Вот так барабанщик! - Каменский Александр Владимирович

Жалобно скуля, Роман Полканыч покорно валялся у наших ног, словно просил прощения за свои старые проделки.

— Пусть живет твой Роман Полканыч, — смеялся папа, — пусть живет у нас. Мы отдаем его в дальние края, а он все-таки находит путь к дому и возвращается обратно. Видать, умный пес Ромчик!

— Спасибо, папа, — воскликнул я и со всех ног кинулся на улицу. За мной, смешно косолапя, с радостным лаем бежал Роман Полканыч.

Мне показалось, что Ромчик полюбил меня больше. Он не отставал от меня ни на шаг: я на реку — и он на реку, я к товарищам — и он со мной! Мне даже казалось, что Роман Полканыч лаял: «Рад, рад, рад».

Однажды вечером, возвратившись с работы, папа сообщил новость:

— Ну, дорогие мои, скоро в путь-дороженьку!

— Куда? — спросила бабушка.

— Километров за двести, в город Оханск, что на берегу Камы стоит. Мне поручили большое дело — руководить отправкой леса для новостроек.

Я, конечно, здорово обрадовался. Очень уж хотелось поплавать на плоту, поудить на Каме рыбу. Ведь у нас река мелкая, да и рыбы мало. А я удить люблю и ушицу люблю есть. Больше из котелка, на берегу.

И еще мне хотелось познакомиться с людьми, которые на плотах работают. Сплавщики-то, наверняка, на всех реках побывали и все знают. Вот хорошо бы с ними поплавать по Каме, Волге, города посмотреть!..

С того дня, как папа сказал, что мы уезжаем в Оханск, я сидел будто на иголках, все бегал из угла в угол; даже на улицу к ребятам выходить не хотелось.

Целых две недели прошло, а мы все еще не ехали. И я даже перестал верить, что поедем. Но вот папа сказал:

— Складывайте багаж, послезавтра в путь.

— А Ромчик? — спросил я.

— А с Ромчиком, Грибок, придется расстаться: в такую даль с собой собак не берут. Мы его подарим Вениамину Анатольевичу. Согласен?

— Хорошо, — храбро заявил я. Но, забравшись на печку, досыта наревелся.

А ночью спал совсем худо: жалко оставлять Ромчика…

Утром наша квартира здорово изменилась: стены голые, печальные, а на полу ящики, зашитые в половики и рогожи, пузатые узлы. Мама и бабушка укладывают в корзину продукты на дорогу, завязывают чемоданы.

А Ромчик весело прыгает по комнате и виляет коротким хвостиком. Кажется, хочет крикнуть: «Едем! Едем! Вот хорошо-то!»

А бабушка сердитая такая, на Ромчика не глядит, а только ворчит:

— Вот привязался пес-непоседа, путается тут под ногами.

А я ведь вижу: жалко ей Ромчика, она хоть и ворчит, а добрая и ласковая…

Я с грустью смотрел, как играли Ромчик и кошка Пуська. Роман Полканыч рычал и делал вид, что хочет разорвать ее на мелкие кусочки, а Пуська лениво отмахивалась белой лапкой.

«Хорошо Пуське, — думал я, — она поедет на пароходе в город Оханск, а Ромчик останется здесь у бухгалтера. Счастливая Пуська!»

Днем к нашему дому подъехала большая автомашина.

— Ну, грузиться начнем, — сказал папа, и работа закипела. Усатый шофер в солдатской форме помогал складывать багаж. Ромчик все время крутился у машины и весело лаял. Папа сказал маме:

— Напомни Вениамину Анатольевичу, чтоб не забыл запереть собаку, пока мы не отчалим от берега. А то не отстанет. У пса такой уж характер, знаю я его!..

Мама кивнула головой, и папа с шофером уселись в кабину. Машина тронулась, и за ней с тревожным лаем, задрав хвост-обрубыш, помчался Роман Полканыч. Вдруг он остановился и повернул голову в нашу сторону. «Ну, что же вы задерживаетесь?» — казалось, говорил его взгляд.

Я все время подбегал к маме и смотрел на ее часы. Очень хотелось знать, когда машина придет обратно. Папа сказал, что от нашего поселка до пристани езды часа два, но прошло уже три, а машины все не было.

Но вот вдали на дороге весело заклубилась пыль и показалась грузовая автомашина. Может, не наша? Но это была та самая машина, которая увезла на пристань наш багаж, и шофер был тот же усатый человек в солдатском костюме. Шофер все время шутил и почему-то называл меня «пехотой»:

— Ну, пехота, сто верст прошла и еще охота?

Но мне было не до смеха.

Помогая выносить вещи из квартиры, я все время думал, что мама забудет выполнить наказ папы, но она не забыла.

— Вениамин Анатольевич, — постучала она к соседу, — возьмите Ромчика да простимся.

Дверь распахнулась, и вышел бухгалтер в короткой черной жилетке, в глубоких рыжих галошах.

— Счастливого пути, Зинаида Степановна, счастливого, значит, плавания в вашей жизни! — сказал он, улыбаясь, и протянул маме худую длинную руку. — Давайте сюда вашего Ромчика, сохраню его как память о добрых соседях.

Вениамин Анатольевич нагнулся, чтобы схватить Ромчика, но Роман Полканыч, словно почуяв недоброе, сердито зарычал и быстро юркнул за подол бабушкиной юбки.

— Ах ты, с понятием, видать: чует, что разлучить его с хозяином собираюсь, — улыбнулся бухгалтер и только развел длинными руками.

Тогда мама взяла дрожащего Ромчика на руки и втолкнула его в комнату соседа. Дверь за ним сразу захлопнулась.

…По дороге к пристани я все время думал о Романе Полканыче и тихонько плакал.

Вот и пристань. Спускаясь под гору, я сразу увидел папу. Он сидел на опрокинутой вверх дном лодке и махал нам шляпой. Я заметил, что бабушка все время отстает от нас с мамой, и крикнул ей, чтобы поторапливалась. Но бабушка сердито отмахнулась от меня.

— Иди, иди… не указывай старухе… Видишь, Пуська из корзины голову высовывает, видно, с Ромчиком твоим разлучаться не хочет… Иди, иди!

Я взглянул на корзину, и верно: Пуська пыталась сорвать лапками старую шаль, которой бабушка прикрыла дорожную квартиру нашей кошки. Тогда мне стало так жалко Ромчика, что я стремглав побежал к пристани.

Но вот раздался первый протяжный гудок, и пассажиры дружно двинулись по мосткам на пароход.

Наша бабушка боялась, что ее столкнут в воду, и поэтому папа решил немножко подождать. Когда мы взошли на мостки, раздался второй гудок.

Вот и третий гудок. Матросы стали убирать мостки.

— Куда! Куда! П-шел! В-он отсюда-а-а! — закричали матросы.

Я оглянулся: на кого это они так покрикивают? И остолбенел: по мосткам мчался Роман Полканыч! Не успели матросы и глазом моргнуть, как Ромчик очутился на пароходе. Он юркнул под ноги пассажиров и исчез — ищи его! Я не выдержал и закричал:

— Ура! Ура! Ромчик с нами едет!

Тут папа наклонился ко мне и спросил:

— Что ты сказал? Где Ромчик?

— Ромчик прибежал! — Я бросился искать своего друга.

Но поди-ка найди его в такой густой толпе! Я уж начал подумывать: не обознался ли я? Может, это был не Ромчик?

Мы — папа, мама, бабушка и я — удобно устроились возле багажа и раскрыли корзинку с едой, как вдруг увидели Романа Полканыча! Он медленно-медленно полз к нам на животе, жалобно скуля. Глазки его виновато моргали, он словно плакал от радости, что нашел нас. Я крикнул на весь пароход:

— Ромчик! Сюда! Сюда!

Роман Полканыч прыгнул мне на колени. Дрожа всем телом, он спрятал мокрый нос мне под мышку и поскуливал, точно маленький щенок.

А папа даже в затылке почесал:

— Ну и пес, ну и пес, чудо, а не пес! Как же это он вырвался от Вениамина Анатольевича? Но делать нечего — пусть едет!

Папа ласково потрепал Ромчика за уши и сказал мне:

— Пойди в кассу и купи билет. Хоть Роман Полканыч и пес, а без билета ему ехать не положено.

Ромчик точно понял, что его простили и решили взять с собой в Оханск. Он вырвался от меня и стал волчком крутиться около багажа, стараясь поймать свой короткий хвост. Он отказался даже от куска мяса, который ему бабушка бросила. Это, конечно, от радости…

По правде сказать, Ромчику на пароходе были рады все: и папа, и мама, и бабушка, и даже многие пассажиры. Они громко смеялись, наблюдая за проказами Ромки. А один старик, с белой, будто вата, бородой сказал:

— Ну и пес, ну и пес, шустер… Парохода не испужался. Видать, хозяина-то любит…

А бабушка кинула Ромчику кусок колбасы.

Потом мы узнали, как Ромчик удрал от Вениамина Анатольевича. Он, оказывается, вскочил на открытое окно, опрокинул горшки с цветами и спрыгнул со второго этажа.