Лидия Чарская - Записки маленькой гимназистки

Ах, что это были за свидания! Анна, несмотря на свою молодость (ей было не больше пятнадцати), объездила полмира со своим отцом. Они были очень богаты и могли путешествовать все свободное время. Отец Анны был очень важный сановник и зимою имел очень много работы. Зато летом они с Анной каждый год ездили за границу. Как любила эти поездки с отцом молоденькая графиня!

Я благодаря ее рассказам (а рассказывать Анна умела мастерски) узнала и про египетские пирамиды, в которых древние египтяне хоронили своих царей, или фараонов, и про Эйфелеву башню, самую высокую башню в мире, и про Адриатическое море, вечно теплое и вечно голубое…

В короткие минуты встреч Анна делилась со мною всем, что сама знала, и, Боже мой, как я любила эти встречи, как любила милую, дорогую Анну!

— Ну, детвора, через два дня плясать будем, — говорил перед кануном сочельника дядя, входя в зал в послеобеденное время, когда мы все, чинно рассевшись подле Баварии, слушали рассказ о том, как один неблагонравный мальчик набил шишку на носу другому, благонравному, и как в награду пострадавшему мать дала черносливу, а неблагонравного драчуна поставила в угол… История была прескучная, но мы должны были ее слушать, потому что уроков учить не полагалось, так как занятия в гимназии прекратились и нас распустили на рождественские каникулы по домам.

Дядя был в отличном настроении; он только что приехал откуда-то и внес с собою струю свежего морозного воздуха и белые снежинки, не успевшие растаять на усах и бороде.

Толя первый вскочил со своего места, за ним — Нина, за Ниной — Жорж и за Жоржем — Жюли.

Надо сказать, что дядя любил всех своих детей одинаково и не делал различия между хорошенькой Ниночкой и горбуньей Жюли. Но он редко бывал дома и, занятый службой, не мог много времени посвящать детям.

— Папа, — кричала Жюли, — непременно пригласи на елку Ивину, Рош, Мордвинову и Рохель! Это мои лучшие подруги…

— Ну вот еще! — процедил Жорж. — Очень нужно! Лучше, папа, гимназистов позови: Валюка, Ростовцева, Чернявина, Ясвоина, Котикова, Мухина, Дронского, Скворцова… а то — что девчонок! Ей-богу! Они только пищат и кривляются: «Ах, какой бантик! Ах, прелесть кушак! Ах, восторг ленточка!» Кудах-тах-тах, кудах-тах-тах! Курицы — и только! Остроумно!

Дядя смеялся.

— Всех позовем, всем места хватит… А тебе, Леночка, кого пригласить хочется, а? — обратился он неожиданно ко мне.

Я смутилась.

— Может быть, из подруг кого хочешь? — поглаживая меня по голове, ласково спрашивал он.

— У меня нет подруг, дядя! — чуть слышно произнесла я.

— Как! Никого нет в классе, кто бы подружился с тобою?

— Нет, дядя!

— Ну а так у тебя помимо гимназии разве нет подруг?

Я задумалась на минуту. «Пригласить графиню Анну?» — мелькнуло в моей голове.

Но тут же я оттолкнула эту мысль. Молоденькая графиня строго-настрого, ради моего блага, запретила мне говорить про наше знакомство. Нет, решительно я не смела приглашать ее к нам, и я уже хотела поблагодарить дядю за его внимание ко мне и сказать, что у меня нет подруг, как неожиданно над моим ухом прозвучал насмешливый голосок Ниночки:

— Что ж ты забыла про твою подругу — кондукторскую дочку!

«Нюрочку! Пригласить Нюрочку! — обрадовалась я. — Как это не пришло мне в голову раньше! Как я могла забыть про нее!»

И тут же я попросила позвать к нам на вечер маленькую дочь Никифора Матвеевича.

— С удовольствием, девочка, — согласился дядя, который всегда был ласков со мною в память своей покойной сестры, то есть моей мамочки, — напиши письмо твоей подруге. Пусть приходит… Все пишите приглашения вашим друзьям, — обратился он к детям, — а я сам приглашу только одну-единственную гостью, а кого — не скажу… — заключил он с лукавым видом.

— Скажи, скажи, папочка! — облепили его со всех сторон Жюли, Жорж, Нина и Толя.

— Ну ладно, так и быть, скажу. Это дочь моего начальника, прелестная маленькая барышня, очень образованная и начитанная. Я бы хотел, чтобы вы подружились с ней. А теперь пустите меня. Надо ехать за покупками к балу. До свиданья! — И, перецеловав всех нас, дядя поспешил уйти.

Матильда Францевна принялась было снова за книгу, но никто не хотел знать, чем кончилась печальная повесть благонравного мальчика с шишкой на носу.

Жорж первый прервал чтение, вскричав:

— Могу себе представить эту дочь начальника: фря какая-нибудь! Говорит все время по-французски и ходит, как утка, переваливаясь на высоких каблуках. Остроумно!

— Ну, эта уж в тысячу раз лучше, нежели солдатская дочка! — протянула, презрительно сморщив носик, Ниночка. — Очень приятно быть знакомою с дочерью какого-нибудь министра. А то вдруг — Ню-роч-ка! Мужицкое имя. Стыдно сказать!

— Нюрочка, Курочка, Подфуфырочка, не все ли равно! Я с мужичкой танцевать не стану. И Тольке не позволю! Да! — вскричал Жорж.

— А я буду! — неожиданно пропищал мой милый Пятница и торжествующе посмотрел на старшего брата.

— Молчи! Как ты смеешь! — рассердился Жорж. — Клоп, а еще разговаривает! Остроумно! Тоже! Молчать!

— Сам молчать!

Тут произошло нечто неожиданное. Жорж ударил Толю, Толя — Жоржа. И оба полетели со стула прямо под стол на ноги Баварии. У Баварии болели мозоли, она лечила их каждое утро какой-то жидкостью из зеленой баночки. Жорж ударился головой о мозоль Баварии, Бавария закричала от боли и расставила мальчиков по углам.

Жорж стоял в углу и злился. Толя вздыхал и тихонько ворчал себе под нос:

— Вот уеду на необитаемый остров, заведу себе козу и попугая, как Робинзон. Попугая выучу говорить: «Ревельская килька лечит мозоли». Ах, зачем я не Робинзон, а только Пятница.

Бедный Толя! Бедный Пятница!

Что это была за чудная красавица! Пышная, зеленокудрая, обвешанная золочеными украшениями и всевозможными безделушками.

Я смотрела на нарядную елку, и мне вспомнилась другая: далекая, скромная елочка, которую ежегодно добрая мамочка устраивала для меня. Ах, та елочка нравилась мне больше, гораздо больше этой пышной красавицы!

Я стою посреди гостиной, и в голове моей проносится знакомая, милая картина.

Рождественский сочельник… На дворе вьюга и метелица, а мы в теплой уютной комнате украшаем нашу елку. Мама в белом платье, такая нарядная, счастливая.

«Вот тебе от меня подарок, Ленуша!» — говорит она и подает мне сверток.

Я знаю, что это. Кукольный сервиз и настоящий самоварчик, который можно ставить. Я именно и хотела этого. Добрая мамочка, как она умеет угодить!..

И, углубившись в мечты, я совершенно забываю про окружающее…

— Вот она где! Очень любезно заставлять искать себя! — слышится вдруг подле меня голос Ниночки, который сразу будит меня.

И Нина, нарядная, хорошенькая и воздушная, влетает в залу.

За нею — ее подруги: Ивина, Мордвинова, Рош, Рохель.

Я точно просыпаюсь от сна… А какой это был сон! Дивный! Чудный!

— Гости уже собрались, а она еще и не думает одеваться! Разгуливает в своей черной ряске, точно монахиня! Изволь одеваться скорее! Из-за тебя опоздаем с танцами, гадкая Мокрица! — выходит из себя моя хорошенькая кузина.

— Что, как ты сказала? — слышится вокруг нас веселый хохот. — Мокрица! Ах, как это верно! Она вечно хнычет, всегда! Мокрица и есть… Браво! Браво!

— Ступай одеваться! — крикнула Ниночка.

— Мне нечего одеваться. Ничего другого я не надену, — тихо, но твердо проговорила я. — Дядя позволил мне носить траур по мамочке целый год, и я ни за что не расстанусь с моим черным платьем.

— Да как же ты танцевать будешь в трауре? — сделала на меня большие глаза Женя Рош.

— Я и танцевать не буду!

— Ну, это уж дудки! Не смей портить нам праздника!

И прежде чем я успела опомниться, Женя бросилась к роялю, открыла крышку и заиграла очень шумную польку. Между тем высокая, сильная Мордвинова подхватила меня за талию и закружилась со мною по зале. Я напрасно отбивалась от нее: она была вдвое сильнее меня. Глядя на мои тщетные усилия освободиться, девочки помирали со смеху. Особенно хохотала Ниночка. Она даже на пол упала и не могла подняться, обессилев от хохота. В эту минуту в передней раздался звонок.

— Кто бы это мог быть? Верно, начальница! — разом сделавшись серьезной, произнесла Ниночка, вскакивая с полу.

— Кто, кто, какая начальница? — закидали ее вопросами девочки.

— Папиного начальника дочь. Очень важная барышня. Ее отец министр, кажется, или еще поважнее! — не без гордости произнесла Ниночка и окинула всех победоносным взглядом.

Девочки заохали и заволновались. Дочь министра! Ах, как это хорошо!.. И они будут танцевать с такой важной барышней!

— Ах, какая ты счастливица, Ниночка, что у тебя такая знатная подруга! — произнесла, блестя разгоревшимися глазками, хорошенькая Ивина.