Ирина Пивоварова - Рассказы Люси Синицыной (сборник)

– Та-ак… В журнале, значит?.. Ладно, сейчас разберёмся… Ваши документы! – повернулся он к Бороде.

– У меня нет с собой документов. Дома остались. Но Геннадий Васильевич может подтвердить, что мы с ним в одном журнале работаем. Мы, видите ли, коллеги, товарищ милиционер.

И тут из-за спины участкового выступила доселе скрывавшаяся там Люська.

– Не верьте им, Владимир Павлыч! – закричала Люська. – Никакие они не калеки! Они оба шпионы! Вот этот вот хотел эту девушку украсть, а вот этот ему помочь пришёл!

– Час от часу не легче! – воскликнула Лена. – Послушайте только, что болтает эта девчонка! Гена, вы слышите? Оказывается, вы меня украсть хотели!

И тут произошло нечто странное. Нечто такое, что не лезло ни в какие ворота.

– Ну, вообще-то, Лена, я вас действительно с удовольствием бы украл! – вдруг, глупо улыбаясь во весь рот, заявил Лохматый.

– Вот видите! – обрадовалась Люська. – Он сам признался! Сам!

– Помолчи, Люся, – строго сказал участковый. – Без тебя разберёмся!

И тут заговорил Павлик Помидоров.

– Она не напутала, – горячо и взволнованно сказал он. – Эти люди в самом деле преступники. Я их давно выследил, я всё про них знаю. Вот у этого кличка «Старик», вот у этого «Борода», а ещё у них есть помощница, по кличке «тётя Фарида»…

Но Павлик не успел договорить. Гром потряс квартиру № 37. Преступники захохотали.

Они хохотали, взявшись за бока, раскачиваясь, плача от смеха.

– Ох-хо-хо-хо! – хохотал Старик.

– Ух-ху-ху-ху! – хохотал Борода.

– Ой, не могу, умру! – надрывался Лохматый.

– Держи меня, сейчас лопну! – вторил его приятель. – Так вот, значит, где собака зарыта? Вот, значит, за кого нас эти дети приняли?!! Ух-ху-ху-ху… За преступников! Мама родная, да какие же мы преступники? Я художник Юрий Соколов, а мой друг Ге-на…

– Всего-навсего фотограф! – воскликнул Лохматый.

– Ну, это он, пожалуй, скромничает! – возразил, вытирая слёзы, Борода. – Я вам покажу сейчас, какой это «всего-навсего фотограф». Замечательные вещи делает. Глядите-ка сюда… Вот, прошу внимания! – и вынул из папки журнал «Молодость» в ярко-зелёной обложке и раскрыл его.

– Боже мой! – тихо охнула Лена. – Да это, кажется, я!

Посредине журнала красовалась фотография. Она была большая, во всю журнальную страницу.

На лавочке вся в солнечных пятнах сидела Лена. Маленькие зубчатые тени от листьев скользили по её волосам.

Лицо её было серьёзно и сосредоточенно. В руках – тонкая веточка. Склонившись, Лена чертила веточкой по земле иксы, игреки, квадраты и треугольники. Внизу, под фотографией, было написано: «Скоро экзамены. Фото нашего собственного корреспондента Геннадия Рюмкина».

Пять минут в полном молчании, сердито насупив белые брови, милиционер Милюков разглядывал фотографию. Пять минут, целых пять минут никто из присутствующих не проронил ни слова. Борода глядел на Лохматого, Лохматый и Лена глядели друг на друга, Люська глядела на Павлика, а Павлик глядел в пол.

Не то чтобы глядел, а прямо-таки впился в пол, согнулся в три погибели, низко-низко наклонил голову, как будто хотел лбом упереться в крашенные лаком половицы. На шестой минуте…

– Гм, – сказал участковый и, обернувшись, так строго поглядел на Люську, что брови его совсем сошлись у переносицы. – Гм, – сказал он снова. – Неувязочка вышла, товарищи! Вот эта особа… товарищ Люся… кое-что напутала. Да. У неё, знаете, вечно фантазии в голове…

И вдруг милиционер застенчиво улыбнулся.

– А я-то думаю, что это мне так ваша фамилия знакома, товарищ Рюмкин! Да ведь я за вашими достижениями давно слежу! Я, если можно так выразиться, ваш поклонник в области фотографии, вот как.

– Неужели?! – обрадовался Лохматый. – Так будем знакомы! Меня зовут Гена. – И Лохматый протянул милиционеру широкую, как лопата, ладонь.

– Милюков. Владимир Павлыч, – зарделся участковый. – Очень рад лично познакомиться! Я, понимаете, тоже фотографией увлекаюсь. Только у меня, конечно, не такие достижения, как у вас. Куда мне! Вы мастер исключительный! Да. Так что большая просьба выступить у нас в отделении о современных достижениях в этом искусстве.

– Договорились, товарищ милиционер!

– А сейчас мне идти надо. Извините, дорогие товарищи. Пошли, Людмила! – козырнул участковый.

– А где же Павлик? – сказала Люська. И тут вдруг все вспомнили про Павлика Помидорова и стали искать его глазами.

Но Павлика нигде не было. Он ушёл.

– Гена, пожалуйста, догоните этого мальчика! – сказала Лена. – Он, оказывается, спасти меня хотел! А я кричала на него. Я думала, он хулиган.

А Павлик шёл по улице. Шёл, от усталости и огорчения еле волочил ноги, хромал и спотыкался на каждом шагу.

Ушибленная при падении рука сильно болела, раньше Павлик как-то не заметил этого. Ох, как болит! Трудно идти. И на душе тяжело, как будто к ней гирю подвесили.

– Какой позор! – тихо шептал Павлик. – Теперь надо мной всю жизнь смеяться будут! Теперь мне проходу не дадут! И поделом! Тефтеля проклятая! Глупец! Куда тебе людей спасать, за большие дела браться? Ты и маленького-то не умеешь, троечник несчастный! Тебя и в звеньевые-то ни разу в жизни не выбрали! А всё почему? Потому что ты… ты… помидор ты расквашенный, вот кто ты!

Так шёл и шептал Павлик и вдруг услышал позади себя:

– Павлик, подожди! Куда ты? Мы весь двор обыскали, не знали, где тебя найти! – И к Павлику подбежали запыхавшиеся Люська и братья Петуховы.

– Ты куда идёшь? Пошли домой! Мы с тобой пойдём, – сказала Люська. – Правда, Петухи?

– Ага! – сказали братья. – Ну, ты даёшь! Нам твоя сестра всё сказала!.. Как же ты не побоялся по верёвке… с четвёртого этажа?! И этих… самых… голыми руками ловить! Ну и отчаянный ты, Пашка! Прямо Фантомас!

– А вы как думали? – гордо сказала Люська. – Мой брат такой! Ничего не боится! Правда, Павлик?

Было утро. Хоровод весёлых пылинок кружил в воздухе. Павлик лежал на кровати, укрытый тёплым одеялом.

Можете себе представить, проснулся он с раздутой, как шар, щекой.

– Свинка! – ахнула Марина Сергеевна и не велела вставать с постели.

Ну и хорошо, что свинка! Хорошо, что можно отдохнуть, поваляться в постели, собраться с мыслями.

Павлик закрыл глаза и потянулся. Ой, что было вчера вечером! Громы и молнии метала Марина Сергеевна на своего непутёвого сына!

– Все дети как дети! – кричала она. – Варя Петрова в живом уголке за кроликами ухаживает. Витя Сундуков настольным теннисом увлекается! Толя Галушкин гербарии собирает! Твоя двоюродная сестра в музыкальной школе по классу скрипки учится!

И только у тебя одного какой-то сплошной бред в голове! Какие-то утопленники, шпионы, чужие дети – чёрт знает что!

Так бушевала она до самой ночи, но зато сегодня с утра, растратив весь запас раздражения, была тихая, кроткая и ласковая.

– Сыночек, – с тревогой всматривалась она в Павлика. – Бедненький мой! Наверное, тебя та девочка заразила. Люсенька, ты не подходи близко к Павлику, как бы тоже не заразилась!

– Подумаешь! – сказала Люська. – С удовольствием поболею! Очень уж надоело на скрипке гаммы пиликать!

– Па-а-влик! – донеслись в окно громкие голоса братьев Петуховых. – Выходи гуля-а-а-ть!

– Не выйдет он, – высунулась в форточку Люська. – Заболел Павлик, поняли?

Через минуту в прихожей зазвенел звонок, и Марина Сергеевна увидела на пороге рыжих братьев.

– Дети, к Павлику нельзя, у него свинка, очень заразная болезнь! – взволнованно сообщила Марина Сергеевна.

– А мы свинкой болели, – в один голос заявили братья, входя в комнату. – Вот, держи, Павлик. Передать тебе просили, – и протянули Павлику какой-то продолговатый, завёрнутый в газету свёрток.

– Что это? – загорелась Люська, в одну секунду развернула газету, швырнула её на пол и ахнула: – Ой, Павлик, гляди!!!

В руках Люська держала огромную глянцевую фотографию. На ней в кустах с сачком для ловли бабочек стоял Павлик. Вид у него был взъерошенный. Он глядел прямо в кадр, и каждая мелочь, каждая ресничка, каждая малюсенькая родинка на его лице были видны так отчётливо, что лицо казалось живым.

Вот-вот этот мальчишка с прозрачными, светлыми в крапинку, глазами что-то скажет или просто заморгает, прищурится на солнце, взмахнёт сачком и побежит по высокой траве, в которой каждый стебелёк видно, каждый, даже самый маленький цветок!

А вокруг на деревьях трепетали живые солнечные листья. И слева, будто на секунду, застыла на травинке светлая бабочка – вот-вот вспорхнёт и улетит!

На обратной стороне фотографии было написано: «Славному человеку, мужественному Павлику Помидорову от всего сердца! Г. Рюмкин».

И ещё приписано:

«Милый Павлик, большое тебе спасибо, что ты хотел меня спасти! Поправляйся и приходи ко мне в гости. Буду очень рада! Лена Скворцова».