Мы с Витькой(Повесть) - Бедарев Олег Кельсиевич

— Нам только попробовать, — откровенно сознался я, — на пожаре ребята пилят, а я взялся и не могу…

— Ладно, пошли, — согласился дед после короткого раздумья и решительно повел нас через лавы на противоположный берег.

Мы шли и шли по лугу, я даже начал побаиваться: наверное, дед задумал шутку. Поведет нас километров за пять, пока сами не откажемся и не попросимся домой. Но Никанор Николаевич остановился возле той самой черемухи, с которой я когда-то ночью воевал.

— Видишь, старая молодым мешает, — показал он на высохший ствол дерева, — а это не положено. Пили, пускай свежие побеги растут.

Подобравшись к стволу черемухи, мы наставили пилу и приготовились. В горизонтальном положении пилить оказалось много труднее. Да еще дед Никанор командовал:

— Ниже, ниже! Длинный пень не оставляй!

С горем пополам справились с черемухой. Моя недавняя обидчица рухнула на землю. Дед легко взвалил дерево на плечо, донес до мельницы и бросил под навесом вместе с «долготьём», которое скучно глядело, ожидая нас.

На другой день, на наше счастье, рано утром загремел гром, и разразилась гроза. Молнии с треском рассекали темное небо. Один удар не успевал затихнуть, как раздавался новый, а потом долго еще громыхало протяжно и раскатисто.

Бабка Аграфена, больше всех в доме переживавшая по поводу засухи, теперь была, кажется, снова недовольна.

— Эк ведь его! — ворчала она после каждого сильного удара и торопливо крестилась на старую, потускневшую икону в углу избы. — Долго ли до греха, Никола-заступник…

Но, как только гроза закончилась и мы собрались было побегать на реке, бабка накинулась:

— Опять воду мутить? А дрова кто пилить будет?

Мы захватили пилу и отправились под навес. Витька со вздохом сказал:

— Выдумал ты это пиленье, чтоб оно пропало!..

Мне и самому не очень нравилось целый день таскать пилу туда-сюда. Но куда денешься? Бабка и так не раз намекала, что мы третий месяц живем байбаками на чужой шее.

Работа шла медленно. В конце дня груда «долготья» не становилась заметно меньше, а груда «коротья» — больше. Но зато появление на мельнице Сеньки вселило в нас надежду. Если бы приятель изобрел на завтра какое-нибудь занятие, то ни дед, ни бабка не стали бы возражать. Это был единственный способ избавиться от проклятых дров.

Когда мы изложили свои соображения Сеньке, он развел руками:

— Завтра никак не могу. Сам ухожу на несколько дней в полевой стан.

— Возьми нас с собой, — взмолился Витька, — мне эти дрова прямо шею перепилили! Сегодня и так всю ночь снились.

— В стане тоже не в игрушки играют, — заметил Сенька.

— Ну и что ж, и мы не играть будем, — вмешался я.

Бабка немного пошумела, узнав о нашем уходе в полевой стан, но скоро утихла. А вечером даже собрала нам кое-что в дорогу.

Сенька зашел за нами рано утром, как мы и договорились накануне. Поднялся я довольно легко, а после умывания на реке и вовсе почувствовал себя сильным.

— Э-э, а тапочки все же наденьте, — предложил Сенька, заметив, что мы собираемся идти босиком.

— А ты почему? — запротестовал Витька.

— Я привычный.

— Мы тоже привыкли, все время босиком и в лес и на пожню.

— Дай в корзинку суну, не отяжелит, — закончил споры Сенька, кладя тапочки на дно корзинки, где лежало уже что-то завернутое в белую холстину.

Мы перешли лавы и затопали по скошенному лугу, напрямик. Перешли луг, миновали лес и вышли на дорогу. Мы шагали, наверное, больше двух часов. Наконец Сенька показал рукой на огромное поле:

— Вот он, колхозный полевой стан.

Когда мы вошли на сжатую полосу, то оба с Витькой словно разучились ходить. Все, что раньше испытывали наши босые ноги: скошенные луга, хвою в бору, сухой баговник, — все это по сравнению со стерней могло показаться мягким пушистым ковром.

Мы, словно цапли, не двигаясь с места, поднимали то одну, то другую ногу, пока Сенька с улыбкой не подал тапочки.

— По жнивью с непривычки не пройдешь, — сказал он и пошел вперед, ступая босыми ногами по колючему полю, словно по ровной и гладкой дороге.

— Сенька! — закричала какая-то девушка, правившая пароконной жнейкой, — иди скорее, а то я измучилась с Анюткой! — и показала на девчушку с вилами, идущую рядом.

— Сейчас, только ребят отведу, — махнул рукой наш товарищ и пояснил, обращаясь уже к нам: — Мы с ней постоянно работаем, привыкли друг к другу…

Сенька сдал нас бригадиру на току. Как мне показалось, это было очень веселое и шумное место. Длинный, открытый со всех четырех сторон навес располагался около дороги, пересекавшей поле. Сюда со всех сторон свозили снопы.

Рядом с навесом работал трактор. Длинный приводной ремень от него бежал на шкив молотилки, стоявшей под навесом. Молотилка тарахтела шестернями, громыхала барабанами и, словно ненасытный великан, глотала толстые, гладко причесанные снопы. А с противоположного конца вылетала лохматая солома. И там, позади, солома уже поднималась высокими скирдами. Из узкого рукава сбоку молотилки сыпалось зерно в большие пузатые мешки.

Мы стояли возле бригадира, а тот поглядывал на нас с обидной улыбкой, придумывая, куда нас определить на работу.

— Ребятишки колоски идут собирать, — наконец указал он на малышей, толпившихся возле своей учительницы, — хотите вместе с ними?

— Нет уж, давайте нам работу, — попросил я, — мы не такие маленькие…

— Глаша! — крикнул тогда бригадир. — Возьми двоих на скирдовку.

Так началась наша работа. Мы забрались на скирду и принялись помогать двум таким же, как мы, паренькам укладывать и приминать солому. Как тут ребята управлялись без нас? Нам и вчетвером-то некогда было перевести дух, только успевай поворачиваться.

Внизу несколько взрослых девушек поддевали солому на вилы и забрасывали ее к нам наверх. Солома летела крупными охапками, в воздухе стояла едкая пыль. Першило в горле, потное тело зудело, но даже почесаться как следует не хватало времени.

А ребята носились по скирде, разбрасывали солому и приплясывали на ней да еще успевали подставить друг другу ножку. Они оба падали и, барахтаясь в соломе, громко хохотали.

— Эй, малый, у тебя вся спина сзади! — вдруг закричал голубоглазый паренек Ванюшка, испуганно указывая на спину Витьки.

Тот не сразу сообразил, в чем дело, и завертелся, пытаясь увидеть, что произошло с его спиной. А двое озорников заливались, довольные удавшейся шуткой. Особенно заразительно хохотал второй паренек, поменьше, которого звали Петькой. Черные, немного раскосые глаза Петьки от смеха еще больше суживались и хитровато сверкали. Его взгляд беспрестанно перебегал с одного предмета на другой, будто отыскивая, над чем бы можно было еще посмеяться.

— Глашка! — кричал он девушке внизу. — Гляди, твоя Дуська солому ворует, за пазуху прячет.

А там и на самом деле одна из девушек неудачно бросила на скирду охапку, и солома набилась ей в рукава и за ворот кофточки. Она вытряхивала солому и шутливо грозила Петьке пальцем.

— Бесстыдник, зачем же выдаешь? Совесть у тебя есть?

— Не-е, — замотал головой Петька, — я ее в солому выронил, нешто теперь сыщешь…

Солнце поднималось все выше и выше над нашей скирдой. Она тоже становилась выше и увеличивалась в длину. Но это не радовало меня. Слишком сильно припекало солнце, и слишком быстро надо было разворачиваться здесь, наверху. Не раз уже я прикидывал в уме: не лучше ли было на мельнице пилить бабкины дрова в тени под навесом? Там хоть отдохнуть можно.

Ванюшка прикрылся ладонью, поглядел на небо и обнадеживающе пообещал:

— Должно, скоро обед привезут.

— Да-а, скоро! — усмехнулся Петька. — Часа через два, не раньше.

— А когда обед бывает? — попробовал я уточнить.

— Как солнышко над той вон сосной будет, так и обед привезут, — пояснил Ванюшка и показал рукой на одиноко растущую далеко в поле сосну.