Василий Аксенов - Сундучок, в котором что-то стучит

Началась великая паника. Бандиты оказались трусами. Они не приняли боя и, кое-как отстреливаясь, ринулись к своему вертолету. Фогель не успел подстрелить вертолет, бандиты скрылись.

Что делать? Как сообщить в Ленинград о грозящей опасности? Что там в этом сундучке — материальные или культурные ценности? Это неважно. Важно, что он стал целью мафии, а это повлечет за собой цепь преступлений.

Герман Фогель развернул свои таблицы. В них значились имена и позывные сотен радиолюбителей, с которыми он собирался установить контакт, пока аккумуляторы его станции не выдохлись. Вскоре он нашел в таблицах несколько ленинградцев и среди них ленинградского коротковолновика Геннадия Стратофонтова.

Стратофонтов! Это имя вспыхнуло, как молния, в ожившем от спячки мозгу островитянина. Да ведь это же потомок командира моего предка капитана первого ранга Стратофонтова, человека широких, прогрессивных взглядов! Он вспомнил даже эпизоды своего петербургского детства и вспомнил, с каким уважением, если не благоговением, произносилась за семейным столом фамилия Стратофонтовых.

Герман Николаевич составил тогда радиограмму следующего содержания.

СТРАТОФОНТОВУ САНКТ-ПЕТЕРБУРГ МАФИЯ ИЩЕТ СУНДУЧОК КОТОРОМ ЧТО-ТО СТУЧИТ НАХОДИТСЯ ЕДИНСТВЕННОГО ПОТОМКА МИЧМАНА ФОГЕЛЬ-КУКУШКИНА ЕСЛИ ПАМЯТЬ НЕ ИЗМЕНЯЕТ ЕКАТЕРИНИНСКИЙ КАНАЛ ГДЕ ЛЬВЫ ЗОЛОТЫМИ КРЫЛЬЯМИ БЕСКОНЕЧНО НАДЕЮСЬ СПАСИТЕ ОТ МАФИИ ЦЕННОСТИ КУНСТА МЕНШЕН ЛЕБЕН ДИНСТ УНД ЧЕСТЬ ГФ-39

Он посылал эту радиограмму в эфир, пока не погасли последние огоньки в его рации…

Члены экипажа зурбаганского лайнера и два молодых леопарда с удивлением следили за действиями юного мальчика, которого они уже успели узнать и полюбить.

Геннадий Стратофонтов, весь во власти своей интуиции, стоял, прижавшись ухом к теплому, чуть ли не горячему боку дерева Сульп, а пальцами правой руки держал свою левую руку за пульс. Губы его слегка шевелились — он явно считал. Пульс-сульп, пульс-сульп…

Эврика! Счет пульса и счет ударов в глубине таинственного дерева совпадали!

Это таинственное дерево обладало таинственным свойством — это было дерево-резонатор! Так вот, значит, что стучит в глубине легендарного сундучка — собственный пульс персоны, которая прислоняет к нему свое ухо. Пульс, усиленный особыми резонаторными свойствами деревянной ткани!

Гена обошел дерево вокруг. Пожалуй, прогулка вокруг основания Останкинской телевизионной башни заняла бы ненамного больше времени. Он еще раз посмотрел вверх. Дерево было прямым и каким-то устремленным в небо. Могучие ветви и кора показались вдруг мальчику чем-то посторонним. Невероятная мысль мелькнула в его голове: а вдруг это дерево суть та самая ракета кассиопейцев, превратившаяся за бесчисленные века в легендарное дерево Сульп? Гена улыбнулся и отбросил эту невероятную идею. Какие только невероятные идеи не приходят в голову в период переходного возраста!

В одном лишь Гена был уверен: дерево это помнило стародавние времена, может быть, даже времена прародителя Йона с его сыновьями Мисом, Махом и Тефей. Думая об этом. Гена вдруг обнаружил, что идет вверх по дереву. Именно идет — не лезет, не карабкается, а идет, потому что под его ногами не что иное, как ступени, выдолбленные в могучей коре. Когда? Когда были выдолблены эти ступени? Они напоминали ступени в пещерах кроманьонского человека.

Он поднялся по этим ступеням до третьего яруса ветвей и здесь увидел небольшую площадку, вроде бы балкон. Он вздрогнул: над балконом слабо вырисовывалась та самая монограмма, которая, по описаниям Юрия Игнатьевича, украшала таинственный сундучок. Это было утро молниеносных догадок. Очередная пронзила Геннадия: он разгадал монограмму! Читаем слева направо или справа налево: первая «М» — это Мис; далее идет ствол буквы «Т» и одновременно I — это означает Йон и его третий сын Тефя; и, наконец, последнее «М» — Мах. Ура!

Сундучок — изделие прародителя Йона, и уж не из этой ли выемки в коре Сульпа вырезал старый катамаранщик материал для своего изделия?

Гена чувствовал какой-то необычный даже для него подъем интуиции и вдохновения. Итак, теперь уже ясно окончательно: сундучок с заключенными в нем ценностями — культурными или материальными — принадлежит архипелагу, а следовательно, и народу Больших Эмпиреев. И он будет возвращен народу, где бы ни забыл или ни припрятал его хитрюга или растяпа Сиракузерс!

Однако, подумал мальчик и тут же вспомнил о «флейточке». Как подсказывает ему его интуиция, без «флейточки» из дерева Сульп не откроется сундучок из дерева Сульп, а «флейточка»… Гена непроизвольно крякнул и потрогал не вполне еще рассосавшуюся гематому на подбородке. «Флейточка» в руках мадам Н-Б…

— Эврика! — вскричал он, в который уже раз за это утро.

Смешно грустить о «флейточке» из дерева Сульп, стоя на самом дереве Сульп! Гена побежал по одной из ветвей третьего яруса, словно по корабельной рее, и добежал до самого ее конца, где имелись нежные отростки. Вынуть верный складной нож, срезать нежный отросток, выбить из него сердцевину и сделать в коре три дырочки — все это было для мальчика делом десяти минут. Через десять минут в руках у него была «флейточка». Он дунул, и… странный, протяжный, вроде бы не очень и земной звук вылетел из «флейточки». Гигантское монументальное дерево ответило на этот звук каким-то чрезвычайно странным рокотом, трепетом, подергиванием всей коры от макушки до корней, словно живое существо. Гена был теперь уверен, что у него есть ключ к сундучку. Он сунул «флейточку» за пазуху и потуже затянул пояс джинсов.

Он чувствовал, что чудеса сегодняшнего дня еще не кончились, что основные события впереди. Спрыгнув прямо с третьего яруса в пружинистый дерн, он взобрался на скалу и вгляделся в морскую даль, сверкающую уже под молодым оранжевым солнцем. Внизу, на страшной глубине, под обрывом он увидел, что поверхность моря рассекают шесть пенных бурунчиков, словно идут ромбом шесть торпедных катеров. Дельфины? Метрах в двухстах под ногами Геннадия плавала в воздухе крупная чайка. Что-то знакомое сквозило в манере полета этой птицы, что-то родное, домашнее… Так летают крупные чайки-самцы в дельте любимой Невы. Ей-ей, парящая внизу чайка чем-то напоминала дружищу Виссариона.

— Виссарион! — крикнул вниз Геннадий шутки ради.

Прошло несколько секунд, прежде чем голос его долетел до чайки. И тут же птица взметнулась и, стремительно набрав высоту, опустилась на скалу рядом с Геннадием. Это и в самом деле был Виссарион.

«Что? Как? Каким образом? Дружище Виссарион, вы ли это? И если это вы, а не ваш океанский двойник, то как вам удалось за столь короткий срок покрыть столь гигантское расстояние? И какова цель вашего прилета на остров Фео?»

Все эти вопросы готовы были сорваться с языка Геннадия, но не успели сорваться, потому что Виссарион предварил все эти вопросы одним лишь поворотом головы. Он повернул голову влево и чуть вверх, и Геннадий увидел на шее у сильной птицы кожаное кольцо с кнопкой. Виссарион со спокойным дружелюбием приглашал своего старого приятеля (если птица может так сказать о тринадцатилетнем мальчике) расстегнуть эту кнопку. Геннадий последовал за этим приглашением и извлек из кожаного кольца письмо, адресованное ему. Письмо было от Питирима Кукк-Ушкина. Оно гласило:

«Привет из Ленинграда!

Многоуважаемый товарищ Геннадий Эдуардович!

Во имя всего, что дорого человеку, во имя высоких, благородных принципов нашей цивилизации сообщаю Вам срочные новости. На следующий день после отбытия вашего многоуважаемого семейства на праздник дружественной нам малой нации мне позвонили из „Интуриста“ и сообщили, что во время санитарной обработки в номере отбывшего ранее по собственному желанию иностранного подданного Сиракузерса А. С. найден искомый Вами и ранее принадлежавший мне, а ныне братскому эмпирейскому народу предмет.

В присутствии участкового уполномоченного был составлен акт и предмет был передан мне для дальнейшего пользования. Счастлив Вам сообщить, что сундучок пребывает в неповрежденном состоянии и в нем по-прежнему что-то стучит. Прошу передать эту новость всему миловидному народу Больших Эмпиреев, за свободу которого бились наши предки под одними парусами. Кстати, не прорастает ли на их территории растение „гумчванс“? Вы знаете, зачем оно мне…

Геннадий Эдуардович, до Вашего возвращения, во избежание каких-либо повторных эксцессов, я укрыл сундучок в очень надежном месте. На всякий случай, если я вдруг забуду (чего не может быть), запомните четыре цифры, дату Грюнвальдской битвы…»

Из за плеча Геннадия на письмо опустилась рука в черной кожаной перчатке. Вторая точно такая же рука каким то дьявольским стальным зажимом сдавила его горло.

— Какая приятная встреча, Джин Стрейтфонд, сэр! — Владелица этих двух рук, мадам Накамура-Бранчевска, издевательски засмеялась.