Григорий Медынский - Повесть о юности

Я выше этого!»

Затем, другими чернилами, было приписано:

«А на душе все-таки грустно!»

Позднее, спустя несколько дней, на этой странице появилась вклейка:

«Если бы вся цель нашей жизни состояла в нашем личном счастье, а наше личное счастье заключалось только в одной любви, тогда жизнь была бы действительно мрачной пустыней, заваленной гробами и разбитыми сердцами.

Но есть для человека и еще великий мир жизни, кроме внутреннего мира сердца — мир исторического созерцания и общественной деятельности, тот великий мир, где мысль становится делом, а высокое чувствование — подвигом» (Белинский).

Последний месяц… Последние недели в школе. Последний номер «Нашей дружбы»!..

Газета на этот раз получилась веселая, шутливая, и даже Игорь Воронов, изменив своему обычному задиристо-боевому тону, написал «Феерию-буфф. — «фантастически-реалистический эскиз будущего». В нем изображался примерно конец века, Москва того времени, величественные архитектурные ансамбли, гранит, мрамор, парки, сады, новые улицы…

«Приехал я на конференцию, посвященную использованию энергии нового радиоактивного вещества ФК-2, недавно открытого моим школьным товарищем Феликсом Крыловым. На этой конференции я встретил и других моих старых друзей — Валю Баталина, когда-то прозванного нами Академиком, а теперь и в самом деле действительного члена Академии наук, математика с мировым именем, Борьку Кострова, прогремевшего своим планом обводнения Сахары. Он по-прежнему неутомим, напорист и, заняв всю трибуну своей плотной фигурой, начал речь:

— Товарищи! Мы живем в великую эпоху коммунизма, в эпоху величайшего расцвета всех могучих сил человечества…»

Сообщал Игорь и о знаменитом певце Александре Прудкине, о первом полете на Марс межпланетного корабля «СССР-1» под водительством Василия Трошкина, о «докторе неизвестных наук» Сухоручко. В этих фантазиях была и дружеская улыбка, и намек, и совет, и уверенность в том, что все будет «ну, если не в точности, так приблизительно».

Девочки тоже писали о новых растениях, выведенных Майей Емшановой, о знаменитой пианистке, потрясающей человеческие души, — Лене Ершовой. Даже Юлю Жохову в этом же фантастическом плане представили идеальной хозяйкой, положительной и степенной женщиной с горделивой осанкой и строгим характером.

Таня Демина так и озаглавила свою статью: «Последняя заметка».

«Признаюсь, за десять лет пребывания в школе в голову не раз приходила нетерпеливая мысль: «Как надоело! Скорей бы!» А сейчас до слез жалко расставаться со школой и просто трудно представить себя вне школы. Даже если припомнить самые «страшные» минуты нашей школьной жизни, как, например, неожиданная контрольная по математике или зловещий шепот перед уроком, идущий из параллельного класса: «Елизавета Васильевна весь урок спрашивает! Двойки ставит!» — даже тогда рождается чувство зависти к тем девочкам, которые учатся еще в младших классах. Почему-то все «страшное» исчезло из памяти, осталось одно хорошее — много хорошего. Я, например, всегда буду помнить комсомольское собрание, на котором меня приняли в комсомол, вечер, на котором мы приветствовали своих учителей, приехавших из Кремля, где им были вручены ордена, вечер встречи с окончившими школу. Многое буду помнить. Очень жаль расставаться со своими школьными подругами, но зато до чего же интересно будет встретиться с ними несколько лет спустя и посмотреть в глаза друг другу!

поется в песне.

…А вот и последние дни, последние уроки.

Все так же, как всегда, звенит звонок, входит учитель, выходит учитель и опять звонок — все как обычно. Но где-то в глубине души возникает и все больше растет ощущение необычности всех этих звонков и уроков. Вот кончилась химия, вот сдан последний чертеж, проведено последнее занятие по физкультуре.

Борис всегда любил слушать Зинаиду Михайловну, ее свободный рассказ, напоминающий набросанную широкими мазками картину, ее горячий и искренний голос, заставляющий не просто запоминать и не просто понимать, а переживать то, о чем она говорит. Но сейчас, на последнем уроке, она была особенно в ударе. Все пройдено, все повторено, — остается кинуть последний, всеохватывающий взгляд на эпохи, мыслить которыми она учила своих питомцев на протяжении всех этих лет.

Владимир Семенович тоже закончил последний урок прочувствованным словом о том, что оставалось для него самым любимым и дорогим — о литературе и красоте человеческого слова.

— Н-ну-с, молодые люди! Я закончу тем, чем и начал в свое время работу с вами. Я знаю, большинство из вас идет в технику, на производство, на научную работу. Все это нужно, и все это важно. Но где бы и кем бы вы ни работали, вы не можете не любить литературу, не ценить ее и не следить за ней, если вы хотите быть культурными людьми. Вы начинаете жить. Но как бы ни была велика и содержательна ваша личная жизнь, она никак не может охватить и вместить в себя все богатство знания, мыслей, чувств, человеческих отношений, которое порождается непрерывным развитием нашей действительности. В этом вам поможет литература. Она расширяет объем человеческой жизни, ее содержание, она умножает опыт, обостряет зрение, слух, она дает идеалы и критерии, она создает прекрасное. Любите ее! Учитесь у нее! Она поможет вам жить. А кто почувствует огонь в душе, — дерзайте, беритесь за перо и создавайте ее — литературу нашего будущего!

Это было на предпоследнем уроке. Потом перемена и церемония последнего звонка. В большом актовом зале выстроилась вся школа, по классам. Краткое слово директора, и к десятым классам подходят первоклассники. У каждого из них небольшой букетик подснежников.

К Борису подошел маленький черноглазый мальчуган в коричневом вельветовом костюмчике. Приподнявшись на носки, он тянулся рукою к боковому кармашку пиджака Бориса, чтобы засунуть туда свои подснежники. Борис нагнулся, подставляя ему грудь, а потом вдруг схватил мальчугана, поднял и поцеловал в лоб.

— Как учишься-то?

— Хорошо!

— Ну, учись!..

— Дайте десятым классам последний звонок! — громко сказал директор.

Из двери торжественно вышла тетя Катя. В руках у нее был большой, «допотопный», перевязанный розовой лентой звонок, заменявший на сегодня обыкновенный — электрический. Она высоко подняла его над головою и прозвонила.

Десятые классы пошли на последний урок. Этот урок Полина Антоновна провела в обычном деловом, рабочем тоне. Говорила о подготовке к экзаменам, о режиме на это время, о множестве других, мелких, но очень важных вопросов.

— Ну! Вот и все! — закончила она свою беседу, и в том, как она сказала «все», Борис почувствовал, что и для нее конец занятий тоже связан с какими-то своими большими переживаниями.

Кончился урок, но ребята долго не поднимались со своих мест. Не хотелось! А потом вышли из школы и всем классом отправились в кино.

На подготовку к первому экзамену — к сочинению по литературе — было дано два дня.

Борис обложился книгами, решил повторять. Но просто повторять оказалось делом бессмысленным, если в течение года ты не работал, то за эти два дня ничего не сделаешь.

Борис перелистал учебник в поисках того, чего он не знал, в чем не был до конца уверен. «Пушкина — знаю. Лермонтова — знаю. Гоголя? — Чего же я не знаю?»

Потом стал сам себе «подковырки строить».

«В чем разница между романтизмом и романтизацией?»

«В чем величие русской литературы?»

«Каковы основные черты метода социалистического реализма?»

«А что нового внесла в этот метод советская литература после Горького?»

Потом стал думать. Но думал, кажется, больше не о предмете, а о себе, о своих силах. Сдашь ли? Способен ли?

Словом, эти два дня Борис не столько готовился, сколько волновался. А накануне экзамена, вечером, отец отобрал у него книгу и сказал:

— Ну, брат, перед смертью не надышишься! Давай-ка лучше в шашки сыграем!

Они сыграли в шашки. Борис успокоился и лег спать.

Утром, надев хороший костюм и повязав новый галстук, он пошел в школу. Во дворе толпились ребята. Они держались кучками, по своим классам, тихонько смеялись, шутили, хотя в душе, вероятно, так же волновались, как волновался Борис.

Когда открылись двери школы, первыми вошли в них выпускники, десятые классы, а остальные — это Борису показалось трогательным — проводили их аплодисментами.