Николай Жданов - Морская соль

— Мне надо с вами поговорить, — сказал он очень серьёзно. — Дело в том, что в этой истории с лодкой Метелицын взял на себя всю вину. Он мой хороший товарищ и не хотел, чтобы взыскивали с меня. А ведь если на то пошло, так виноват один только я: мне надо было доложить дежурному офицеру тогда же, как узнал, что Тропиночкин на острове. Но, честно говоря, не хотелось выдавать вас обоих, и я подумал: обойдётся и так. Оно бы и обошлось, наверное, если бы не гроза. Теперь же стало очевидным, что мы скрыли от командира то, что он должен был знать. На службе надо делать не то, что легче, а что правильнее. Конечно, это трудно даётся, — добавил он и как-то виновато улыбнулся. — Но это необходимо. К тому же ведь мы с вами и сами будущие командиры. Не так ли?

Дуся напряжённо молчал. В эту минуту он отнюдь не чувствовал себя будущим командиром.

— Как же теперь? — тревожно спросил он.

— Посмотрим, — нахмурился Раутский. — Например, мичман Гаврюшин считает, что самое главное было сделано правильно: Метелицын немедленно отправился на остров за Тропиночкиным и благополучно вывез его оттуда. Значит, вина только в том, что вовремя не доложили дежурному офицеру. А за это ответ держать буду я сам. — Посуровевшее при этих словах лицо Раутского вдруг просветлело, он протянул Дусе руку. — И постараемся видеться чаще, ладно? Я хочу, чтобы вам всё было ясно. Сейчас я спешу — ты слышал, наверное, к нам идут из Риги нахимовцы на своей шхуне. Мы хотим встретить их на кронштадтском рейде.

— Нет, я ничего не знал, — пробормотал Дуся. — Нам ничего не говорили.

— Узнаешь ещё. Мы уже приготовили свою «Ладу», скоро она будет здесь.

Он ещё раз сжал Дусе руку и быстро сбежал по лестнице к выходу.

Через час явился Стрижников.

Роту построили парами, и все пошли по коридору в паркетный зал с высокими окнами. Здесь рота построилась четырёхугольным каре — вдоль стен. На середине комнаты находился стол с целой стопой уложенных на нём погон и двумя картонными коробками, в которых видны были ленточки — чёрные с коричневой гвардейской полосой.

В высоких дверях появился капитан первого ранга Бахрушев.

Капитан-лейтенант Стрижников скомандовал «смирно» и отрапортовал начальнику училища, что шестая рота выстроилась для получения погон и ленточек нахимовского училища.

Дуся почувствовал, что сердце его сильно забилось.

Офицеры подошли к столу, и начальник сказал:

— Этот день, молодые товарищи нахимовцы, я прошу вас запомнить навсегда. Вам вручаются первые воинские знаки различия — погоны и ленточка нахимовского училища на бескозырку. Это знак доверия вам как людям, наследующим великие традиции русского флота. Теперь всякий узнает в вас людей, облечённых этим доверием. Целью вашей жизни должно стать укрепление нашего славного советского флота. Вы молоды, и первая, главная ваша задача — учиться, чтобы овладеть знаниями, вырасти мужественными, честными и смелыми людьми, для которых нет ничего на свете дороже своей великой Советской Родины.

В торжественной тишине Стрижников раскрыл список и стал по очереди вызывать воспитанников. И каждый из них подходил к столу, брал из рук начальника погоны и ленточку и возвращался в строй.

Дуся не дыша ждал, когда очередь дойдёт до него. Вот уже вызвали Колкина… вот Остапчука…

— Пруслин! — произнёс Стрижников.

Сосредоточенный, серьёзный Пруслин подошёл к столу, принял из рук начальника погоны и ленточку и, чётко повернувшись, возвратился в шеренгу.

— Путинцев!

Это была фамилия Япончика.

Новые суконные штаны были велики ему, и он несколько раз на ходу поддёрнул их. Многие заметили, и кое-кто даже засмеялся.

Но Дусе было не до этого.

«Сейчас меня!» — подумал он, когда маленький и стройный Япончик, подмигивая товарищам, отошёл от стола.

— Рогачёв!

Крепкий рыжеголовый Рогачёв очень чётко подошёл к столу и стал в положение «смирно».

«А я? А почему же не я?.. Как же я?.. Ведь это на «Р» уже вызывают», — пронеслось в голове у Дуси. Он весь похолодел от волнения и стоял, боясь поднять голову или посмотреть по сторонам. Ему казалось, что в зале стало ещё тише и все смотрят на него, что где-то над его головой нависло готовое упасть и придавить его своей страшной тяжестью жёсткое слово «недостоин».

Уже вызвали Серб-Сербина. Потом подходили к столу Терехов и Терёхин. Затем другие.

— Все? — спросил начальник у Стрижникова.

— Так точно, — сказал капитан-лейтенант, — список исчерпан.

Дуся не шевелился. Он больше всего на свете хотел, чтобы теперь обратили внимание на него, и больше всего на свете боялся этого. В шеренге раздался сдержанный шёпот. Дуся услышал свою фамилию. Кто-то тихо толкал его сзади: «Скажи, скажи!»

Но он не мог произнести ни слова.

— Не хватает Тропиночкина, — сказал Стрижников у стола, но всем было слышно. — Я отмечу. — Он стал искать в списке.

— Там сбоку смотрите, — сказал, подойдя к нему, старшина Алексеев. — Они с Парамоновым после всех приехали в лагерь — я их отдельно занёс, не по алфавиту.

— И Парамонов? — нахмурился Стрижников. — Что же вы молчите, Парамонов? — Он обвёл взглядом шеренги и, заметив Дусю, должно быть, сразу понял его состояние. — Подойдите к столу, — мягко сказал он. — Это наша ошибка.

— Сын Героя Советского Союза Парамонова? — спросил начальник, когда Дуся приблизился к столу.

Дуся проглотил комок, душивший его, и шумно, глубоко вздохнул.

— А почему вздыхаем? — сказал начальник ласково и, протягивая Дусе погоны, положил ему левую руку на плечо.

— Я вам лучше… потом скажу, — с трудом выговорил Дуся и, взяв погоны и ленточку, опять вздохнул, но уже с облегчением.

— Хорошо, — согласился капитан первого ранга, — потом так потом. — А ты что же, такой нерешительный разве?

— Нет, я решительный уже… — сказал Дуся. — Я думал, мне потому не выдают, что мы на озере тогда были.

— Это что же, тогда в грозу? Когда шлюпку угнало?

— Её не угнало. Это мы на ней за Тропиночкиным ходили на остров.

Бахрушев молча посмотрел на Стрижникова и опять обратился к Дусе.

— Значит, и ты с ними был? — спросил он с удивлением.

— Да. Я тоже был с ними, — проговорил Дуся как мог более твёрдо, хотя мальчишеский голос его чуть задрожал от волнения в напряжённой тишине зала.

— Та-ак. На выручку отправился? Это по-матросски. Самая соль морской жизни — в дружбе, в товариществе. — Добрые, бодрящие ноты в голосе Бахрушева были неожиданными для Дуси.

Он приподнял голову и посмотрел в лицо старого моряка.

— Так ты потому и испугался сейчас — думал, тебе погон не дадут? — услышал он и, выпрямившись, подтвердил:

— Да. Испугался немного.

Все почему-то засмеялись.

Но Дусе уже стало легко, и сам он тоже улыбнулся, правда, довольно растерянно.

— Ну что ж, идите, — сказал Бахрушев.

Дуся повернулся, и все увидели, с какой доброй улыбкой начальник смотрел ему вслед, пока он шёл к своему месту в шеренге.

Трёхмачтовая моторно-парусная шхуна «Лада», о которой говорил Дусе Раутский, вошла в Неву на рассвете, когда разводят мосты. В полусумраке белой ночи стройный её силуэт неслышно скользил по реке меж уснувших каменных громад города. Паруса были убраны, и только великолепный рангоут выделялся на фоне бледного неба.

Правый створ Кировского моста был отведён в сторону. Чуть слышно постукивая мотором, «Лада» прошла меж каменных быков и, отвернув влево, замерла, став на якорь как раз против домика Петра I.

Набережная в это время была совершенно безлюдна. На противоположной стороне, в Летнем саду, выглядывали из-за чёрных стволов старых лип белые фигуры мраморных статуй. Покоряясь общему безмолвию, Нева казалась недвижимой, только слабый рокот струй, ударяющихся о штевень, выдавал вечное течение реки.

Наконец первые солнечные лучи затрепетали на золотом шпиле Петропавловской крепости. Огромные дуги мостов, белая колоннада Фондовой биржи, богатырский шлём Исаакия, дома, деревья, чугунные ограды садов — всё становилось с каждой минутой отчётливее в прозрачном и свежем утреннем воздухе.

Вот откуда-то издалека, с Выборгской стороны, донёсся заглушённый расстоянием заводской гудок. Призывные звуки горна возвестили начало дня.

Весть о прибытии судна тотчас распространилась по училищу.

В то утро Дуся впервые увидел «Ладу». Шхуна стояла довольно далеко от берега и казалась столь же заманчивой, как и недоступной.

Но всё сложилось для него и неожиданно и удачно.

Всё утро Дуся провёл на набережной.

Вот от «Лады» отвалила шлюпка. Три моряка, из которых двое гребли, а один сидел на руле и подавал команду, подвели шлюпку к нижним ступеням гранитной лестницы, спускавшейся к самой воде. Дуся обрадовался, узнав в сидевшем на корме загорелом моряке мичмана Гаврюшина.