Тамара Михеева - Дети дельфинов

Вылетать надо было на рассвете, чтобы к обеду вернуться, а то еще хватятся. Мы сказали, что будем ночевать в ангаре: Максиму, мол, надо провести наблюдения за ночной жизнью шуршунов.

— Ну а вы здесь при чем? — смерила нас с Роськой удивленным взглядом Вероника.

— Мы будем помогать.

— Я боюсь один ночевать, — соврал (а может, и не соврал) Максим.

Вероника дернула бровью, но отпустила, — правда, заметила, что ученый должен быть смелым.

Мне мама сказала:

— Ты там всех шуршунов распугаешь. Такое чучело…

Пусть чучело, лишь бы меня сейчас отпустили.

— Иди уж, искатель приключений, — сказал отец. — Зубную щетку не забудь.

Мама дала нам термос с какао и целую гору пирожков. Я бежал к ангару, тяжелая сумка била меня по боку. Лучше нет на свете профессии, чем искатель приключений!

И вот под нами опять лес, в ушах ветер, а вокруг только небо. Когда сквозь густую сочную зелень забелели камни-валуны, Максим повел «Ласточку» на снижение. Он сделал круг над поляной, наверное, примериваясь, где лучше сесть, и через минуту стал приземляться на круглую каменную площадку. «Ласточка» дрогнула и замерла, стих мотор, замедлил верчение пропеллер.

— Приехали, — сказал Максим.

— Бр-р-р! — потрясла головой Роська, будто вытряхивая ветер, и сняла шапку.

Мы выбрались из самолета. Вокруг стояла ровная, глубокая тишина. Пели цикады, но тишина от них только крепла.

— Как в Холмах. Похоже, Листик, правда? — сказала Роська и поежилась. Вспомнила, наверное, Запретную зону.

— Похоже, — согласился я.

Максим обошел площадку и сказал удивленно:

— Будто специально для самолета. На возвышенности и взлетная полоса есть, как раз метров сто…

— Смотрите, — сказала Роська, — в камнях дырки, как двери… Я знаю! Это дома, в них люди жили!

И вдруг меня осенило!

— Это не для самолета! Это для костра! А по этой дороге каменной они шли из домов… а может, и нет. Но это точно для костра. Вот тут по центру, видите, еще один круг выложен? Это костровище, точно вам говорю. А на этих каменных бордюрах они сидели, смотрели на… жертвоприношения…

— Думаешь, они людоеды?

Готов поспорить, что Роське захотелось домой.

— Да нет, вряд ли, — возразил Максим. — Иначе бы они давно до Поселка добрались в поисках… обеда. У древних славян похожие жертвенники были. Тоже круглые и на возвышенности.

Какая-то тень мелькнула между домами. Или мне показалось? Может, это волки? Или рысь?

— Пойдемте, обследуем постройки.

Сразу стало ясно, что мы в древнем городе. Каменная дорога, ведущая от костровища, разрезала его надвое. По одну сторону стояли в нестрогом шахматном порядке камни-валуны с дырами-входами. Это были дома из того же камня, что и маяк в Поселке: серых, ноздреватых глыб. Значит, народ, который жил раньше на побережье, через Холмы ушел вглубь острова. Но почему они покинули это обжитое место?

— Может быть, они всегда странствуют, — предположила Роська.

— Кочевники? Странно… Негде тут особо странствовать, — не согласился Максим, — мы же на острове.

Я молчал. У кочевого народа была какая-то тайна. Не хотелось мне, чтобы это было людоедство…

Каменные дома оказались почти целыми. Каждый был украшен орнаментом. Мы не нашли и двух одинаковых: большими выдумщиками были строители. Диковинные цветы переплетались с облаками, облака — с деревьями, деревья — с волнами и силуэтами животных. Будто таинственные художники хотели показать, что все в мире взаимосвязано. Чаще всего встречалось изображение дельфинов. Над входом в каждый дом был знак: в выпуклом треугольнике дельфин с дельфиненком и какая-то надпись по нижнему краю, а за треугольником — восходящее солнце.

— Красиво, — улыбнулась Роська.

— Какие странные буквы… — сказал Максим. — Смотрите…

— На иероглифы похоже…

— Нет, нисколько! Наоборот, на нашу древнюю азбуку, на кириллицу, только буквы не в ряд, а столбиком и соединены друг с другом!

— Эх, зря мы фотоаппарат не взяли! — сказала Роська.

— В следующий раз возьмем, не беда, — утешил ее Максим, достал блокнот с ручкой и стал старательно срисовывать знак и надписи, а мы с Роськой вошли внутрь. Там было холодно и сумрачно. Пол был выложен плитами все из того же камня. Маленькие окна под самым потолком, похожие на бойницы, пропускали слабые струйки света.

— Осторожней! — крикнул Максим. — Там могут быть ядовитые змеи!

Роська оглянулась и передернула плечами: то ли представила змей, то ли замерзла. Дом был чистый и абсолютно пустой, даже никакой живности, обещанной Максимом. Только на стыках камней прорастала трава.

Не найдя ничего интересного, мы вышли на солнышко. Максим все еще трудился над буквами. Все-таки он настоящий ученый, мне бы и в голову не пришло перерисовывать надпись. Мы с Роськой осмотрели еще несколько домов. Они были так же богато украшены снаружи и сдержанно, скромно устроены внутри. По другую сторону дороги была утрамбована большая земляная площадь. Может, там проходили ритуальные танцы. Или был базар. В зарослях шиповника под большими платанами мы нашли разрушенную беседку. Почти около каждого дома был колодец. Значит, здесь много родников. За рядами домов шли каменные площадки. Практически все они были завалены бревнами, ветками, листьями. Мы полазили по ним и нашли стрелу с таким же наконечником, как у меня, деревянную лопатку, темную от времени, и осколок какой-то глиняной посуды. Наверное, тут были мастерские.

— Такое странное чувство, — вдруг сказала Роська, нахмурясь, — будто кто-то на нас смотрит.

Я пожал плечами. У меня не было такого чувства, но… уже не раз казалось, что между домов мелькала быстрая тень. Не успел я сказать об этом Роське, как Максим закричал:

— Держите его! — и сам рванул куда-то в лес.

Мы бросились следом, перепрыгивая невысокие каменные ограждения.

— Слева! — крикнула Роська, сильно меня толкнув, и через секунду я врезался во что-то лбом. Охнув, упал на землю. Вот это удар — искры из глаз! Рядом со мной упал мальчишка. Смешно так упал — на четвереньки. Тут же подскочили Осташкины.

— У-у, ворюга! — Максим вырвал у мальчишки свой блокнот. Мальчишка стрельнул глазами в Максима и поднялся, а я досадливо подумал, что мирного контакта с племенем, которое я давно ищу, уже не получится.

Но контакт получился. Мальчишка хитро улыбнулся и сказал Максиму:

— Я не ворюка, ты — шатина.

Он был смешной и странный. Маленький, лысый, тощий и весь вымазанный черной краской или гримом, даже голова. Будто захотел поиграть в негритенка. Краска частично стерлась, особенно на коленках.

Одет мальчишка был вполне прилично — в вельветовые шорты с фабричной нашивкой. Ну и ну! Говорил он ласково, с легкой шепелявостью: «ж» заменял на «ш», «г» — на «к», «д» — на «т»… И при этом улыбался пухлогубым ртом.

Роська рассмеялась на его заявление про жадину и спросила:

— Ты кто?

— Лойко, — рассмеялся он в ответ. — А ты кто?

— Роська.

Мальчик притих. Я тоже хотел представиться, но он повелительным жестом меня остановил. А потом спросил:

— Роська — это Роса… Ты с непа?

И он низко ей поклонился. Роська смутилась и хотела было возразить, но Максим покачал головой: не стоит, мол, с неба так с неба.

Все в этом Лойко было странно: зачем красить кожу (всю!) в черный цвет? Да еще в такую жару! Ну, ладно, может у них обычай такой. Но откуда тогда у этого дикаря такие шорты? И почему он здесь один?

Максим решил не церемониться и спросил Лойко в лоб:

— А зачем ты в черный цвет покрасился?

Лойко вытаращил глаза, потом крепко задумался, потом сказал:

— Итем.

Он направился вглубь развалин, мы двинулись за ним. Лойко привел нас к одной из хижин. Прежде чем войти, он накрыл ладонью треугольник над дверью и что-то прошептал. Я прислушался: слова были непонятные, какая-то тарабарщина. Наверное, это на древнем языке.

— Сайти, Роса, — сказал Лойко почтительно, а потом небрежно кивнул нам, — и вы.

И сам тут же скрылся в сумраке. Мы переступили порог. Внутри дом был так же пуст, как и остальные.

Но вот Лойко отодвинул какой-то камень и достал карманное зеркальце и коробку с обувным кремом. Он посмотрел на нас хитро и весело и, глядя в зеркало, стал втирать этот гуталин в щеки, локти и колени.

— Лойко! — крикнула Роська. — Зачем ты это делаешь?!

— Так нато, Роса. Я тольшен пыл умереть, а человек польшой, хороший спас, просил помочь. Я помокаю. Он хороший. Ветет нас к морю.

— Вы что-нибудь понимаете? — спросил я Осташкиных.

— Я расскашу, — улыбнулся Лойко.

Из кармана шорт Лойко достал гладкую кору дерева. На ней, будто тушью, был нарисован пузатый карапуз: волосы его развевались на ветру, он сидел верхом на дельфине. Хорошая была картинка, подробная и четкая, как в детских книжках.