Сергей Голицын - За березовыми книгами

«И здесь следы библиотеки Константина, — подумал я. — Возможно, у Константина был список „Слова“, переписанный на бересте.

Триста лет спустя безвестный инок вторично переписал „Слово“, уже на пергаменте.

А прошло еще триста лет, и большой любитель старины граф Мусин-Пушкин нашел этот список, а прошло еще двадцать лет, и бесценная подлинная рукопись сгорела во время нашествия французов, когда сгорела вся Москва…»

На волжской набережной нас ждали Вася и Миша.

Следом за мальчиками мы перелезли через металлическую решетку, что, по моему мнению, не полагалось, особенно мне, научному консультанту. Спустившись вниз, к самому берегу Волги, близ устья Которосли мы нашли всех наших, сидевших на песке.

Мальчики и девочки, прищурившись, бесцеремонно оглядели Иру со всех сторон. Они ее видели впервые, и, понятно, жена их пионервожатого вызвала у них повышенное любопытство. Кажется, все остались довольны осмотром.

Ира подошла к Ленечке, лежавшему на носилках, и спросила о его здоровье.

— А где те несчастные? — спохватилась она.

«Преступницы» в ожидании приговора держались в сторонке.

— Галя, Лида и Таня! Встаньте и подойдите ко мне, — твердо сказал Николай Викторович.

Все три нехотя выполнили приказ. Покрасневшая Танечка сдвинула свои тонкие брови, Лида собралась расплакаться, Галя казалась совершенно равнодушной.

— Будете еще безобразничать?

— Николай Викторович, а вот мама моя, право слово… — забубнила Лида, вдруг остановилась и прошептала: — Не буду…

— Не буду, — повторила Танечка.

Галя промолчала.

— Скажите спасибо, что сегодня последний день похода. «Большая» линейка отменяется, — торжественно возгласил Николай Викторович.

Все захлопали в ладоши, весело закричали. Гриша, поглаживая свой бывший чубчик, приблизился к Танечке и стал что-то оживленно ей шептать.

Все отлично поняли, что прощение произошло не без участия Иры. Уже девочки со всех сторон окружили ее, даже начали ссориться, кто возьмет ее под руки.

— Товарищи изыскатели! Внимание! — созвал всех Николай Викторович.

Когда все уселись и успокоились, он прочел вслух заметку из «Волжской правды»…

Он кончил, и сразу все заговорили:

— Да, мы не нашли даже следов настоящих березовых книг с буквами, процарапанными косточками. Но зато книг с треугольным штампом купца Хлебникова у нас целая стопка. Мы вовсе не зря путешествовали. Смотрите, из-за одной Трубкиной рукописи в газетах поместили заметку. А из-за пятнадцати Эльвириных книг, значит, большую статью о нас напишут. Нечего время зря проводить; надо идти скорее в музей и нести туда наши находки.

— Я останусь с Ленечкой, — сказала Лариса, всем своим видом показывая, какая она хорошая и добродетельная. Она подошла к больному и села у его изголовья.

Мы поднялись на гору к набережной Которосли. Небольшое понижение между двумя горками называлось Медвежьим оврагом. По преданию, здесь, в лесной чаще, в 1024 году князь Ярослав Мудрый — основатель Ярославля — убил медведя. Сейчас на дне оврага на выровненной площадке юноши в трусах, в цветных майках играли в волейбол.

Тот медведь до сих пор славится по всей нашей стране: на стройках, в больших городах, в сибирской тайге, по Казахстанской целине громыхают тяжелые «ЯАЗы». И сверкает в лучах солнца на их радиаторах маленькая никелированная фигурка медведя.

Музей помещался внутри стен бывшего Спасского монастыря. Мы вошли в дом, направились к двери с табличкой «директор».

В глубине просторной комнаты мы неожиданно увидели наших старых знакомых: Александр Александрович Теплов из Ростова и Аркадий Данилович Курганов из Суздаля сидели по сторонам лысеющего, худощавого директора. Все трое рассматривали хорошо знакомую нам обгорелую книгу, принадлежавшую Трубке.

— Та-та-та! Вот они, знаменитые путешественники! Наконец-то! — Аркадий Данилович вскочил и заторопился нам навстречу. — Вы же нам нужны до зарезу!

Александр Александрович встал, степенно поздоровался со мной и с Николаем Викторовичем за руку, кивнул ребятам, представил нас директору и начал нам рассказывать.

Три дня назад, когда он явился, как обычно, к десяти утра на работу, музейная уборщица вручила ему пакет, завернутый в газету. Александр Александрович развернул пакет и, к своему величайшему изумлению, увидел вот эту самую книгу.

Сейчас он бережно поднял ее и показал нам издали.

— Никогда в жизни я не держал в руках столь загадочного предмета! — воскликнул он и продолжил свой рассказ, уже известный нам из газетной заметки.

У Александра Александровича все дело застопорилось: старик-то, принесший пакет, посидел немного с уборщицей, покалякал, продымил, жалуясь на нестерпимую зубную боль, всю комнату огромной трубкой и, не дождавшись открытия музея, отправился в зубную амбулаторию. Кто он, откуда — осталось неизвестным. Позвонили в амбулаторию, там подтвердили: да, старик приходил, да, у него выдернули зуб.

И больше ничего не знали.

Этот старик был, несомненно, тот таинственный Трубка, который неожиданно свалился с неба и тут же исчез при столь прозаических обстоятельствах.

Единственное, что вспомнила музейная уборщица, — это рассказ старика: дескать, какие-то московские школьники-туристы надоумили его отдать книгу в музей.

Вот потому-то и нужны мы были сейчас ученым мужам «до зарезу». Ключ-то от всех этих исторических тайн был в наших руках.

Теперь пора. Николай Викторович дал знак, и пятнадцать ребят стали подходить по очереди к столу, и каждый из них выкладывал по книге с треугольным штампом.

Все трое ученых набросились на эти наши дары. Они их трогали, щупали, перелистывали, рассматривали в лупу, даже нюхали.

Наверное, полчаса продолжалось молчаливое созерцание старины, изредка прерываемое восторженными восклицаниями и ахами. Особенно смаковал Аркадий Данилович; каждую книгу он брал с дрожью в пальцах и, перелистывая, сдерживал дыхание и чуть улыбался.

Выяснилось, что исключительных находок мы не принесли, но все же это были достаточно редкие первопечатные книги шестнадцатого столетия.

Наконец ученые кончили наслаждаться, отложили книги в сторону и приготовились слушать нас.

Николай Викторович рассказал о нашем походе с начала до конца.

Ученые слушали внимательно.

Аркадий Данилович изредка подталкивал директора и негромко посмеивался.

— Организую туристский поход в Курбу вместе с ростовскими школьниками, — объявил Александр Александрович взволнованным голосом, — мы поищем в этой лавке, расспросим по всем домам, может быть, отдельные листочки где-либо сохранились.

— Ну, а есть ли на самом деле подлинные, настоящие березовые книги? — решился спросить Миша.

— Думаю, что где-нибудь да есть, — уверенно ответил Аркадий Данилович, хитро прищурился и встал. — Да, много еще исторических тайн скрыто от глаз археологов. Вот, например, клад ключаря Патрикея или камни Юрьев-Польского собора. А Суздаль, Владимир, Боголюбово и другие города нашей области! Сколько неизведанных сокровищ таит их земля!

— Да и наши ярославские старые города и села, наши курганы и древние городища тоже полны неразгаданного, — добавил Александр Александрович.

— Вот, дорогие, спасибо вам, — обратился к нам Аркадий Данилович. — Я уверен, в конце концов не вы, так другие пытливые школьники-туристы и библиотеку Константина, и собрание Хлебникова, и даже вторую рукопись «Слова о полку Игореве» разыщут, даже неизвестные поэмы, процарапанные на бересте, откопают.

— А я хочу еще от себя добавить, — неожиданно заговорил до сих пор молчавший директор и оглядел нас своими близорукими, но проницательными глазами. — Археологам положено стариной увлекаться. А вы знаете, отряд ярославских школьников-туристов нашел запасы глины, и теперь на этом месте строится кирпичный завод; другой отряд обследовал истоки одной речки, и сейчас там строится сельская гидростанция. В одном из передовых колхозов нашей области ребята записали биографии орденоносцев. А ведь вся история колхоза со дня организации его и до наших дней — это ведь тоже история и тоже интересная. Наконец, наши юные туристы недавно нашли настоящую березовую книгу.

И не успели мы опомниться, как директор выдвинул ящик письменного стола и показал нам небольшую темную тетрадку. Четыре палочки с тесемками крепко стягивали с обеих сторон листы, чтобы не коробились. Эти листы были не бумажные, не картонные, а из потемневшей, но самой настоящей бересты. Мы ахнули от неожиданности.

Оказывается, сорок лет назад первые ярославские пионеры выехали на лето в деревню. Жили они в шалашах, сами готовили себе обед, работали на полях крестьян-бедняков и учили неграмотных. Но в те времена трудно было доставать бумагу и чернила. Вот почему пионеры догадались сшивать тетрадки из бересты, а писать чернилами, приготовленными из орешков, что растут на дубовых листьях.