Ариадна Борисова - Записки для моих потомков

— Я слышал, есть пустыня из сáхара, — сказал Васька.

Павлик засмеялся:

— Ты, наверное, Сахáру имеешь в виду. Она просто так называется. Это очень старинная пустыня. По её барханам, может быть, до сих пор ползают огнедышащие драконы-вараны.

— А барханы кто такие?

— Покатые песчаные горы. Как штормовые волны в море, только застывшие. В них-то купцы и зарывали свои сундуки…

— Как ты думаешь, а у нас на Севере ещё остались клады? — поинтересовалась Сардана.

Павлик ответил, что да, наверняка. Возможно, клад где-то рядом. Очевидно… Скорее всего, именно здесь… И Павлик забегал кругами, размахивая руками и крича:

— Точно! Несомненно! Бесспорно! Конечно, клад здесь! Под этой беседкой, она же старинная!

Потом резко остановился напротив меня:

— Говори быстро, твой прадедушка был купцом?

— Не знаю, — растерялась я.

— Как! — воскликнул Павлик гневно. — Ты не знаешь, кем был твой прадед?!

Я разозлилась:

— Ты, что ли, о своём много знаешь?

Павлик сразу успокоился и сказал, что его отец прав: человечество плохо знает свою историю. С задумчивым видом он осмотрел беседку и пробормотал:

— Когда-то она была красивая, вон сверху узоры резные сохранились. Твои предки, Валентинка, были богатыми людьми, если могли сидеть тут, чаи гонять…

Васька принес три лопаты, и мы принялись подкапывать землю под беседкой. Павлик радовался, что ему первому пришла в голову счастливая идея провести операцию «МИК» — «Мы ищем клад». В деревне ещё никто не пробовал искать купеческие клады.

Мы трудились до обеда, но нашли только пару ржавых банок, резиновую галошу и набрали полную кружку дождевых червей. Павлик показывал, как надо правильно копать, хватал и отбрасывал Васькину лопату, ругал его за бестолковость и всячески руководил операцией.

Наскоро перекусив дома, мы снова стали рыть землю и к вечеру выкопали довольно большую яму, ужасно устали и потихоньку начали сомневаться в существовании клада.

— Павлик, — вздохнула Сардана, держась, как старушка, за спину. — Мне почему-то кажется, Валентинкины предки не были купцами…

Павлик смотрел на нас с упреком и сожалением:

— Эх вы, искатели сокровищ!

Он привязал к палке кусочек магнита и объявил, что изобрёл металлоискатель.

— С ним можно найти в земле даже автомобиль. А если потом я усовершенствую изобретение и пущу в производство, то даже могу получить всемирную премию за свою гениальность!

Скоро металлоискатель начал к чему-то притягиваться. Мы с надеждой столпились вокруг ямы. Павликина лопата таинственно звякнула. Земля была твёрдая, как обгрызенная мышами прошлогодняя халва, которую я как-то обнаружила у бабушки в кладовке, но понемногу стала показываться загадочная синяя крышка.

— Клад, клад, — дрожа и вовсю работая лопатой, шептал Павлик. — У меня тонкий нюх на клады… Смотрите, это горшок, он набит золотом…

Глаза у него горели, ноздри раздувались, а рот просто не закрывался от счастья. Я испугалась, не заразился ли он от клада золотой лихорадкой.

Действительно, это был горшок. Он смутно напомнил мне те далёкие дни, когда у меня под кроватью стоял почти такой же. Павлик с трудом открыл проржавевшую крышку и…

Я так и знала. Если там чем-то и пахло, то совсем не золотом.

Мы ужасно расстроились, а о Павлике и говорить нечего. У него даже глаза стали мокрые.

— Ты… плачешь? — удивился Васька.

— Сам ты плакса, — огрызнулся Павлик, — это не слёзы, а мечты. Они грустят оттого, что мы ничего не нашли, вот и плачут.

Васька пожалел Павликовы мечты и сказал для утешения:

— А я знаю, где земля закругляется. Это близко, за озером.

Павлик сразу оживился, и мечты перестали капать.

— Ну и пусть нет клада, — встрепенулся он, — зато земля круглая, а мы живём на Севере!

— Ну и что?

— А то, что если набраться терпения и копать ещё недельку, мы вполне можем выйти в Африку насквозь! Надо только вычислить на глобусе угол и копать немножко криво.

Павлик сбегал домой, принес глобус и принялся высчитывать угол, а мы с новой силой взялись за работу.

— Землю скрепляют специальные пояса — меридианы, чтобы она не развалилась, — разглагольствовал Павлик.

— Совсем не потому, — возразила Сардана, — не чтобы не развалилась, а потому что Земля вертится.

Я очень хочу попасть в Африку. Там на пальмах растут волосатые орехи кокосы, а бананов столько, что можно есть даром весь год без передышки. Я бы подружилась с африканскими детьми. Жаль, конечно, что не знаю их языка, но можно разговаривать на пальцах. Мы бы поняли друг друга. Надо попросить у бабушки денег на мороженое. Мы пролезем в дырку быстро, мороженое не успеет растаять. Я угощу ребят мороженым, они его, наверное, никогда не видели.

Не забыть бы сачок для крохотных птичек-колибри, которые пьют золотой нектар из прекрасных южных цветов. Вдруг повезёт изловить хоть одну птичку. Я бы рассмотрела её близко-близко и отпустила. А если ещё больше повезёт, я, может, поймаю и как-нибудь приручу маленького дракончика-варана. Он станет домашним, а когда вырастет большим, то запугает тех, кого я не люблю.

В Африке, конечно, много хорошего. Но я всё-таки рада, что мне удалось родиться у себя на родине. Я люблю разговаривать не только пальцами, но и языком. А если б я родилась в Африке, мне пришлось бы трудновато, ведь я ни слова не знаю по-африкански.

Земля делалась всё твёрже и твёрже. Лопаты звенели и капризничали, отказываясь копать.

— Вечная мерзлота, — пояснил Павлик.

— Нужно развести костёр, и земля сразу оттает, — сказала Сардана. — Так весной делали рабочие, когда закладывали трубы, я видела.

Мы натаскали сухих веток и начали разогревать землю костром. Под беседкой стало дымно, глаза слезились, в горле противно першило.

— А ну-ка домой, домой! — послышался издалека голос Сарданиной мамы. Поспешно закидав не успевшие обгореть сучья землёй, мы разошлись по домам.

Я никак не могла уснуть, потому что в моём мозгу засела одна неприятная мысль: легко упасть в Африку, раз она внизу. А как мы вернёмся обратно? Всем известно: снизу вверх не упадёшь…

Вдруг среди ночи кто-то заорал диким голосом: «Пожар, пожар!» Я моментально проснулась. Сразу стало плохо от зловещего предчувствия, что горит беседка. А предчувствия редко меня обманывают. Беседка не просто горела. Она полыхала, как прекрасный факел! В другое время я, возможно, тотчас помчалась бы полюбоваться этой редкой красотой. Но теперь было не до любованья. Я с головой завернулась в одеяло, потея от стыда, страха и жалости. Бедная старая купеческая беседка…

Утром со мной никто не хотел разговаривать. Даже бабушка отворачивалась или смотрела сквозь меня, будто я превратилась в привидение. Я поняла, что они знают, кто вечером крутился возле беседки.

После завтрака папа взял меня за руку и повёл по дороге неизвестно куда. Видно, решил увести далеко в лес и навсегда заблудить, как Мальчика-с-пальчика, пока я не натворила ещё более страшных дел. Жаль, я не догадалась захватить камешки, чтобы бросать их по дороге и потом найти по ним обратный путь. Поэтому я сначала старалась посильнее шаркать сандалиями прямо по успевшей нагреться пыли — пусть останутся хотя бы следы. А когда папа отпустил мою руку и пошёл впереди, я стала вытягивать нитки из подола своей юбки. Ткань была сыпучая и легко отдавала нитки. С надеждой на спасение я потихоньку разбрасывала их по дороге.

Выяснилось, что мы подошли к дому Павлика. Оказывается, взрослые решили устроить тут родительское собрание. Перед дверью папа обернулся и увидел, что от моего подола остались одни лохмотья. Он схватился за голову и застонал. На стон выскочила мама Павлика с чашкой чая. Папа забыл поздороваться, схватил из её рук чашку и залпом выпил чай.

Выставив нас посередине комнаты, родители уселись вокруг. Перебивая друг друга, они говорили какие-то непонятные слова. «Вáрвары, пиромáны», — вот всё, что я запомнила. Эти обзывательные слова я вообще услышала впервые в жизни. После папа сказал мне, что варварами называют невежественных, жестоких людей, а пироманы — люди, которым нравится поджигать вещи и дома.

Объяснять родителям про Африку и операцию «МИК» — всё равно, что пытаться растолковать таблицу умножения коту Мурзику. Пришлось соврать, что мы пекли в беседке картошку. Тогда они повеселели, и Васькин папа, вытерев ладонью пот со лба, сказал:

— Ну наконец-то! А то, понимаешь, Африка-мафрика, операция какая-то…

Родители вынесли решение, что мы должны вскопать картофельное поле — это будет для нас «воспитание трудом».