Эрнест Cетон-Томпсон - Рольф в лесах

Судья Хаббл поспешно созвал испуганных соседей, чтобы обсудить с Рольфом положение и, главное, решить: «Как быть с нашими семьями?»

Кто-то один принялся с ненавистью поносить англичан:

— Помните, как они сожгли Вашингтон? А в Бланденсберге не щадили даже женщин и детей!

— Про женщин и детей всё оказалось чистейшей выдумкой, — возразил Хаббл. — А единственный мародёр, ограбивший чей-то дом, был расстрелян собственным офицером.

Другие поддержали судью: в Платсберге англичане никому ничего дурного не сделали. Полковник Мэррей строжайшим образом приказал не трогать частные дома, а жгли только военные склады да казённые здания. Правда, офицеры квартировали у местных жителей, но они за всё платили, а если что и случалось, так по недоразумению. И за испорченный ковёр английский офицер, у которого тогда не было денег, прислал возмещение через несколько месяцев.

В конце концов было решено, что Хаббл с Рольфом и всеми мужчинами селения присоединятся к американской армии, а женщины и дети останутся дома.

Однако, когда мужья и отцы целовали на прощание своих домашних, многие щетинистые щёки увлажнились слезами при страшной мысли: «Это же война!» Но они торопились успокоить себя: «Ведь известно, что англичане старательно следят, чтобы с женщинами и детьми ничего плохого не случилось!» И они вытирали слёзы, подавляли готовые вырваться рыдания, вскидывали ружья на плечо и уходили воевать, оставляя семью на милость Бога и англичан.

И последние не обманули их ожиданий. Под угрозой смертной казни сэр Джордж Превост добился скрупулёзного соблюдения приказа, запрещавшего причинять какой-либо вред детям, женщинам и их собственности. Как и прежде, мирные жители остались целы и невредимы, невзгоды же терпели лишь те немногие, кто из страха всё-таки укрылся в безопасности среди лесистых холмов.

Сэр Джордж Превост со своим штабом из десяти офицеров остановился в доме судьи Хаббла. Миссис Хаббл нелегко было готовить завтраки, обеды и ужины для такой большой компании, но обходились они с ней почтительно и каждый вечер, не зная, долго ли ещё тут пробудут, оставляли на столе деньги за стол и постель.

Так прошло три дня, а затем отряд приготовился выступить.

— На этой неделе Платсберг, а на следующей — Олбени, и потому, сударыня, разрешите с вами проститься, — учтиво сказали они и весело вскочили на лошадей.

— До свидания, господа, но расстаёмся мы не надолго: ведь вы скоро вернётесь, повесив носы, — ответила она.

— Если бы это сказал мужчина, — воскликнул сэр Джордж, — я потребовал бы от него сатисфакции, но прекрасной даме и нашей очаровательной хозяйке я только дам обещание: когда ваше пророчество сбудется, каждый из моих офицеров во главе со мной, проезжая мимо, бросит к вашему порогу свой кошелёк!

И они двинулись дальше: тринадцать тысяч отлично обученных солдат, а между ними и Олбени — ничего, кроме двухтысячной регулярной армии да четырёх тысяч неопытных ополченцев, и ещё — Макдона на озере.

В Платсберге защитники города были исполнены твёрдой решимости, и укреплял её высокий серьёзный молодой человек, который пытался образумить Хэмптона в Берлингтоне, — капитан, а теперь генерал Макомб. Ничто не было упущено, каждая неожиданность предусмотрена, все, кто мог стрелять, призваны под ружьё. Макомб словно бы не знал усталости и, казалось, помнил по имени всех своих подчинённых, а они платили ему полным доверием — в такой мере, что не только никто не пытался улизнуть из форта под покровом ночного мрака, но, наоборот, туда прокрадывались с холмов люди, ничего не смыслившие в военном деле, но все, как на подбор, силачи и стрелки, бьющие без промаха.

Крепкий, но пожилой фермер, который всё утро пробирался через лесные чащи, чтобы занять своё место на редутах, сердито прикрикнул на собственные ноги, которые сотрясала дрожь усталости:

— Дрожите-дрожите! Вы бы ещё больше затряслись, кабы знали, куда я вас веду!

Дух у него был более стойким, чем его тело, а это и есть истинная храбрость.

Макомб прекрасно знал, что именно из таких людей выходят самые мужественные солдаты, если их немного обучить, а потому распределял их по ротам вперемешку с ветеранами и устраивал мелкие вылазки с таким спокойствием, словно планировал небольшие манёвры.

Для начала он приказал построить баррикаду поперёк дороги на Калверс-Хилле, установить на ней пушку и отрядил туда несколько сот стрелков, чьи командиры постигли искусство тревожить врага, не давая ему нанести ответный удар.

На баррикаду были назначены Рольф и Куонеб. Индеец прошёл закалку Войны за независимость[17], но юноша впервые участвовал в бою и испытывал то, что в таких случаях испытывают новобранцы, видя приближающегося противника. Едва англичане приблизились на расстояние выстрела, как на баррикаде раздалась команда:

— Пли!

Затрещали ружейные выстрелы, и тотчас последовали ответные залпы. Пули стучали по брёвнам и свистели в воздухе. Сосед Рольфа застонал и схватился за раненый бок. Кто-то рядом упал навзничь бездыханным. Оглушительный шум, ужас происходящего совсем ошеломили Рольфа, который и до начала боя был полон нервного возбуждения. Теперь руки у него дрожали, колени подгибались, сердце сжималось от страха, и, услышав свист пули вверху, он невольно наклонял голову. Сам он палил не целясь, но тут старый солдат, заметив, что он совсем побелел и не может унять дрожи, сказал сочувственно:

— Не торопись, малый, не торопись. Чего голову-то терять? Вот погляди-ка!

Он хладнокровно прицелился, но не спустил курок, а подвигал стволом, подложил под него щепку для лучшего упора и только тогда выстрелил, словно на ученьях.

— Передохни маленько. Да ты посмотри на Куонеба! Сразу видно, что ему такое не впервой. Ни разу не промахнулся.

Рольф прислушался, и несколько минут спустя щёки его порозовели, руки перестали трястись, и он забыл про опасность, думая только о том, как лучше исполнить свой долг.

Когда стало ясно, что англичане намерены атаковать, американцы быстро и в полном порядке отступили к Холси-Корнер, где была воздвигнута ещё одна баррикада и другие необстрелянные новички ожидали крещения огнём. Вновь повторилось то же самое. Враг не понёс никаких чувствительных потерь, но американцам эти стычки принесли огромную пользу: волонтёры с трясущимися коленками, преодолев первый безотчётный ужас, превратились в стойких солдат.

Ночью англичане заняли часть города на северном берегу Саранака и начали обстреливать из пушек укрепления на южном берегу, хотя и не слишком усердно: они не сомневались, что возьмут город в любую минуту, но предпочли подождать прихода флотилии, которой командовал Дауни.

Сражение за северную часть города не было серьёзным: Макомб опять превратил его в учения. Но когда американцы отступили за Саранак, настил с мостов сорвали, по всему южному берегу воздвигли баррикады — американцы приготовились к отчаянному сопротивлению.

Каждый, кто был способен держать ружьё, занял своё место, чтобы оборонять Платсберг. Даже пятьсот школьников создали свой отряд, и им нашли позицию, где свой опыт охоты на белок они могли использовать для защиты родного города.

Тем временем англичане установили батарею напротив форта Браун, грозившую не только разрушением стен, но и морального духа, что было даже ещё опаснее. Девятого все приготовления завершились, и на следующий день пушки, по-видимому, должны были начать свою кровавую работу. Однако ночью произошло нежданное и поразительное событие, показавшее, как далека от паники была пёстрая армия Платсберга. Капитан Макгассин, доблестный вермонтец, получил у Макомба разрешение на рискованную вылазку, для которой и позвал с собой пятьдесят добровольцев. Пойти с ним сразу вызвалась целая тысяча. Тогда он скомандовал, чтобы все старше двадцати пяти лет и моложе восемнадцати отошли в сторону. Число добровольцев сократилось до трёхсот. Затем были исключены все женатые. Оно уменьшилось вдвое. Тут он отверг всех курящих — в находчивости ему никак нельзя было отказать! — и из оставшихся отобрал пятьдесят. Среди них оказался и Рольф. Макгассин объяснил свой план: они прорвутся на батарею и заклепают все страшные пушки — пятьдесят человек против тринадцати тысяч! Затем он объявил:

— Если кто-нибудь передумал, ещё есть время отказаться.

Никто не шевельнулся.

Те, кто слыл мастером на все руки, получили молотки и железные клинья; Рольф был очень горд, что в эти избранные попал и он.

Ночью собрались тучи, и в кромешной тьме добровольцы переправились через Саранак. Разделившись на два отряда, никем не замеченные, они подползли к батарее с двух сторон. Возле неё триста солдат крепко спали, и только часовые вглядывались во мрак сквозь ледяную крупу, сыпавшуюся с чёрного неба.