Джоан Роулинг - Гарри Поттер и Принц-полукровка

– Добрый вечер. Вы, вероятно, мистер Дурсль. Полагаю, Гарри предупредил вас, что я приду за ним?

Гарри скатился по лестнице, прыгая через две ступеньки, и резко затормозил, немного не дойдя донизу, поскольку долгий опыт приучил его по возможности не приближаться к дядюшке на расстояние вытянутой руки. В дверях стоял высокий, худой человек с длинными, до пояса, серебряными волосами и бородой. Он был одет в длинный чёрный дорожный плащ и остроконечную шляпу, на крючковатом носу сидели очки-половинки. Вернон Дурсль с такими же густыми усами, как и у Дамблдора, только чёрными, одетый в красновато-коричневый домашний халат, уставился на гостя, словно не веря своим крошечным глазкам.

– Судя по вашему потрясённому виду, Гарри не предупредил вас о моём приходе, – учтиво заметил Дамблдор. – Тем не менее давайте будем считать, что вы гостеприимно пригласили меня войти в дом. В эти трудные времена неразумно слишком долго задерживаться на пороге.

Он стремительно шагнул вперёд и закрыл за собой входную дверь.

– Давненько я здесь не был, – сказал Дамблдор, глядя сверху вниз на дядю Вернона. – Смотрите-ка, ваши африканские лилии отлично цветут.

Вернон Дурсль упорно молчал. Гарри не сомневался, что дар речи вернётся к нему, и очень скоро – пульсирующая жилка на виске дядюшки предупреждала об опасности, – но что-то в облике Дамблдора, как видно, временно угасило его боевой дух. Может быть, виной тому была явная, вопиющая волшебность всего его обличья, а может, дядя Верной просто почувствовал, что перед ним человек, которого очень трудно запугать.

– А, добрый вечер, Гарри, – сказал Дамблдор, взглянув на него сквозь полукружья очков с самым довольным выражением. – Отлично, отлично.

От этих слов дядя Вернон как будто проснулся. Очевидно, с его точки зрения, если человек способен при виде Гарри произнести «отлично», то с этим человеком ни в коем случае невозможно договориться.

– Не хочу показаться невежливым… – начал он тоном, который прямо-таки дышал грубостью в каждом слоге.

– Однако, увы, отступления от вежливости случаются настолько часто, что это уже внушает тревогу, – серьёзно закончил его фразу Дамблдор. – Лучше уж ничего не говорите, мой милый. Ага, это, должно быть, Петунья.

Дверь кухни отворилась, и за ней показалась тётушка Гарри в резиновых перчатках и халате, накинутом поверх ночной рубашки – очевидно, она, как всегда, протирала на сон грядущий все горизонтальные поверхности в кухне. Её лошадиное лицо не выражало ничего, кроме сильнейшего потрясения.

– Альбус Дамблдор, – представился Дамблдор, поскольку дядя Вернон явно не собирался знакомить с ним жену. – Мы с вами, конечно, переписывались. – Гарри подумал, что это слишком сильно сказано, ведь Дамблдор всего лишь прислал однажды тёте Петунье взрывающееся письмо, но тётя Петунья не стала спорить. – А это, должно быть, ваш сын Дадли?

Дадли только что выглянул из-за двери гостиной. Его большая белобрысая голова, торчащая из полосатого воротника пижамы, как будто висела в воздухе отдельно от тела, раскрыв рот от удивления и страха. Дамблдор выждал минуту или две – видимо, на случай, если кто-то из Дурслей пожелает что-нибудь сказать, но, поскольку все молчали, Дамблдор улыбнулся:

– Будем считать, что вы пригласили меня в гостиную?

Дадли шустро отскочил в сторону, когда Дамблдор проходил в дверь. Гарри одолел последние ступеньки, всё ещё сжимая в руках телескоп и кроссовки, и тоже вошёл в гостиную. Дамблдор расположился в кресле у огня и осматривал комнату с выражением благожелательного интереса. Он выглядел здесь удивительно неуместно.

– А мы… мы разве не уходим отсюда, сэр? – с тревогой спросил Гарри.

– Да, безусловно, уходим, но прежде нам необходимо обсудить кое-какие вопросы, – сказал Дамблдор. – А я предпочёл бы не делать этого посреди улицы. Придётся нам самую малость злоупотребить гостеприимством твоих дяди и тёти.

– Задержаться здесь собрались, вот как?

Вернон Дурсль вошёл в гостиную, Петунья выглядывала у него из-за плеча, а позади неё топтался Дадли.

– Да, – просто ответил Дамблдор, – немного задержусь.

Он так быстро взмахнул волшебной палочкой, что Гарри едва мог уловить её движение. От этого взмаха диван рванулся вперёд и подсёк всех троих Дурслей под коленки, так что они кучей повалились на сиденье. Ещё один взмах – и диван скакнул на своё обычное место.

– Давайте уж устроимся с удобством, – любезно промолвил Дамблдор.

Когда он убирал волшебную палочку в карман, Гарри заметил, что рука у него почернела и сморщилась, как будто обгорела.

– Сэр… Что у вас с рукой?

– Потом, Гарри, – сказал Дамблдор. – Сядь, пожалуйста.

Гарри сел в единственное свободное кресло, стараясь не смотреть на Дурслей, от изумления снова лишившихся дара речи.

– Я мог бы ожидать, что вы предложите мне что-нибудь выпить, – сказал Дамблдор дяде Вернону, – но, судя по всему, такое предположение грешит излишним оптимизмом.

Ещё одно лёгкое движение волшебной палочки – в воздухе появилась запылённая бутыль и пять бокалов. Бутыль наклонилась и щедро плеснула в каждый из бокалов жидкости медового цвета, после чего бокалы поплыли по воздуху к сидящим в комнате людям. – Лучшая медовуха мадам Розмерты, выдержанная в дубовой бочке, – сказал Дамблдор и поднял бокал, салютуя Гарри.

Тот поймал в воздухе свой бокал и чуть-чуть отпил. Он никогда ничего подобного не пробовал, но ему страшно понравилось. Дурсли, испуганно переглянувшись, попытались проигнорировать свои бокалы, хотя это оказалось нелегко, так как бокалы мягко постукивали их по голове. У Гарри появилось сильное подозрение, что Дамблдор от души наслаждается происходящим.

– Итак, Гарри, – сказал ему Дамблдор, – возникла одна трудность, которую, я надеюсь, ты сможешь для нас разрешить. Говоря «для нас», я имею в виду Орден Феникса. Но прежде всего я должен сообщить, что неделю назад было обнаружено завещание Сириуса и что он всё оставил тебе.

Дядя Вернон встрепенулся на диване, но Гарри на него не смотрел и ничего не придумал сказать, кроме:

– А, понятно.

– В целом, тут всё очень просто, – продолжал Дамблдор. – К твоему банковскому счёту в «Гринготтсе» прибавится ещё некоторое, довольно значительное, количество золота, а кроме того, к тебе переходит вся личная собственность Сириуса. Но одна часть наследства вызывает небольшие проблемы…

– Его крёстный помер? – громко спросил дядя Вернон со своего дивана.

Дамблдор и Гарри дружно обернулись к нему. Бокал медовухи настойчиво толкался в висок дяди Вернона, тот попытался его отпихнуть.

– Помер, значит? Крёстный его?

– Да, – сказал Дамблдор, не спрашивая Гарри, почему он не рассказал об этом Дурслям. – Наша проблема, – продолжал он, обращаясь к Гарри, как будто их и не перебивали, – состоит в том, что Сириус оставил тебе, среди прочего, дом номер двенадцать на площади Гриммо.

– Он получил в наследство целый дом? – жадно спросил дядя Вернон, сощурив крохотные глазки, но никто ему не ответил.

– Можете и дальше держать там свою штаб-квартиру, – сказал Гарри. – Мне всё равно. Забирайте его, он мне не нужен.

Гарри хотелось никогда в жизни больше не входить в дом номер двенадцать на площади Гриммо. Наверное, его теперь всегда будет преследовать образ Сириуса, мечущегося по тёмным пустым душным комнатам, запертого в стенах дома, откуда он всю жизнь так страстно мечтал вырваться.

– Ты очень щедр, – сказал Дамблдор. – Но нам пришлось временно освободить здание.

– Почему?

– Видишь ли, – сказал Дамблдор, как будто не замечая бормотания дяди Вернона, которого упорный бокал медовухи теперь уже довольно сильно постукивал по макушке, – согласно семейной традиции Блэков дом всегда переходил по прямой линии к очередному наследнику мужского пола, носящему фамилию Блэк. Сириус был последним в роду, поскольку его младший брат Регулус умер раньше него и ни у того, ни у другого не было детей. В завещании чётко указано, что он хочет передать дом тебе, но тем не менее дом может быть каким-то образом заколдован, чтобы им мог владеть только чистокровный волшебник.

Гарри живо вспомнился вопящий, брызжущий слюной портрет злобной матушки Сириуса в прихожей дома номер двенадцать на площади Гриммо. Он сказал:

– Ну ещё бы!

– Вот именно, – согласился Дамблдор. – И если дом действительно заколдован, право владения им, скорее всего, должно перейти к старшему из ныне живущих родственников Сириуса, то есть к его двоюродной сестре Беллатрисе Лестрейндж.

Гарри сам не заметил, как вскочил на ноги; телескоп и кроссовки, лежавшие у него на коленях, покатились по полу. Беллатриса Лестрейндж, убийца Сириуса, получит его дом?!

– Ни за что!

– Само собой, мы бы тоже предпочли, чтобы дом ей не достался, – спокойно сказал Дамблдор. – Ситуация складывается сложная. Мы не знаем, продолжают ли ещё действовать наши заклинания, например, то, благодаря которому дом не может быть отмечен ни на каких картах и планах. В любой момент на порог может ступить Беллатриса и предъявить свои права. Естественно, мы не можем там собираться, пока положение не прояснилось.