Валерий Гусев - Картина с кляксой

– Домой, домой. – Папа оттеснил меня от двери и запер ее.

Мне показалось, что он погружен в мысли, а мама была погружена в свои впечатления от сказочного балета. Или оперы. Мы так и не поняли. И вообще, мне показалось еще, что они были вовсе не в театре. Уж папа-то – точно. Хотя бы потому, что из своих редких походов в театр или в гости они приносят нам в клювиках добычу – хорошие конфеты или бутеры с икрой.

Сегодня они привезли сосиски и пакет молока.

– Спать, спать, – сказала мама. – Я так устала.

– Я тоже, – сказал папа. – А завтра у нас гости.

– Тетя Зина? – спросил Алешка.

– Дядя Вадим, – усмехнулся папа. – Надо его хорошенько принять.

– Мы его бледнолицыми поганками и салатом из обдуванчиков накормим, – предложил Алешка. – Или лягушкиными лапами. У нас их полно.

– Алексей! – Мама даже побледнела. – Ты можешь не говорить гадостей перед сном?

– А утром можно?

– Смотря какое утро будет, – сказал папа. – И кстати, верните-ка мне мой бинокль. Срочно.

Вот это фишка!

– Щаз! – сказал Алешка. И мы улизнули на свой чердак по имени антресоль. И уселись на свои матрасы, как пенсионеры на лавочки – грустные такие. Что делать?

– Дим, тихонько вылезай в окно. Может, он там еще висит, на заборе.

– Ага, висит. На самом видном месте.

– Дим, а давай отдадим папе футляр, и мы ничего не знаем.

– Папа сразу поймет. Футляр-то пустой, легкий.

– Это без вопросов. Засунем в него твои кроссовки. Папа удивится и растеряется. А мы скажем: «Ты, папа, неслабо придумал».

Алешка, больше не раздумывая, снял с гвоздя футляр и едва не уронил его.

– Ого! А ты раньше меня додумался. – Он расстегнул футляр и… тупо хихикнул. Бинокль был на месте.

Алешка плюхнулся попой на матрас и прошептал:

– Это опять домовой, Дим. Или какая-нибудь добрая ведьма.

Он вытащил бинокль, осмотрел его, будто боялся, что он сейчас же растворится в воздухе. Передал его мне дрожащей рукой.

Бинокль как бинокль. Папин.

– Скоро вы там? – донесся снизу папин голос. – Уснули?

Алешка схватил мои кроссовки и запихнул в футляр. И спустил его в люк на ремешке. Сел, увидел у меня в руках бинокль. И взвизгнул:

– Еще один? Они что, размножаются?

Ну и денек сегодня! Нужно его поскорее заспать. Тем более что у нас завтра гости. На болоте.

Когда мы утром встали, мама испекла оладьи, Гретка позавтракала и выпрашивала оладушку на закуску, а папы уже дома не было. И не было на нашем участке никаких машин, и не звучали гитарные струны. Приснится же такое.

– Мы пошли лягушек к обеду ловить, – обрадовал Алешка маму после завтрака.

Она легонько шлепнула его и затворила за нами дверь.

Все кругом было как обычно. Ворона терпеливо караулила мышку возле скворечника. Шелестела листва. Ревел в Пеньках дядя Юра. То есть ревел не сам дядя Юра, а его трактор. Дребезжала у кого-то на крыше пантюхинская коза Вонючка.

А мы пошли заманивать врагов в западню. Самим бы нам в нее не попасться. Алешка шагал бодро и весело, а я был босиком.

– Это полезно, – утешал меня Алешка. – Гретка вон всю жизнь босиком ходит. Зато у нее какие зубы. Без всяких кариесов.

По дороге мы зашли за Греем и дядей Кузей, объяснили им задачу. Дядя Кузя захватил свою резиновую дубинку, а Грей зачем-то сплющенную бутылку из-под воды.

– А что ты босиком? – спросил меня дядя Кузя. – Неужто Грей обувку своровал?

– Нет, – объяснил Алешка. – Он свои кроссовки на бинокль сменял.

– И то дело, – покладисто согласился дядя Кузя. – Ну вот, пришли. Какая будет наша диспозиция?

– Вы с собаками и с Димкой – вон за этим отдельно стоящим кустом. А я – в отдельно стоящей Сторожке. Только вы раньше времени на помощь мне не бросайтесь, а то врагов распугаете. Я буду орать, а вы не слушайте.

Объяснил. Очень внятно изложил. «Мне будут голову отрывать со всеми ушами, а вы любуйтесь».

Но мы послушно залегли за отдельно стоящим разлапистым кустом орешника. Уложили собак. И очень вовремя. Послышались решительные шаги и злобные голоса. К Сторожке поспешали двое – Виталик и Славский в шляпе.

Алешка попробовал улизнуть, но Виталик мощно и широко стал на его пути, а Славский схватил за руку. Главное сейчас – чтобы собаки не бросились на помощь.

– Попался? – злорадно спросил Виталик.

– Попался, – грустно признался Алешка. – Уж попался так попался.

– Где картины?

– А я знаю? – жалобно проблеял Алешка. – Вы же их сперли.

Виталик достал из кармана нож, выщелкнул лезвие. Я было привстал, но дядя Кузя положил мне руку на плечо.

– Я тебе сейчас ухи отрежу!

– Дяденька, я больше не буду!

– Где картины? – встряхнул его Славский.

– Вы же сами их в дедов гроб спрятали, а я виноват?

– Смотри-ка, – сказал Славский Виталику, – он прекрасно знает, где лежали картины! Проговорился, шпаненок! Куда ты их дел?

– Правда, не помню, – занудил Алешка. – Наверное, продал. И чипсов накупил.

– Придуривается? – загремел Виталик. – Оттяни ему ухо!

– Ай! Не надо! Я их спрятал.

– Где?

– Вон там. – Алешка махнул в сторону болота.

– Покажь!

Они повели Алешку к камышам, остановились.

– Вон, – показал Алешка, – видите, там лужайка такая, зелененькая? Вот в самой середке они упрятаны. Закопаны. Давайте я принесу.

– Нашел дурака! – рявкнул Виталик. – Попридержи его. – И он со всей дури ломанулся в болото.

Славский не выдержал и, выпустив Алешкину руку, бросился вслед. Но почти сразу же, сообразив, успел вернуться. Виталик по своей тяжеловесной инерции пролетел почти до середины лужка. И застрял. И начал погружаться в трясину.

Славский с трудом добрался до твердого, выполз на берег и, грязный до пояса, попер на Алешку. Но не вышло. На пути у него стал дядя Кузя, поигрывая дубинкой, а по бокам его скалили белые клыки две громадные овчарки. Вернее, скалила зубы только Грета, а Грей держал в зубах блестящую пластиковую бутылку и был похож на пирата с кортиком в зубах.

– Эй! – заорал Виталик. – А как же я? Меня спасать надо! – Он уже погрузился по все нижние конечности.

– Кто тебе сказал? – удивился дядя Кузя. И повернулся к Славскому: – Как же от тебя грязью воняет! Иди мыться.

И мы пошли домой. По дороге Алешка со смешком прикладывал ладошки к ушам. А я беспокоился за Виталика – не утонул бы.

– Не утонет, – успокоил меня дядя Кузя. – Когда Леха до меня обратился, я справки навел. Там неглубоко. Одно время на этом болоте клюква поселилась. Ну, местные там гать из хвороста настелили. Так что дно у трясины твердое. Коза, конечно, может утонуть.

– А козел не утонет, – с сожалением вздохнул Алешка.

– Куда идем, командир? – спросил его дядя Кузя.

– На место еще одного предстоящего задержания, – с важностью ответил Алешка. – К музею.

Возле музея было целое скопление: автобус с омоновцами, «уазик» с оперативниками, папина машина. И еще – немного в стороне – два навороченных джипа и длиннющий «Кадиллак» с черными стеклами. Возле него стояли папа, генерал Иван Трофимович и чем-то знакомый толстый носатый дядька. Он был в наручниках, но улыбался. Пока я к нему приглядывался, Алешка радостно завопил:

– Здрасьте, дядя Вадим! – И я тоже его узнал: тот самый владелец острова, с которого стрелял в нашу лодку олух-охранник. – Смотрите, кого я к вам привел! – И он показывает на Славского.

Художник выглядел противно: грязен до пояса, шляпу потерял – лысина сияет. И тоже в наручниках. Я даже не заметил, когда дядя Кузя его «окольцевал». А Корольков брезгливо отворачивается. Да, Славский уже не отмоется.

– А ваш Пищухин, – не унимается Алешка, – тонет в болоте. Его там лягушки кусают.

Папа – он еще в некотором остолбенении – взял себя в руки и посылает оперативника на помощь Виталику. Из толпы зрителей вылез дед Сороко:

– Начальник, это дело не простое. Я опыт имею – подмогну. Только за веревкой сбегаю.

– Вы его за шею цепляйте, – кровожадно советует Алешка.

– Все это хорошо, – весомо говорит папин начальник генерал Иван Трофимович. – Сработали ваши ребята профессионально. Однако где же похищенные картины?

– На допросе задержанные покажут, – подскакивает майор Злобин. – Никуда не денутся.

Генерал от него отворачивается, и наступает Алешкин звездный час.

– Щас принесу ваши картины, – скромно обещает он. – Я их разыскал и спрятал. С риском для жизни. Пошли, что ли?

По нашему дачному поселку словно праздничная демонстрация. Не хватает только оркестра, флагов и цветов. Картина такая: впереди шагают наши две собаки. Следом – Алешка с задранным носом, аж спотыкается время от времени. За ним – вплотную – папа и генерал. На груди у папы футляр от бинокля, из которого свисает лохматый шнурок кроссовки. Потом следуют два папиных опера и двое омоновцев в камуфляже и с автоматами. Сзади радостно идет возбужденная толпа, директор музея поддерживает под руку почти падающую в обморок тетю Липу. Со шваброй на плече шагает, печатая шаг, бравая уборщица тетя Клава. А в сторонке скромно плетемся мы с тетей Зиной. Она зачем-то тащит здоровенный футляр от контрабаса. А я застенчиво шлепаю босыми ногами.