Валерий Воскобойников - Братья: Кирилл и Мефодий

Приближенные расходились по своим местам. Константин стоял рядом с логофетом, оглушенный криками многих тысяч людей.

Наконец эпарх кивнул глашатаю. Глашатай встал возле медной двери у основания кафизмы. Его голос считали как бы голосом самого императора. Поймав кивок эпарха, глашатай важно выпрямился, вобрал воздух и провозгласил на весь ипподром:

— Да озарит мой свет всех вас, ромеи! Начинайте!

Первыми шли соревнования в искусстве наездничества.

Наездники выезжали на красавцах конях, привезенных со всего света — из далекой Испании, от арабов, из хазарских степей.

Уже во втором заезде случилась беда.

Сильный, в рыжих яблоках конь внезапно остановился перед барьером, наездник упал и разбил лицо. Он тут же поднялся, позвал своего коня. Но конь уже мчался по ипподрому, искал место, откуда можно вырваться на свободу.

Поле ипподрома отделялось от зрителей небольшим рвом. Вышедший из повиновения конь легко мог перемахнуть через него.

Ипподром затаился в страхе.

Навстречу коню бежали служители, а конь был уже совсем близко от передних рядов зрителей.

Но тут нагнал его другой наездник. В мгновение он поднялся на своем коне и перепрыгнул на одичавшую лошадь.

И уже не дикий, вырвавшийся на волю зверь, а смирный, покорный наезднику конь был под ним! Наездник повернул коня и лихо прошел на нем преграды, выставленные на ипподроме.

Зрители славили его так же громко, как недавно малолетнего Михаила. Особенно сильно радовались голубые. Неудачник принадлежал к партии зеленых. Те поносили его, грозили кулаками.

Победитель как раз проезжал мимо кафизмы, радостно подняв руки. Лицо его показалось Константину знакомым.

В перерыве народ развлекали цирковыми выступлениями.

В это время служители очищали ипподром от преград.

Теперь начались состязания на колесницах.

И снова победил всех возница со знакомым лицом.

Он и тут пришел первым, а потом сделал по ипподрому почетный круг.

— Победил в состязаниях Василий из Македонии! — объявил глашатай.

Варда поманил к себе Василия. Тот подъехал к кафизме, спрыгнул на землю и поклонился до земли. Варда, милостиво улыбаясь, бросил ему сверху кошелек, набитый деньгами. Василий ловко поймал его, снова поклонился, а когда поднимал голову, заметил Константина, сидевшего вблизи Варды, и весело подмигнул ему.

Тут уж Константин узнал его. Это был тот самый человек, с которым вместе когда-то подходили они к столице. Человек, выручивший однажды Константина от нападавших константинопольских нищих.

Народ нехотя расходился с ипподрома после состязаний. Константину и Феоктисту полагалось проводить царскую семью. Феоктист остался во дворце, чтобы переговорить о делах, а Константин вместе со слугой Андреем отправился домой.

Люди стояли у портиков, сидели в кабачках и всюду обсуждали бега.

Когда Константин пересекал площадь Августеон, от толпы, облепившей колонны царского портика, отделился Василий Македонянин.

— Однажды я брал у тебя взаймы, юный господин. Теперь я сам могу дать в долг кому угодно. — Василий вынул тяжелый кошелек, который бросил ему Варда, потряс в воздухе.

Он достал три золотые монеты и протянул Константину.

— Ты брал у меня две номисмы, — растерянно проговорил Константин.

— Все так же прост! — засмеялся победитель состязаний. — Кто же дает в долг без прибыли? Одна номисма — это твоя прибыль. — Он повернулся к толпе и зычно крикнул: — Эй, уличные жители! Сегодня все кабаки наши!

— Ведь пропьет деньги, — растерянно сказал Андрей, — мне бы часть их, чтоб выкупиться ка волю.

Прошло десять лет с того дня, когда Константин впервые въехал в город. Теперь он знал столицу, словно родился здесь.

За эти годы он стал выше ростом, но был по-прежнему неширок в плечах, издали его могли принять за подростка.

Слуга его, Андрей, оставался при нем.

Когда-то он продал себя логофету за тридцать номисм, чтобы отец и братья купили булочную. Казалось, родные Андрея работали изо всех сил, но отработать те деньги не смогли.

За эти годы Андрей растолстел, и, если бы не одежда, со стороны могло показаться, что это он важный господин.

Прежде думал Константин, что стоит приналечь на книги, и премудрость мира немедленно откроется перед ним. Оказалось иначе — чем больше он узнавал нового, тем больше открывалось неведомого. Он изучил книги Птолемея, Архимеда, Платона и Аристотеля. Фотий познакомил его с медицинскими и юридическими трактатами.

Лев Математик шутил, что Константин в знании арифметики может уподобиться Пифагору, познания в геометрии позволяют ему считаться Евклидом, а умением высказывать суждения он может сравниться лишь с Аристотелем.

Друзья всерьез звали Константина философом.

Бывало, что или Константин, или Фотий, ставший государственным секретарем, узнавали о вновь найденных книгах в каком-нибудь монастыре или частном доме. Вместе они немедленно отправлялись туда.

Чаще это были пустые грамматические и риторические учебники, сборники, составленные из небольших отрывков древних поэтов, историков и ораторов, приспособленные для школьного обучения.

Зато когда они находили старый папирусный свиток с прозой или стихами, которые мир считал уже утерянными, они тут же принимались разбирать расплывшиеся от сырости строки, читали друг другу вслух открытую рукопись, по дороге назад только о ней и говорили.

То, что за тысячу лет до них писали великие авторы, Фотию и его ученикам пришлось восстанавливать заново, и много древних великих книг спасли они для будущих поколений.

Иногда рукопись была писана латынью. Фотий, не знавший латинского языка, с благоговением слушал перевод Константина. Ведь некоторые книги греческих авторов сохранились лишь в латинском переводе.

А Константину было мало трех языков — славянского, греческого и латыни. Один из слуг логофета был образованным пленным арабом. Константин изучил с его помощью язык арабов и письменность.

Он удивлялся, как много времени люди проживают зря. Часами выстаивают на церемониях, чтобы встретить и проводить царскую семью, прокричать вместе другими ей «славу». И хотя сам тоже обязан был являться во дворец на церемонии, ходил туда редко и с неохотой.

— Феоктист, желая с твоей помощью воспитать Михаила, сделал более важное дело — он воспитал для нашей страны ученого, — сказал как-то раз Фотий. — И все-таки не всегда же ты будешь жить при логофете… Михаил подрос и все чаще ссорится с Феоктистом. Ты знаешь историю не хуже меня. Самые великие люди исчезали у нас в одно мгновение. Я думаю, что дело до этого не дойдет, но, если немилость трона падет на логофета, она падет и на его дом. Подумай, не пора ли логофету подыскать для тебя должность? Ведь события могут так повернуться, что уже не он тебе, а ты поможешь ему. Как сказал великий Еврипид: «Противен мне мудрец, кто для себя не мудр».

Каждое утро Феоктист, наскоро съев маслины да хлеб, занимался делами. Он поседел, но оставался по-прежнему быстрым в движениях.

Последнее время выглядел он угрюмо.

О ссорах его с наследником Константин знал не только от Фотия.

Порой Феоктист звал Константина с собой за город.

Верхом они выезжали в луга. Там Феоктист приказывал слугам ехать далеко позади.

— Приходится даже в старых слугах подозревать шпионов. Варда любого из них может подкупить или запугать, — говорил Феоктист. — Варда вовсе испортил характер наследника. Нетрудно понять, зачем это ему нужно — спаивать юного Михаила и потакать всем его нелепым капризам.

Он не ждал ответа от Константина, потому что о дворцовых интригах Константин знал намного меньше. Просто думал вслух.

— Сначала я считал, что Варда просто по недомыслию дозволяет Михаилу совершать все безобразия. А теперь начинаю подозревать тайные планы. В свое время мы со Львом Математиком советовали допустить тебя к Михаилу. Был бы ты ему старшим другом, воспитателем и учителем. Мне казалось, что Варда соглашается с нами. Но согласие то было притворным.

Навстречу приближался всадник. Феоктист сразу прервал разговор и молчал, пока всадник не удалился.

— На днях Михаил в присутствии Варды потребовал у меня отчета по делам казны. Я подумал: «Зачем? Ведь я отчитываюсь перед царицей. И Варда знает об этом. Даже Феофил, уж он-то всех подозревал, мне верил». Однако отказать не мог. Да и бояться мне нечего, я обола не присвоил, и в казне сейчас столько золота, сколько было в редкие счастливые годы.

Феоктист в который раз оглядывался на слуг, не приблизились ли они. Слуги были далеко.

— Представил я им отчет. А Михаил говорит: «Маловато. Я думал, моя казна гораздо богаче». Я оскорбился и отвечаю: «О такой казне ни багдадский халиф, ни франкский король мечтать не могут». А наследник покосился на Варду и говорит: «Ну раз казна такая богатая, она не обеднеет, если я возьму две тысячи номисм». Я молчу, ожидаю, что скажет Варда. А тут и Варда приказывает: «Выдай немедленно две тысячи номисм, если тебе велит мой племянник!» Я выдал, что оставалось делать. Добро бы на пользу, а он наградил ими того самого македонского возничего, Василия. Василий собрал всех пьяниц города и за три дня деньги пропил.