Владислав Крапивин - Дагги-Тиц

Дверь открыла не Зоя, на пороге встал маленький Никитка. Глазища — огромнее, чем всегда.

— Вы слышали последние известия, да?

— Не слышали, — небрежно сказал Гвидон. — Опять какая-нибудь Тунгусская комета падает на Землю?

— Никакая не комета! Молочного взорвали! Вместе с машиной! Вдр-ребезги…

Имя на дереве

Инки увидел, что за Никиткой стоят еще несколько человек. Света, Славик и Ромка, Юрась. И Толик Игнатьев, который недавно пришел к «штурманятам». И Валерка… И еще кто-то…

— Как это «взорвали»? — холодно спросил Гвидон. Потому что он знал: взорвать Молочного не могли. Некому. Но Инки сразу испугался.

— Это не мы! — вырвалось у него.

Сперва все удивленно помолчали, потом кто-то даже хихикнул (кажется, «близнецы»).

— Да уж понятно, что не вы… — тяжело усмехнулась Зоя. Была она какая-то осунувшаяся. Будто после переноски тяжестей. — Сказали ведь, кто именно…

— Кто? — быстро спросил Гвидон.

— Зоя, прокрути запись, — попросил Валерий. И объяснил Гвидону: — Мы тут хотели записать песню «Кораблики» группы «Вторая иллюзия». И вдруг экстренное сообщение…

На стареньком телевизоре с выпуклым экраном побежали зигзаги и появилось лицо всем знакомой телеведущей Наташи Глазыриной.

— Мы прерываем передачу, чтобы сделать экстренное сообщение. Около часа назад на дороге между Макарьевским хутором и северной окраиной Брюсова был взорван автомобиль депутата Южнодольской областной думы Семена Семеновича Молочного. Депутат доставлен в Брюсовскую больницу и находится в реанимационном отделении. Состояние его крайне тяжелое, хотя врачи утверждают, что есть возможность сохранить Семену Семеновичу жизнь. Судя по всему, для взрыва был использован боеприпас из числа тех, которые еще попадаются в наших окрестностях после печальной памяти Ихтымского взрыва… Охранники, ехавшие в двадцати метрах за автомобилем депутата, не пострадали… Следственным органам не придется заниматься долгими поисками виновника покушения. Он был найден рядом с местом взрыва. Им оказался тринадцатилетний подросток Юрий Вяльчиков, погибший на месте. В руке его был зажат самодельный дистанционный взрыватель. В кармане погибшего мальчика был обнаружен клочок бумаги со словами: «Гады жить не должны»… Не исключено, что этот случай связан с прошлогодним делом руководителя клуба «Штурманята», к которому были причастны как депутат Молочный, так и погибший школьник… Возможно, мальчик хотел отомстить известному бизнесмену, которого считал виновным в этой истории. Видимо, он заложил самодельное взрывное устройство на обочине дороги, но не рассчитал расстояние и погиб сам, оказавшись слишком близко от взрыва…

…— Он все рассчитал точно, — ровным голосом сказал Гвидон, глядя в окно, за которым галдели беззаботные воробьи и летел тополиный пух.

Никто не спорил. Никитка тесно прижался к Зое. А по телевидению уже показывали рекламу фруктовых йогуртов.

Дело не получило шумной огласки. В расследовании, правда, возникла некоторая сложность: что за взрыв прогремел на дороге за полминуты до того, который разнес машину Молочного? Ведь в тот момент было там пусто. Что это? Неправильный расчет времени? Или «проба»? Может, у Юрия Вяльчикова были сообщники?

Не было у Вяльчикова сообщников. Были только те, кто жалел его, ни в чем уже не упрекая…

Итак, дело замяли. На фоне постоянных взрывов, пожаров, крушений и стихийных бедствий что такое гибель одного мальчишки? Да и пострадавший депутат и бизнесмен Молочный мало кого волновал. Их, депутатов этих, директоров банков, предпринимателей и политиков, стреляют, взрывают и сажают чуть ли не каждый день. Люди этого сорта делят между собой имущество, деньги и власть, а на фиг все это им, когда снаряд старой гаубицы превращает их в клочки?… А тонкий месяц и оранжевый закат над Лисьей горой светят по-прежнему, потому что их нельзя поделить, продать, превратить в недвижимость…

Где похоронили Юрия Вяльчикова, ребята не знали. Через неделю после взрыва они собрались у Дерева на откосе. Юрась кисточкой, обмакнутой в черную нитрокраску, вывел ниже имени Бориса:

ЮРА ВЯЛЬЧИКОВ

1993–2007

На этот раз не жгли костер, не пели, не жарили хлебных шашлыков. Постояли, бросили к дереву охапку ромашек и пошли по домам. По двое, по трое.

— Давай посидим вон там, — сказал Гвидон, когда они с Инки отошли от Дерева метров на сто. «Вон там» — это был травянистый уступ над журчащими струями Лисянки.

Сели в стеблях осота. Инки вытянул ноги в кроссовках, которые недавно отыскал в траве у болота. На ногах все еще темнели засохшие порезы от осоки. На кроссовку села коричневая бабочка-крапивница. Инки покачал ногой, бабочка не улетела.

«Муха тоже не улетала, когда я шевелил ногой или рукой, — вспомнил Инки. — Наверно, насекомые чувствуют тех, кого не надо бояться…»

Гвидон сказал, глядя перед собой:

— У Вяльчикова есть стихи… В прошлом году был школьный литературный конкурс, и эти стихи напечатали в газете… Я тебе еще раньше хотел их прочитать, да как-то…

— Что «как-то»? — напрягся Инки.

— Ну… не время было. А теперь можно…

— Читай, — велел Инки (бабочка все не улетала).

— Вот… — сказал Гвидон.

Инки помолчал и хмуро потребовал:

— Еще раз… Чтобы я запомнил…

Гвидон посопел неловко, но послушался…

Инки опять помолчал. И наконец высказал догадку:

— Ты не хотел читать, потому что там про муху?

— Ну… в общем да. Я думал, тебя это… зацарапает. Мол, там про такое… про хорошее, а написал-то кто? Ты же считал, что Вяльчиков предатель…

— Я так не считал… не знаю…

— А я считал. Сначала… — выдохнул Гвидон. И стал смотреть вниз. Видимо, худо было у него на душе.

Чтобы расшевелить его, Инки решил признаться:

— Я и не про муху думал, когда слушал. А… про девочку. Со стрекозой. Я… вспомнил про Полянку.

Гвидон быстро глянул на него сбоку:

— Соскучился?

— Ага, — храбро сказал Инки. И… ужаснулся мысли, которая взорвалась в нем только сейчас. Раньше она была смутной, непонятной тревогой, а тут вдруг открылась четко и беспощадно: — Гвидон! А как я теперь… с ней?! Ведь получается, что я чуть не предал ее отца!

Похоже, что Гвидон не удивился. Спросил с ленцой:

— Ты в своем уме?

— Да! В своем! Ведь теперь ее отца затаскают со всякими обвинениями! Ведь это он отвечал, чтобы не осталось нигде разбросанных снарядов. А они остались… Значит, его вина… И если бы под Молочным сработал наш снаряд, значит… это мы стали бы виноваты в Полянкином горе… Ну, почему я раньше-то про это не подумал?! — Он дернулся всем телом, и бабочка наконец улетела с кроссовки.

Гвидон сказал спокойно, снисходительно даже:

— Но я-то подумал… Или ты считаешь, что я совсем идиот? Никто ни в чем не обвинит майора Янкина. Во-первых, он отвечал не за поиски разлетевшихся боеприпасов, а за их обезвреживание. Тех, которые уже отыскали. Во-вторых, кто докажет, что снаряды эти нашли здесь, а не привезли за двадцать километров, специально?… И к тому же он теперь в отпуске, Янкин отец… Они все когда вернутся-то?

— Через пять дней, — пробурчал Инки. Объяснение Гвидона показалось ему убедительным. Видимо, он просто устал от страхов и тревог за эти дни и теперь вздохнул с облегчением.

— Так что не расцарапывай свою совесть, — подвел итог Гвидон. И вдруг сказал, отвернувшись: — Тебе-то что? Это мне теперь маяться всю жизнь…

— Почему? — вскинулся Инки. Вовсе не хотел, чтобы Гвидон маялся всю жизнь. Хватило ему и так…

— А потому, — тоскливо разъяснил Гвидон. — Если бы я не струсил тогда и нажал кнопку, Молочный взлетел бы к чертям, как было задумано. А Вяльчиков бы остался жить…

Инки будто прижало к травянистой земле. Ведь это была их общая с Гвидоном вина. И спорить с ней было невозможно. И все же Инки сказал:

— Ты не струсил. Ты передумал…

— Какая разница… Юрки нет, а этот гад приходит в себя. Передают, что «непосредственная угроза жизни уже миновала»…

К Инки пришла печальная догадка:

— Гвидон… Дело ведь не в Молочном. Вяльчиков просто решил… больше не жить… Он бы нашел, кого взорвать. Хотя бы начальника тюрьмы, в которой погубили Бориса…