Софья Радзиевская - Тысячелетняя ночь

— Иди, заблудший брат, — сказал с пафосом, — иди и верни себе нашу милость и господне прощение.

Медленно Ульрих поднялся с колен. Глаза его были опущены, тонкая струйка крови показалась из закушенной губы.

— Если господь допустит, я готов, — тусклым голосом проговорил он и, отвесив низкий поклон, вышел.

Не в силах более сдерживать раздражение, Арнульф де Бyp упёрся тяжёлым взглядом в румяного аббата.

— Много я в жизни видел такого, чего лучше бы не видеть, и много делал такого, чего бы лучше не делать. Но эта наша затея гнуснее всего…

Горловой звук, похожий на клёкот, прервал его — и дальнем углу комнаты, утонув в глубоком кресле, смеялся горбун.

В эту минуту дребезжащий звук колокола возвестил окончание службы.

Жалобный крик маленькой болотной совы прозвучал и оборвался, приглушённый густым предрассветным туманом. Ещё и ещё раз повторился он, всё жалобнее и тише, и смолк.

— Улл пришёл, — шепнул осторожный голос, и кусты над обрывом в густом старом лесу тихо зашелестели. — Три крика совы — это значит…

Но тут сова громко вскрикнула, и вдруг ей отозвался жалобный писк маленькой, застигнутой врасплох пичужки. Кусты хрустнули от резкого движения.

— Ты слышишь, Робин, — прошептал тот же голос в волнении. — Это тревога! Но ведь эта тайная тропа на болоте известна только нам и ему… И что мы вернулись сюда, знал только он…

— Тише, Гуг, — отозвался другой голос, — туман ещё густ и в этих кустах на краю трясины нас невозможно заметить. А мы легко разведаем, не нужна ли ему наша помощь.

— О помощи он не просил — он крикнул бы ястребом. Но что случилось? Робин, я не могу больше ждать!

Внизу под обрывом, на болоте, туман был ещё гуще, даже деревьев нельзя было различить в нём. И в этой грязно-белой каше, казалось, беспрестанно что-то происходило — возникали рыцарские шлемы, лошадиные морды, шляпы и… исчезали в никуда. Ожидание становилось уже нестерпимым, как вдруг где-то недалеко глухо прозвучали голоса.

— Что это значит, монах? — вскричал кто-то нетерпеливо. — Сколько можно идти по этим гибельным тропам? И ответь наконец, кому подавал ты знак?

— Тому, кого вы ищете, — отвечал другой голос, тихий, но отчётливый (до сидевших в кустах долетало каждое слово). — Я предупредил его, чтобы он подождал на другом берегу трясины, пока туман рассеется, и тогда…

— Безумец! — от звука этого голоса, резкого и визгливого, двое притаившихся в кустах вздрогнули и невольно крепко сжали друг другу руки. — Ты предупредил его! Подлый трус, конечно, сбежит, как уже сбежал от меня когда-то…

Одной рукой Робин еле успел зажать Гугу рот, другой схватил за плечо, мешая ему вскочить.

— Молчи, ради святого Михаила, молчи! — шепнул он.

— Не буди духов прошлого, слишком рано, барон Эгберт, — прозвучал ответ. — Дай подняться туману.

В словах этих, сказанных спокойно и твёрдо, Гугу почудился какой-то скрытый смысл. Из Улла пытаются сделать подсадную утку, а он что-то страшное задумал…

Вскоре неуловимая судорога прошла по туману. Белые крылья его свернулись и покатились клубками, цепляясь за кусты. Яркие солнечные лучи пронизали воздух, и тогда книзу, в полуполёте стрелы от обрыва, на поросшей чахлыми деревьями зелёной лужайке показалась кучка людей, выглядевших необычно для этих диких мест.

Впереди, там, где деревья кончались и тянулась ровная ярко-зелёная поверхность, так и манившая ступить на неё, стоял высокий бледный человек в чёрной монашеской одежде. За ним нерешительно и раздражённо переминался с ноги на ногу небольшой человек в длинном красном плаще. Сэр Эгберт, похоже, был зол и испуган и охотно попятился бы, но стоявший за ним рыцарь не расположен был посторониться, обойти же его горбун не решался. Позади них тесной цепочкой выстроились вооружённые люди.

— Туман поднялся! — торжественно проговорил монах и, вдруг возвысив голос, воскликнул: — Гуго, брат мой, здесь ли ты?

— Здесь! — прозвучал твёрдый голос и высокая фигура в зелёной одежде и шляпе с фазаньим пером появилась на краю обрыва.

— Здравствуй, Улл, — проговорил второй человек в зелёной одежде и беспечно подошёл к самому краю обрыва. — Здравствуй и ты, дядюшка Эгберт, не думал я, что ты обо мне соскучился!

Судорога исказила лицо горбуна, и он молча отвернулся.

— Вот как, — вскричал высокий рыцарь. — С какой же стороны этот весёлый малый в зелёной куртке приходится тебе племянником?

— Ни с какой! — раздражённо буркнул горбун… — Виселице он племянник и самому дьяволу внук! Он мне поплатится за всю эту чёртову…

— Потише, дядюшка, — насмешливо перебил его Робин, но в это мгновение монах поднял руку.

— Слушайте, вы! — сказал он. И страстность, годами таившаяся в его сердце, прилила к его щекам, засверкала в глазах и прозвучала в голосе неожиданной силой. — Великий соблазн стал передо мной прошлой ночью, — продолжал Ульрих. — Всю ночь молил я о помощи и совете, но сердце моё не получило ответа. — Монах замолчал и опустил голову. — В исступлении тогда разбил я своё распятие, — заговорил он снова. — В смятении вёл вас сюда и всё ещё верил последней верой, что если Бог есть на небесах, то не допустит он, чтобы брат, защитник обездоленных, пришёл сюда на смерть и позор.

Глубоко вздохнув, Ульрих вдруг выпрямился, опустил руки и лицо его на минуту озарилось подобием улыбки.

— Гуг пришёл, — выговорил он отчётливо. — Но на этой скале он в такой же безопасности, как и в двух днях пути отсюда. Пусть я клятвопреступник и душа моя погибла, но не укажу вам дороги к скале… Не найти вам пути и обратно!

Ульрих обернулся: чёрные глаза его со странным выражением устремились на фигурку в красном плаще.

— Ты… — медленно выговорил он. — Клятвопреступникам нет места на земле. Но мера и твоих грехов переполнилась. Бог отступился от меня уже тем, что позволил тебе существовать. Но я не стерплю этого. Идём же вместе… в ад!

Как крылья судьбы, чёрные рукава сутаны взвились в воздухе и сомкнулись вокруг тщедушного тела горбуна. Сильные руки подняли его, онемевшего от ужаса, одним прыжком Ульрих достиг края трясины, ещё шаг… и нежно-зелёная поверхность лужайки раскрылась и снова сомкнулась, вскипев в месте разрыва большими чёрными пузырями. Сорванный в минутной борьбе красный плащ колыхался на ней…

В это страшное мгновение красногрудая птичка с звонким чириканьем метнулась в воздухе, преследуя большую синюю стрекозу. Они пронеслись над самой головой Гуга и тот, точно очнувшись, пошатнулся и провёл рукой по лицу.

— Улл! — сказал он глухо.

Сильные руки Робина подхватили его и заботливо опустили на траву у обрыва. Так и сидел он там, сгорбившись, опираясь рукой о землю, и не отрываясь смотрел на затихающее колыхание трясины.

Вторым очнулся рыцарь Арнульф де Бур. Глубоко взволнованный, взглянул он вверх на Гуга и склонившегося над ним в безмолвной скорби Робина.

— Если бог допускает такие дела, то чего же стоит его великая благость?! — пробормотал он дрогнувшим голосом. — Но эта зловредная красная крыса получила по заслугам, — продолжал он, говоря сам с собой. — Так чувствую я, хоть они и унесли свою тайну в могилу.

— Твоё сердце подсказало тебе правду, сэр рыцарь, — ответил ему Робин, с трудом одолевая душевное смятение. — Но теперь займись своими делами и позабудь о чужих. Думается мне, выйти из нашего болота тебе будет труднее, чем удалось в него войти.

— Думаю так и я, — чистосердечно отозвался Арнульф дe Бур. — Но ты за хороший подарок на выпивку не согласишься ли вывести нас отсюда?

Странная улыбка пробежала по лицу Робина.

— Вывести вас? — повторил он задумчиво, не отрывая глаз от трясины, точно говоря с самим собой. — Не в честном бою встретились мы с тобой. Обманом и хитростью пытались вы погубить душу бедного Улла и вздёрнуть моего верного Гуга на берёзе в королевском лесу. Не за то ли должен я, прельстившись твоим золотом, спасти тебя?

Густой румянец покрыл лицо рыцаря.

— Ты прав, — сказал он искренне, — послушный королевскому приказу, пошёл я на это дело, хоть и было оно мне не по сердцу, и в том должен нести ответ. Возьми же мою жизнь, но спаси людей, которые шли за мной. Они ни в чём не виновны.

Робин взглянул на трясину и на неподвижно сидевшего Гуга.

— Они шли за тобой, Гуг, — проговорил он. — Они принадлежат тебе. Что скажешь?

Гуг, казалось, не услышал вопроса; молчали и Арнульф де Бур и пришедшие с ним люди. Снова с весёлым свистом пролетела красногрудая пташка…

— Покажи им дорогу, Роб, — заговорил наконец Гуг. — Улл уже рассчитался с тем, кто был более виновен перед нами. А меня… не удерживай. Я ухожу туда, где жили мы с Уллом, пока не утянули его к себе черноризники. Может быть, я вернусь к тебе. И скоро. Но сейчас дай мне остаться одному.