Анна Масс - Я и Костя, мой старший брат

Меня это радовало. К сожалению, Наташа забегала ненадолго — у нее наступила зачетная сессия.

На третий день, несмотря на возражения Наташи, Костя встал с постели, и теперь мы ездили к маме каждый день по очереди: я после школы, он после института.

Мама поправлялась. Пятна на лице побледнели, хотя еще были заметны, и глаза стали лучше — уже не пугали меня, как в тот день, когда я в первый раз их увидела.

И вот наступил день выписки.

Накануне мы с Костей убрали и пропылесосили всю квартиру, перемыли всю посуду. Костя сварил мясные щи, провернул мясо и нажарил котлет. Утром осталось убрать только кухню. И тут случилась неприятность: я разбила мамину любимую хрустальную вазочку. Вообще-то мама была равнодушна к вещам, но этой вазочкой она очень дорожила: это была память о ее родителях, погибших в Ленинграде во время блокады. Я помыла вазочку и несла ее в мамину комнату, в застекленный шкафчик, где она обычно стояла. Но в передней зацепилась за циновку, уронила вазочку, и она разбилась на мелкие кусочки.

Костя вышел из кухни в мамином фартуке с веником в руке и увидел осколки.

— Эх ты, растяпа! — огорчился он.

— Растяпа, — согласилась я. — Что теперь делать?

А что делать? Собрать и выбросить. Ведь не склеишь.

— А вдруг склеим? Давай соберем, а выбрасывать не будем до маминого прихода.

Мы стояли в передней, обсуждали грустную судьбу маминой вазочки и не обращали внимания на то, что кто-то давно уже тяжело дышит за дверью, пытается открыть ее ключом, и не может.

Костя, который находился ближе к двери, бросился открывать. За дверью стоял папа.

— Папа! — радостно завопила я и бросилась к нему на шею.

— Что с мамой? — хрипло спросил он, глядя поочередно то на меня, то на Костю воспаленными глазами.

Я только теперь заметила, какой взволнованный, усталый вид у нашего папы. Он был небрит, пальто расстегнуто, брюки помяты.

— С мамой что? Да говорите же! — повторял он измученным голосом.

— Все хорошо! — заговорил Костя. — Ее сегодня выписывают. Мы сейчас поедем за ней.

— Я сегодня в школу не пошла! Папа, я четыре с минусом получила за контрольную!

— Подожди ты со своей контрольной, — сказал папа с облегчением. — Что тут у вас произошло? Я же ничего не знаю! Получил телеграмму, сорвался — и сюда.

Мы наперебой стали рассказывать папе все, что было. Мы все еще зачем-то стояли в передней, только папа устало присел на табуретку.

— Что же мы тут торчим? — сказал он наконец. — Пошли в комнату, я хоть побреюсь, и поехали скорей за мамой.

Побрившись, умывшись и переодев рубашку, папа немного успокоился.

— Это чистая случайность, что я получил вашу телеграмму, — сказал он, — У режиссера зуб заболел, а вырвать некому: в поселке, где мы работали, — ни поликлиники, ни врача. Ну, он и уехал в город зуб выдирать. В городе зашел на почтамт — и вот… Ну, он скорее обратно с телеграммой. Я в тот же день и махнул. А попробуй доберись. Дорог нет, все развезло, погода нелетная. Сутки ждал погоды, извелся весь. Потом на грузовом самолете — до центра, а там уж сразу. Трое суток добирался, почти не спал.

— А котиков успел заснять? — спросила я.

— Успел, — улыбнулся папа. — Остальное помощник доснимет. Да шут с ними, с котиками! Ox и наволновался я!..

***

И вот мы все вместе возвращаемся домой на такси. Я — на переднем сиденье, мама, папа и Костя — на заднем. Но я не смотрю на дорогу. Обернувшись назад, я гляжу не нагляжусь на маму. За большими темными очками почти не видно глаз. Мама улыбается и прижимает к груди огромный букет цветов, который мы купили по дороге.

— Мамочка, не сердись, я твою вазочку нечаянно разбила, — признаюсь я.

— К счастью, к счастью! — отвечает мама, радостно улыбаясь.

Папа то и дело целует маме руку и смотрит на нее таким взглядом… таким… Внезапное открытие осеняет меня. Ну да, конечно! Точно так же смотрела Наташа на Костю, когда он лежал больной. Значит, Наташа любит Костю?! А он-то!..

Это открытие так поражает меня, что я не могу молчать.

— Костя, — говорю я, — да ведь Наташа-то, оказывается, тебя любит!

Костя так и подскакивает на сиденье, как будто его укололи.

— Не смей касаться чистых вещей грязными руками! — орет он.

— У меня чистые руки! Я их пемзой терла!

— При чем тут пемза? — кричит Костя. — Думай, прежде чем ляпать вслух свои недоношенные мысли!

— А я думаю!

— Головой думай, а не тем местом, на котором сидят!

— Замолчи!

— Дети! Дети! — ужасаются мама и папа. — Прекратите сейчас же! Как вам не стыдно! Опять склока! Опять грызня!

А мы ругаемся с упоением, всласть. Я не сержусь на Костю. По-моему, и он на меня не сердится. Просто все вернулось на свои места. Мама с нами, папа с нами, мы с Костей грыземся, как прежде, — значит, все в порядке.

Юля сообщила нам, что скоро выйдет фильм «Пятнадцатилетний капитан» по Жюлю Верну. Она прочитала об этом в журнале «Огонек».

Юля сказала, что у нее есть книжка «Пятнадцатилетний капитан» с картинками. Но она ее как раз сейчас читает, а когда прочтет, отдаст Мишке, она ему уже обещала. Мы с Наташкой и Аней Горчаковой встали в очередь. Я боялась, что если фильм выйдет, а я еще не прочитаю, то в кино не все пойму. Как назло, в очереди я оказалась последней, а Мишка читал очень медленно — он уверял, что не пропускает даже описания природы.

Я вся извелась, пока дождалась своей очереди. И заболела-то я, как мне показалось, от нетерпения. Конечно, на самом деле это не так, потому что скарлатиной заболевают по каким-то другим причинам. Но именно в тот день, когда долгожданная книжка попала наконец ко мне в руки, у меня поднялась температура, и врач сказал маме, что у меня типичная скарлатина и что меня нужно срочно изолировать. Не давать мне в руки никаких книг и игрушек, кроме тех, которые уже побывали у меня в руках с момента болезни. Эти предметы потом обязательно нужно сжечь, потому что они могут стать источником заразы.

И вот я слегла на четыре недели с единственным предметом — с книжкой Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан».

Это была растрепанная, зачитанная книга, такая старая, что некоторые буквы даже писались не так, как обычно: например, вместо «Е» изображался твердый знак, а буква «И» была как» английском языке: «i». Вначале мне из-за этого даже трудно было читать, но очень скоро я к этому привыкла и уже не обращала внимания.

Обычно, если книга с картинками, я вначале рассматриваю все картинки, а уж потом принимаюсь за чтение. А тут я нарочно не заглядывала вперед, чтобы продлить удовольствие. Зато как приятно было перевернуть страницу, а там — картинка! А под картинкой — фраза из текста, которая объясняет, что нарисовано. Как я восхищалась бесстрашным юношей Диком Сэндом! А негр Геркулес! А умный пес Динго с таинственными буквами «С. В.» на ошейнике!

Я пробираюсь вместе с путешественниками по африканским дебрям. Я готова собственными руками убить злодея Нэгоро, который вверг всех этих благородных людей в пучину опасностей.

Мама приносила мне в постель завтрак, обед и ужин, и я ела, не отрываясь от книги. Мама говорила:

— Ты как пьяная! Хоть во время еды не читай! Ты себе глаза портишь!

Я откладывала книгу в сторону, но все равно, скосив глаза, читала. Не могла оторваться!

— Если бы ты с такой охотой уроки готовила! — вздыхала мама.

Она очень беспокоилась, что я за месяц сильно отстану. А меня волновало совсем другое: доберутся ли путешественники до побережья? Неужели, избегнув стольких опасностей, они станут жертвами жестоких туземцев? Какие новые злодейства замышляет Нэгоро?

Но вот верный Динго привел их в пещеру. Сейчас откроется тайна двух букв. Так и есть! Человеческий скелет на полу пещеры. Записка: «Здесь… в 120 милях от берега океана… меня смертельно ранил и ограбил мой проводник Нэгоро… Динго! Ко мне… Самюэль Вернон».

— Я отберу у тебя книгу! — закричала мама, войдя в комнату. — Тебе нельзя волноваться, а ты так рыдаешь! У тебя будет осложнение! Ты этого хочешь?

Я засунула книгу под спину и легла на нее.

— Много хоть тебе осталось?

— Совсем немножко, — с сожалением сказала я.

— Слава богу, успокоишься наконец, — сказала мама.

Но как только я закончила книгу, я тут же начала читать ее сначала. Дик Сэнд — вот кто стал моим героем! Я играла в него. Я придумывала новые приключения, еще интереснее тех, что в книге. Я словно переставала быть сама собой, когда играла. Для мамы и для всех остальных я продолжала оставаться девочкой Валей, ученицей четвертого класса. А для самой себя я стала смелым юношей, Диком Сэндом. Это было какое-то странное ощущение, я бы, пожалуй, не решилась рассказать о нем никому, даже своей лучшей подруге Наташке. Так рассказать, чтобы она поняла и не засмеялась. Меня это ощущение волновало и захватывало.