Фрида Нильсон - Меня удочерила горилла

– Осторожно!

В стене уже красовался гвоздь, на который она и повесила снимок.

– Вот! – сказала она.

Все пытались протиснуться вперёд, чтобы получше рассмотреть себя на фотографии.

– Дурацкий фотограф! Почему он снимал, когда я моргнул?!

Я едва сдержала улыбку. Глаза у Арона были наполовину закрыты, виднелись только белки. Выглядело это ужасно.

А я получилась хорошо. Аккуратные косички торчали в разные стороны. Ногти были чистые, джинсы тоже. И вообще я выглядела довольной. Мы всегда радовались, когда приезжал фотограф, – приятно ведь, когда тебя фотографируют. Это такой торжественный момент.

– Пойду дверь доделывать, – сказал Арон. – Ты со мной?

Я покачала головой:

– Потом приду, хочу ещё полюбоваться.

Вскоре я осталась одна перед огромной стеной, завешанной фотографиями. Надо же, сколько детей прошло через «Лютик». Сотни маленьких бледных лиц смотрели на меня со старых снимков. И вдруг я заметила нечто странное. Моё внимание привлёк самый верхний ряд на стене – что-то там было не так. Как и на других фотографиях, здесь изображались дети, но в самом углу каждого снимка мелькало что-то чёрное. Маленькое пушистое лицо…

Я не могла поверить своим глазам! С фотографий на меня смотрела маленькая Горилла!

Один, два, три… целых восемь снимков. Сначала она была маленьким комочком на руках у молодой Герды. В те времена Герда ещё не стала такой нервной и строгой – наоборот, она казалась милой и доброй. Год за годом Горилла росла, делалась всё лохматее и страшнее. И на каждой новой фотографии она выглядела всё более несчастной и сгорбленной. А на самой последней она как будто и вовсе не хотела, чтобы её кто-то заметил. Опустив голову и слегка присев, она спряталась в последнем ряду. А у Герды лицо стало более суровым.

У меня голова пошла кругом. Оказывается, Горилла – выпускница нашего приюта! Почему она мне ничего не сказала?

Герда вышла из кабинета.

– Ах вот ты где, – удивилась она. – Как настроение?

– Горилла тоже жила в «Лютике».

Герда напряглась.

– Ну да, конечно, – пробормотала она. – Ну и что в этом такого?

– Я впервые об этом слышу. Мне никто не сказал.

Герда уже успела справиться со смущением.

– Правда? – прощебетала она. – Ну, теперь ты знаешь. Наверное, она просто решила, что это неважно. Тут у нас много разных людей побывало, не она одна. Пойдём мыться?

Скорчив гримасу, она осмотрела меня с головы до ног.

– Н-да, эти колтуны, пожалуй, невозможно распутать. А что, если мы тебя пострижём? По-моему, тебе пойдёт короткая причёска.

Я молча пошла к лестнице.

– Юнна! – окликнула меня Герда. – Я ведь с тобой разговариваю! Куда только катится это мир?!

Был вечер. В большой спальне дети готовились ко сну. Я уже лежала под одеялом, свернувшись калачиком. Герда вымыла меня и расчесала колтуны; на это ушло несколько часов. Кожу на голове щипало, будто её поливали кипятком.

В спальне стоял ужасный гвалт. Пружины в кроватях скрипели так, что уши сворачивались трубочками. Я вспомнила слова Гориллы, сказанные ею в первый день, – как она убрала из кровати все пружины, потому что не выносила их скрипа.

Как я была зла на неё! Мне хотелось вовсе забыть о том, что она есть, и о том, что я когда-то у неё жила. Но как было бы хорошо, если бы она ворвалась сейчас в спальню с топором в лапах… А у входа пусть дожидается старенькая «Вольво».

Арон плюхнулся на свою кровать. Он застонал и подул на ладони.

– Проклятые мозоли, – пожаловался он. – Не руки, а кровавое месиво.

– Что случилось? – спросила я.

– Рубанок. Я строгал доски семь часов подряд. И теперь у меня тридцать три мозоли. Хочешь посмотреть?

Он вытянул руки. Да, ничего не скажешь, зрелище не из приятных. Вся кожа в сине-красных волдырях. Я наморщила нос.

– Что вы там такое мастерили?

– Дверь! – заорал Арон. – Дурацкую дверь для дурацкого погреба! Старую поломали воры, а поскольку я в прошлом году смастерил шляпную полочку, которая понравилась Герде, мне и ещё нескольким парням пришлось делать новую дверь! Чёртова полочка!

– А что они украли? – спросила я, садясь на кровати. – Что взяли воры?

Арон облизнул руки и опять застонал от боли.

– Да не помню уже. Картошку и ещё какие-то овощи и соленья. Герда говорит, у нас теперь нет солёных огурцов к Рождеству. И свёклы нет.

Я уставилась на него.

– Что?!

– Ты что, оглохла что ли? – удивился он. – Картошку и солёные огурцы.

Мое сердце остановилось. Картошка и солёные огурцы. Маринованная свёкла. Кто-то залез в погреб и украл еду. Я бросилась к спинке кровати, на которой висели джинсы, и вынула из кармана записку: «Я решила уехать из города. Жаль, что мы попали в такую передрягу. Но на свете есть много прекрасных мест. Обезьянья звезда».

Я вскочила и побежала к окну. Вдалеке темнел лес. Во дворе из земли выступал холмик, под ним находился наш маленький погреб с новой дверью. На небе сияли тысячи крошечных звёзд. Но одна была больше и ярче всех. Не про неё ли рассказывала Горилла? Может, это и есть Обезьянья звезда?

Я снова легла в кровать.

– Что ты там увидела? – спросила Арон.

– Да так, ничего, – ответила я. – Давай спать. – И, повернувшись к нему спиной, я свернулась калачиком на жёсткой простыне. Свет в спальне погасили.

Ну почему время тянется так долго именно тогда, когда ты хочешь, чтобы оно пролетело скорее? По-моему, прошла целая вечность, прежде чем все уснули. И всё равно в спальне раздавалось шуршание и скрип кроватей. Я схватила джинсы и футболку и, одевшись, пошла к двери.

– Юнна?

Я вздрогнула и обернулась. В темноте светилось веснушчатое лицо Арона.

– Ты куда? – прошептал он.

– А ты никому не скажешь? – спросила я. – Пожалуйста!

– Ты что, хочешь сбежать?

Я кивнула.

– Да. Попробую. Если я не ошибаюсь, меня ждут. Ты ведь не разболтаешь?

Он посмотрел на меня долгим взглядом.

– Нет.

Я улыбнулась и на цыпочках пошла к двери.

– Юнна! Мне будет тебя очень не хватать. Может, ты всё-таки ошибаешься, и тебя никто не ждёт… – сказал Арон мне вслед.

– Пока! – шепнула я и проскользнула в приоткрытую дверь.

Ступеньки скрипели. Мои сапоги стояли внизу, а куртка висела на крючке. Из спальни Герды доносился богатырский храп. Я повернула замок, и ночной холод тотчас пробрался под одежду – приятный и влажный. В кармане лежала записка, написанная корявым почерком Гориллы.

В ней было послание, которое могла понять только я. Я была уверена, что не ошиблась!

Я обошла приют. На заднем дворе валялся рубанок. Сердце отчаянно билось в груди. Я побежала. Темнота сомкнулась вокруг меня, а я, спеша и спотыкаясь, пробиралась все дальше в лес. Ели сгущались. Я вспомнила голоса, которые доносились до нас, когда мы с Гориллой набирали воду в ручье. Это были детские голоса, и звучали они совсем близко.

Я не ошиблась. Пожалуйста, пусть всё будет так, как я думаю. Сучья хрустели под ногами. Ветки хлестали лицо. В темноте ухала ночная птица. Я задыхалась от страха.

«Отставить панику на “Титанике”», – прошептала я и стала повторять это как молитву.

И тут я услышала плеск воды. На небе появилась луна; теперь я хорошо различала окрестности. Ручей протекал прямо у меня под ногами. Я узнала его – он извивался во дворе «Лютика» возле сарая и пропадал под землёй. Я побежала вверх по склону, прочь от ручья, туда, где лес редел и, по моим подсчётам, должна была находиться наша полянка. Пожалуйста! Пусть всё будет так, как я думаю!

Я остановилась. Ярко-жёлтой палатки не было… Но во мху, прислонившись спиной к камню, сидела Горилла!

Она встала и заковыляла мне навстречу. Я со всех ног бросилась к ней в объятия.

– Я знала! Я знала, что ты никуда не уехала!

– А я и не сомневалась, что ты всё поймёшь! – ответила Горилла, взлохматив мою шевелюру. – Ха-ха! Вот дураки, поверили, что я уеду без тебя. Ну уж нет! Я была уверена, что ты догадаешься, где я. – Она посмотрела на Обезьянью звезду и благодарно подмигнула ей, словно та понимала, о чём идёт речь. – А записку тебе передали?

Я кивнула.

– Она у меня с собой, мне дал её Турд. Но почему ты мне не сказала? – я хорошенько ударила её по плечу. – Почему ты не сказала, что это место… находится рядом с «Лютиком»?

Горилла поставила меня на землю. Она казалась одновременно счастливой и немного печальной.

– Я… я много раз собиралась сказать. И боялась, что тебя могут у меня отобрать. Потому я и показала тебе это место. Но… – глаза её стали совсем малюсенькими. – Ты ведь знаешь, что мне никогда не разрешат взять тебя. Нам остаётся только сбежать.

– Ну да! – сказала я, понимая, что нельзя терять ни минуты. – Так пошли же.