Александра Ус - За лесом — Березовая Роща

— Пишите, девчата, что люди новые дома построили. Один лишь Василий остался на подселении.

— Построим и мы, — уточнила Василинка. — Ведь Советская власть беднейшим крестьянам лес отпускает бесплатно или по дешевой цене. И отчиму дадут…

— А еще не забудьте написать о комитете взаимопомощи, который семенами и инвентарем бедноте помогает. Расскажите, что крестьяне работают дружно, не ссорятся, даже молотилку решили купить. В кредит. Понемногу освобождаются от кулацкой кабалы.

— О тете Агате надо рассказать, — напомнила Василинка. — Вдову, беднячку — и депутатом в сельсовет избрали.

— Что там Агата! Рабфак открылся в городе — вот это новость! — перебил Аркадий. — Эх, мне бы туда! Да чтобы отец каждую неделю торбу сала присылал… Но это я так, девчата, шучу, вы не обращайте внимания. Пишите, что новую дорогу прокладывают, и что в лесу порядок наводят, и что кулаков немного прижали…

— Хватит на сегодня, — остановила Василинка. — Завтра окончим.

— Ладно, — послушно согласилась Ликута. — Нинка, бежим домой.

Она поняла, что Василинке захотелось побыть с Аркадием. А у Василинки словно язык отняло. Хоть бы Аркадий сказал слово. Но он, всегда такой разговорчивый, неловко молчал, лишь поближе подвинулся.

— Какая умная женщина — та, что на собрании выступала, — выжала из себя Василинка. — Молодая, а столько знает!

— Знает, потому что училась, — объяснил Аркадий. — Это мы тут, в лесу живя, скоро мохом обрастем. Эх, Василинка! Что я надумал — махнуть в город на рабфак. Но мать… Не пускает, и все тут: хозяйство надо, говорит, налаживать. Чтобы было не хуже, чем у людей. В городе не заботились о хозяйстве: пришел отец с работы и деньги принес. А тут деньги только исправное хозяйство может дать. Петру легче: что задумает, то и сделает. Его никто не задержит.

Василинке что-то не нравилось в словах Аркадия, но что — она и сама не могла понять. Может, его слепое подчинение матери. Но разве он своей головы не имеет? Вот Петр своему слову хозяин и никого не боится.

— Пойдем, Василинка, погуляем?

— Пойдем…

На улице ни души, погасли огни в домах, спит деревня крепким сном. Из-за тучи, словно только для них двоих, выплыла круглая желтая луна. Взявшись за руки, парень с девушкой медленно бредут по сонной улице. Светло у них на душе, будто нет на свете тюремных застенков, где полицейские пытают и убивают борцов за народное дело, нет жадных, бессердечных врагов, которые недавно едва не сожгли живьем Василинку и ее родных…

— Кажется, пошел бы с тобой на край света…

Голос Аркадия взволнованно дрожит, слова кажутся такими искренними.

Василинка не хочет думать, что он мог сказать не «пошел бы», а «пойду». Ей так хорошо…

Внезапно его слова заглушает эхо двух выстрелов.

Как будто и не было покоя, который только что царил на земле…

Никогда прежде в Березовой Роще не видели столько народа. Пришли парни и девушки, мужчины, женщины, дети. Все были хмуры и молчаливы. Василинка с Лику-той несли большой венок из темно-зеленых еловых лапок и красных, как кровь, георгин.

Чем ближе подходили к школе, тем больнее сжималось сердце. Люди все шли и шли. Многие стояли в сенях и на крыльце. Василинка едва пробилась к гробу, чтобы положить свой венок.

Наклонившись над гробом, горько плакал дядя Николай, вытирала глаза мачеха Петрока. В черном платке, вся в слезах, ломала руки Анна. Бесстрашный и веселый, остроумный и добрый Петр неподвижно лежал в сосновом гробу. Голова его была забинтована, и от этого еще темнее казалось восково-желтое лицо. Один Ананий не плакал. Он не сводил глаз с брата и беззвучно шептал что-то побелевшими губами.

На стене висела газета «Беларуская вёска». Черным карандашом была обведена последняя заметка Петра «Мы с вами, друзья!». Петр писал, что ячейки МОПРа есть уже почти во всех деревнях уезда. Крестьяне засеяли весной полоски пшеницы и картошки, чтобы урожай с них сдать в фонд помощи борцам-революционерам. Только за последние дни для этой цели собрано 21 рубль денег и 35 пудов ржи. И крестьяне Березовой Рощи обязательно внесут свой вклад.

— Смерть убийцам! — раздавались голоса.

— Друзья мои, поклянемся, что будем продолжать его дело, — сказал секретарь местечковой комсомольской ячейки.

— Клянемся! — ответили люди.

Над гробом покойника звучали взволнованные, полные печали слова.

Соседи слышали, как во дворе у Евсея выл, не утихая, пес.

— Лыска, чтоб ты сдох, пошел в будку! На, поешь! — уговаривала хозяйка.

А Лыска не брал ни пить, ни есть и, стоя у пустого хлевушка, задирал голову, выл хрипло и тревожно.

— Покойника чует, — шептались женщины.

— А что ты думаешь?

Едва приоткрылись дощатые двери хлевушка, Лыска кубарем влетел туда и через мгновение выбежал, держа в зубах присыпанную сеном кожанку. На тужурке спереди и сзади, где облезла от времени черная краска, хорошо были видны красно-коричневые подтеки.

— Петра… Его… — испуганно выдохнули дети, прилипшие к забору.

Евсея нашли в бане Халимона. А под сеном в его сарае без долгих поисков отыскали обрез.

— Твой? — в упор спросил Василий.

— Не-а, — замотал головой Евсей. — У Лаврена еще такой есть… У него много чего есть, у Лаврена… И для тебя пуля… И еще для таких гадов, как ты…

Лаврена нигде на нашли. За два дня до убийства Петра он поехал, не сказав куда. Халимониха голосила и рвала на себе волосы, кляла милиционеров, которые в чем-то подозревают ее сына. А жена Лаврена, успокаивая испуганных детей, сказала с отчаянной смелостью:

— Он в город укатил. У вокзала, на Трубной улице, живет его любовница. Там и ищите…

— Девушка, я буду диктовать, а ты записывай, — попросил милиционер Василинку, не отходившую от него в усадьбе Халимона. — Понимаешь, товарищ мой… не совсем здоров.

Гордая таким доверием, Василинка старательно вытерла лапти о еловые лапки, села на крыльцо и ровными круглыми буквами вывела: «Протокол обыска».

— Эй, понятые, сюда! — позвал милиционер, устанавливая на телеге тяжелый, не поднять, ящик, обнаруженный в клети за кадушкой с салом. Понятые, дядя Семен и отчим, подошли поближе.

— Ого, сколько пуль и патронов запас! — ойкнули крестьяне.

— Где-то и моя тут лежит пуля! — невесело улыбнулся Василий, перебирая блестящие от смазки патроны…

Каждое утро Аркадий шел мимо Анетиной хаты, где еще жила семья Василинки, — он снова работал в лесничестве. Тайком от матери Василинка поглядывала в окно, а сама хлопотала, наводила порядок, подметала пол. Ждала. Сама себе гадала: «Зайдет — не зайдет?» Понимала — негоже парню часто бывать у них, что подумают люди! По деревне и так уже шли пересуды. Но маковым цветом расцветала всякий раз, когда замечала, что Аркадий свернул к их порогу.

А тот заходил, здоровался, иногда просил воды напиться или просто так о чем-нибудь спрашивал отчима, незаметно улыбался Василинке. Постояв минутку, прощался и уходил.

Отчиму не нравились эти визиты.

— Вот поговорю я один на один с этим кавалером…

— Мамочка, родная, не надо ссориться! — взмолилась Василинка, когда отчим вышел из дома. — Аркадий хороший парень, ничего плохого мне не говорит.

— Может, он и хороший парень, — вздохнула мама. — А вот что ему родители на его ухаживания скажут?

Невидимая стена, казалось, отделяла Василинку от Аркадия. Его мать из Питера, хотя одевается по-деревенски. Женщина неразговорчивая, ни с кем в деревне не дружит. Никогда не выйдет на завалинку, не посидит, не поговорит. И в дом никого не звала. Сказывали, что там роскошное убранство, вся мебель городская. Вот и бережет Амиля, свое богатство от чужого глаза.

Отец Аркадия был полной противоположностью. С неизменной кроткой улыбкой на лице он каждому старался помочь чем мог, никогда ни с кем не ссорился. Но большой дружбы с ним никто не заводил: должно быть, побаивались его Амили.

И мама печально опускала голову: нет, не позволит спесивая Амиля дружить ее сыну с бедной Василинкой…

— Сходи, доченька, к Тоне! — ласково обратилась она к Василинке. Давно ты у нее не была. Если захочешь, то и заночуй там. Иди, иди, ишь ты, как задрала нос! А еще говорила, что любишь Тоню!

Василинка по-прежнему любила и жалела свою милую и добрую сестру. Но сегодня в школе вечеринка, там она встретит Аркадия. Но и маму не послушаться нельзя.

Василинка быстро бежала по знакомой дороге. Семь верст — это совсем недалеко, скоро она увидится со своей сестрой. И в душе обругала сама себя, что пошла не по своей воле.

Бледная, измученная Тоня вся расцвела от радости, увидев Василинку. И маленькому Алесику передалась ее радость, он счастливо смеялся, широко открывая беззубый ротик.