Лодка в протоке - Галина Васильевна Черноголовина

— Ты, учительница, вот что,— сказал дед,— поглядывай: к вечеру гроза должна собраться. Видишь, небо какое?

Небо было обычное, синее, и кое-где по нему не спеша плыли белые, пышные облака.

— Мы не будем задерживаться,— сказала Тамара Константиновна.— Часа три — и обратно.

— Ну то-то. А если что — быстрей на пасеку.

Прошли ещё немного, и вдруг Надейка заметила

первый ландыш. Он рос под молодой берёзкой. Хрупкие белые колокольчики дрожали, как капли, на тонкой гранёной стрелке.

— Ландыши! Ландыши!—закричали ребята.— Ой, как их здесь много!

Ребята рассыпались по роще. Ваня, Женя, Надейка и Нюся рвали цветы вместе.

— Ах, как пахнет!—без конца повторяли девочки.

— Очень-то не нюхайте,— предостерегал Ваня.— Голова заболит.

Дело у Вани шло споро: пучок за пучком аккуратно ставил он в свою огромную корзину, плетённую из ивовых прутьев.

Зато Женькина корзинка сиротливо валялась в стороне, а сам он носился между деревьями, карабкался на берёзы и раскачивался на ветках.

— Женя!—прикрикнула Тамара Константиновна.— Если это будет продолжаться, я отправлю тебя домой.

Женька присмирел, но ненадолго. Он придумал новую забаву: осыпать цветами девочек. У Надейки волосы были гладкие, и ландыши соскальзывали по её плечам и косам, зато у Нюси они запутывались в волосах, свисали на лоб, на глаза, а Женька всё бросал, бросал...

— Женька! — кричала Нюся, отмахиваясь от цветов, как от пчёл.— Ты что, пьяного мёду объелся?

Надейка взглянула на Нюсю и рассмеялась:

— Ты, как лесная колдунья, вся в цветах.

Нюся выпрямилась во весь рост, подняла руки,

скрючила пальцы и, сделав зловещее лицо, как баба-яга из мультфильма, шагнула к Женьке.

— Ну погоди! Сейчас я тебя заколдую! Колды-молды, колды-молды, обернись серым волком!

И тут раздался удар грома. Нюся даже присела: она очень боялась грозы.

— Вечно ты что-нибудь наколдуешь!—захлёбывалась от смеха Надейка.

Ваня Трактор не смеялся. Он смотрел, как из-за сопки росла неизвестно откуда взявшаяся чёрная туча. Снова ударил гром, и эхо его прокатилось по сопкам.

— На пасеку! — крикнула Тамара Константиновна.— Бежим скорее!

Всё взвихрилось вокруг, застонало, зашумело. Деревья, кусты клонились вслед ребятам, словно и они хотели сорваться и убежать от грозы.

Стало темно, как в сумерки, молнии вспыхивали всё чаще и ярче, и каждый раз Нюся зажмуривала глаза, и Ваня, боясь, что она налетит на какое-нибудь дерево, тащил её за руку.

В распахнутых дверях мастерской ребят встречал дедушка Коробов. Его белую бороду трепал ветер.

— Ну, добежали,—обрадовался он.—Скорее-скорее, сейчас так даст!..

Корзины с ландышами составили у входа, и сразу в мастерской запахло, как на лесной поляне.

Тамара Константиновна, всё ещё взволнованная и испуганная, сбиваясь, пересчитывала ребят. Пересчитала один раз, другой.

— Кто-то отстал... Ведь должно быть тридцать три.

— Тамара Константиновна,— сказал Ваня,— нас так и было тридцать два. Ромка-то Шурыгин ведь до ма остался.

— Ах да! — вспомнила Тамара Константиновна.— С этим переполохом всё из головы вылетело.

Дедушка Коробов говорил, что такой грозы и бури давно не было в этих местах. Казалось, вот-вот сорвётся с грохотом железная крыша мастерской.

Пасечник надел дождевик и вышел.

— Дедушка, куда вы?

— Как бы ульи не повалило.

Наконец хлынул ливень, и ветер стал успокаиваться. Примерно через час в мастерской посветлело, раскаты грома удалялись, становились глуше.

К мастерской подъехал промхозовский грузовик, «ГАЗ»-вездеход.

— Дед,— крикнул шофёр из кабины,— ребят с учительницей тут не видел?

— Каких ребят? — деланно удивился дед.

— Да за ландышами ушли. Там все матери переполошились. И где их искать?

— А двери открой да посмотри,— сказал дед.— Там они все, голубчики.

Обратно ехали кружным путём. Мокрые ветви деревьев, обступивших дорогу, то и дело обдавали ребят холодным душем, и тогда в кузове поднимался весёлый визг. Возле школы грузовик остановился. Капитолина Ивановна выбежала на крыльцо.

— Целы? Намокли? — спрашивала она Тамару Константиновну.

— Все целы,— успокоила её учительница.— А намокли чуть-чуть, только сейчас, от деревьев.

Третьеклассники разложили ландыши для просушки в одном из классов и разошлись по домам, взяв с собой по небольшому букетику.

Надейка подождала, пока Капитолина Ивановна приберёт со стола бумаги, и они тоже вышли из школы. Навстречу им бежал Женя Смородин. Лицо у него было испуганное.

— Ромка Шурыгин пропал! — крикнул он и побежал дальше, к промхозовской конторе.

ГДЕ ЖЕ РОМКА?

Когда началась гроза, Любовь Михайловна как раз делала уколы больным.

— Сестричка, у вас такой беспокойный вид,— сказал ей один больной.— Вы боитесь грозы?

— Нет,— сказала Любовь Михайловна,— грозы я не боюсь.— Ребята сегодня ушли в лес за ландышами, целый класс.

«Хорошо, хоть Ромка дома остался,— подумала она и тут же спохватилась: — А Надейка? А другие дети?»

Она вышла в ординаторскую, подошла к телефону и подняла трубку. Телефон молчал — отключили на время грозы. Окно ординаторской выходило на реку. Любовь Михайловна посмотрела, как бушуют, ходят ходуном волны, озаряемые вспышками молний, как клубятся низкие чёрные тучи, и у неё ещё сильнее защемило сердце.

— Любовь Михайловна! — крикнула санитарка, стоявшая у другого окна.— Смотрите, чыо-то лодку понесло — видать, сорвало с причала.

По стремнине, кружа на водоворотах, быстро неслась лодка. Людей в ней не было. Женщины долго провожали лодку взглядом, но вот хлынул ливень, и за его стеной уже не видно стало, что творится на реке.

— Надо же, кому-то неприятность,— сказала санитарка.— Придёт на берег, а лодки нет.

«Лодка что,— вздохнула Любовь Михайловна.— Вот дети как там, в лесу...»

Она еле дождалась, пока кончилась гроза, и снова подошла к телефону. Телефонистка связала её с конторой. Трубку взял Николай Васильевич.

— Ты бы попросил директора,— сказала она,— чтобы послали машину за ребятами.

— Уже послали.— сказал он,—Скоро, наверно, приедут. Ромка дома остался, когда ты уходила?

— Дома. Я ему велела кастрюли почистить.

— Что велела?

— Кастрюли, говорю, почистить.

— А, ну ладно. У нас сегодня собрание, меня рано не жди.

Через полчаса Любовь Михайловна сдала дежурство и пошла домой. Во дворе под ноги ей подкатился чайник, весь забрызганный грязью. Тут же, возле ящика с песком, стояла кастрюля, доверху налитая дождевой