пошел работать рядовым репортером в одну из провинциальных газет отца. Только через два года он появился в редакции «Дейли Глоб».

Здесь он проработал еще три года, не пропустив ни одной должности: от корректора до заместителя главного редактора. И только после этого «король» Рэндольф Грейтс-старший передал сыну скипетр и уступил трон.

И вот теперь «его величество» РГМ сидит в кресле своего отца так привычно и уверенно, как только может сидеть человек, который знает силу своей власти. Перед мистером Грейтсом-младшим лежали какие-то бумаги, на которых он делал пометки, сильно нажимая красным карандашом.

Не отвлекаясь, он рассеянно пробормотал:

— Это ты, Мак?.. Садись, старина. Я сейчас с этим покончу. Одну минуточку.

Он сделал ударение на словах «с этим» и «покончу». Я вспомнил закорючки на папке, которую мне принесли утром, и представил себе, что «босс» бормотал то же самое, когда ставил на ней свою подпись.

— Ну, вот и все! — воскликнул Грейте и поднял голову. На его приятном лице с чуть оттопыренной нижней губой сияла улыбка искреннего радушия. — Садись, Мак. Что же ты стоишь?..

Привычка называть друг друга по имени — это, пожалуй, все, что осталось от нашей дружбы.

— Хэлло, Рэнд! — сказал я и как-то нелепо пошевелил в воздухе пальцами, словно Грейте находился по ту сторону наглухо закрытого окна и не мог меня услышать. — У меня к тебе дело. Личное… — сказал я.

— Говори, говори!

Я стал сосредоточенно сосать трубку. Это всегда помогает, когда во время разговора почему-то не хочется смотреть на собеседника. Отрывисто, между затяжками, я заговорил:

— Видишь ли, Рэнд, дело в том, что… Мне надо… Я хочу поработать над книгой. Да. Над книгой о войне. Ты знаешь, я ведь всегда хотел. И вот мне необходимо… То есть я хочу сказать, что мне придется уйти из редакции. Надеюсь, ты поймешь меня, Рэнд?

Когда я поднял глаза, Грейте все еще улыбался, но улыбка из приветливой превратилась в лукавую. Он откинулся в кресле и весело смотрел на меня.

— Одним словом, ты уже успел прочитать, — сказал он весело. — Я не ожидал, что ты так быстро это сделаешь. Ну, что же, давай поговорим начистоту. Я уже давно хочу с тобой поговорить.

Я в замешательстве вынул трубку изо рта и, наверное, сразу утратил свой решительный вид.

— Итак, — продолжал в том же веселом тоне Грейте, — ты только что прочитал материалы из нашего отдела уголовной хроники об убийстве какого-то типа в Музее восковых фигур. И тебя возмутило, что я распорядился, чтобы ты, Генри Мак Алистер, способный малый, которому в университете предсказывали блестящее будущее… Да, да, чего там скромничать!.. Так вот, чтобы ты принялся за обработку обыкновенной уголовной хроники, да еще и согласовал эту работу с второстепенным репортером, который славится тем, что не умеет написать заявление о выдаче аванса… Постой, постой, я еще не кончил! И ты решил, что этот каналья Рэнд, то есть я, гнусный капиталист и эксплуататор, мог бы найти более прямой и честный путь…

— Послушай, Рэнд, — пытался перебить я его. — Зачем все это? Не надо…