Три повести - Виктор Семенович Близнец

Она раздвинула тесные кварталы, а на улицы и площади пустила лес, стоящий тут же, неподалеку, в ожидании ее сигнала. Сосны и березы, а за ними и неуклюжие дубы друг за дружкой двинулись в город, заполняя дворы и дворики. Только что здесь сплошной мозаикой рябили крыши домов, а теперь — лесной массив с полянами и просеками, на которых виднеются утопающие в зелени дома. Что еще тут за пустырь в самом центре? А, это овраг и свалка кирпича за стадионом! Непорядок! Пустим-ка туда воду, сделаем пруд, а в таком пруду, на дне которого лежит строительный шлак, говорят, хорошо разводить рыбу. Представляете: профессор Гай-Бычковский прямо с балкона тягает карасей! А Бен со своей командой устраивает на плотах морские баталии!

Тем временем Бен замаскировал ветками свежий лаз в заборе и поплелся к посыпанной гравием площадочке, где его отряд строился на линейку.

Женя переставляла кубики, и перед нею вырастал прямой, как стрела, бульвар Каштанов, на котором под каждым деревом продавали мороженое.

— А я знаю, что ты делаешь, — вдруг услышала она за своей спиной насмешливый голос и вздрогнула от неожиданности. Но тут же успокоилась.

Синько! Откуда он взялся? Будто только что из постели вылез — протирает кулачками заспанные глаза. Мало-помалу в его глазах пробуждалось хитрое лукавство и любопытство.

— Я знаю, — хвастливо повторил Синько заспанным голосом. — Ты строишь гибридный город.

— Точно, — сказала Женя. — А то, вижу, без меня тут дело не пойдет.

— И без меня, — уверенно добавил Синько.

Он окинул взглядом расставленные кубики, одобрительно хмыкнул: «Ага, хорошо!» — и вдруг спросил:

— Послушай, а мне-то ты хоть клочочек болота оставила?

— Болота? В городе? — Женины золотистые, светло-карие глаза потеплели; она улыбнулась и легонько пошлепала Синька. — Нет, миленький, прости. Болото в наш город я не пущу. А знаешь, что я лучше сделаю? Поеду завтра и привезу сюда Манькивку. Видишь, вот за стадионом свободное место. Сюда-то мы и переселим Манькивку. И пруд, и скалу, и речку — все перенесем. Только, конечно, дорогу заасфальтируем и школу этажей на двадцать соорудим. И будем мы с тобой бегать в школу мимо пруда. И если уж тебе так захочется, найдешь там себе немножечко болота, чтоб вымазать свою мордочку.

Синько еще раз провел своими светофорчиками по кубикам и, кажется, остался доволен проектом города. Особенно понравилось ему, что зелень буйно росла на балконах, поднималась по стенам домов, свисала гирляндами с телеграфных проводов. «Хорошо!» — сказал Синько. Потом взглянул на один из центральных бульваров и нахмурился:

— Нет, тут не так. — Он, кряхтя, присел на корточки и поправил кубики. — Не надо милицейских будок. Люди у нас будут ходить на работу лесными стежками, машины помчатся по сосновым просекам, а регулировщиков мы посадим знаешь куда? В дупла дубов! О! И пусть оттуда регулируют движение автобусов, диких козуль, школьников, белок и лесных трамваев. Точно?

Синько посмотрел на Женю взглядом, не признававшим никаких возражений.

— Принято единогласно! — Женя, смеясь, подняла вверх обе руки. Задумалась — и вмиг ее веселое настроение омрачилось тревогой. — Послушай, — серьезно обратилась она к Синьку. — А где твое бугало? Ты тогда так испугался…

— Еще бы не испугаться! Было отчего. Вбежал я во двор, а от Кадухиного дома — только пыль столбом. И сверху на нем бульдозер топчется. А я-то свой огонек в стене спрятал. Днем с огнем не найти. А бульдозер нашел и зацепил ковшом мое бугальце. И только зацепил, как у меня косточка — хрусть! — и выскочила из пятки, и теперь я вечно буду хромать, вот!

Синько задрал ногу и показал Жене маленькое красное копытце, отполированное до блеска. (Женя удивленно поморщила нос — где там и какая косточка выпала, ничего не было видно.) А Синько прошелся перед ней, демонстрируя, как он прихрамывает на правую ногу. Хромал и постанывал, но только трудно было сказать, на самом ли деле выпала у него косточка или это он, хитрец, дурачит девочку.

Во всяком случае, Женя пожалела его, погладила теплую мохнатую спинку.

Синько зажмурился и забормотал, как старичок. Сказал, что теперь-то уж он знает, куда прятать свое бугальце. В старых домах — ни в коем случае! Старое — ненадежно. Синько стал умнее: что на Лукьяновке будет стоять вечно, лет сто, а то и двести? То, что новое и капитальное. Вот он и нашел поблизости небоскреб (целых 24 этажа), совсем новенький, только что построенный, и так запрятал там свое бугальце, что теперь никто, никогда, ни за какие деньги…

А потом они дружно взялись за кубики, потому что много еще проблем в их городе нужно было разрешить: как приставить к тучам ковши, чтоб по этим ковшам сбегала дождевая вода, скапливалась в подземных озерцах-резервуарах, а потом била повсюду фонтанчиками — во дворах, на улицах, на клумбах; какую нужно построить оранжерею, чтобы в ней росли и грибы (для Синька!) и подснежники (для Жени), а в школе чтоб прямо от окон начинался бассейн и на переменах проводились бы соревнования ватерполистов и пловцов…

Увлеченные работой, они целый час строили свой гибридный город, в который должны были переселиться Пуща-Водица, Манькивка, Днепр, высотные дома, деревья с милиционерами-регулировщиками в дуплах и пруд, на котором будут вестись морские баталии. Вместе ползали по паркету, коротко и деловито переговаривались и каждый по-своему переставлял кубики.

Солнце ласково пригревало им спины через стекло, воробьи постукивали клювами по жестяному карнизу за окном.

А на тумбочке под зеркалом лежал развернутый авиабилет, как свидетельство того, что начинается школьное лето и что жизнь, по выражению одного великого географа, прекрасна еще и потому, что можно путешествовать.

1974

Кура́й — местное название перекати-поля.

Шкво́рень — железный прут.

Обжи́нка — крестьянский праздник по окончании жатвы.

Толо́ка — помощь, работа сообща.

«Санта-Мария» — одна из каравелл, на которой Христофор Колумб открыл Америку.