Астрид Линдгрен - Расмус-бродяга

– Нет, мальчика. Ведь детей у нас нет, а усадьба большая, некому её унаследовать.

– Да, мы собирались взять парнишку, – подтвердил хозяин.

– Кудрявого?

Фру Нильссон посмотрела на него с удивлением и засмеялась:

– Откуда ты знаешь? Я даже представляла себе мальчика с кудрявыми волосами.

Расмус кивнул.

– Понимаю, – пробормотал он со вздохом и стал усердно жевать кусок свинины.

– Хотя и не кудрявые сойдут, – пошутил крестьянин и слегка дёрнул Расмуса за волосы.

– Да при чём тут волосы, хотел бы я знать! – воскликнул Оскар. – Будь я на вашем месте, непременно взял бы Расмуса, геройского парнишку. Само собой, если он захочет.

Фру Нильссон улыбнулась Расмусу:

– А ты хочешь?

У Расмуса ёкнуло в груди. Неужели они в самом деле хотят взять его? Неужто нашлись всё же такие люди, кто захотел его взять.

«А ты хочешь?» – спросила эта красивая женщина будто бы мимоходом. Ещё бы не хотеть! Они оба красивые и добрые, и Нильссон, и его жена. К тому же они богатые. У них в кухне так красиво: медные кастрюли на полках, пёстрые домотканые половики на полу. Дом большой, комнат много. И две работницы. И большая красная пристройка. Уж они точно богатые.

Богатые, добрые, красивые… и хотят взять его!

– Ты можешь побыть у нас несколько дней. Погляди, хорошо ли мы уживёмся, – предложил Нильссон. – Такие дела в одночасье не решаются.

– Хотя я-то хочу, – робко сказал Расмус.

– Да уж лучше парнишки вам не найти, – вмешался Оскар.

Фру Нильссон внимательно посмотрела на мальчика.

– Да, мне думается, я смогу полюбить тебя, – сказала она.

Потом она принесла им кофе на веранду, и Расмус с Оскаром остались одни. И только тут Расмусу пришло в голову, что теперь ему придётся расстаться с Оскаром. Сердце у мальчика словно оборвалось.

– Оскар, – спросил он, – как ты думаешь, остаться мне здесь?

– Ясное дело, оставайся. Лучше места тебе ни в жизнь не найти.

Расмус стоял молча. В глубине души он надеялся, что Оскар скажет что-нибудь другое… Что ему будет плохо без него… Что им вдвоём было хорошо… Но этого Оскар не сказал. Ну понятно, он был Оскару лишь в тягость, одному ему легче бродяжничать…

– Без меня ты можешь идти быстрее, – сказал Расмус, и голос у него немного дрожал. – Ты сможешь за один день пройти много-много миль.

– Понятно, смогу, – согласился Оскар. – Да только все мили одинаковы, какая разница, сколько я их пройду!

Расмус вздохнул:

– Надеюсь, ты теперь без меня не повстречаешь других воров.

– Да нет, не на каждом же шагу они попадаются. К тому же я постараюсь держаться от них подальше.

Расмус ещё помолчал, а потом сказал:

– Так ты теперь останешься один, когда я пойду спать.

Оскар взял руки мальчика в свои:

– Останусь один… Нелегко будет старому Оскару в одиночку. Зато я стану радоваться, что ты лежишь в чистой горнице в Стенсэтре и нынче ночью и будешь спать там все ночи в своей жизни. Что тебе не придётся мыкаться, топая по дорогам.

– А вдруг мы с тобой больше не увидимся, Оскар?

– Как не увидеться, обязательно увидимся, – ответил Оскар, не выпуская рук Расмуса. – В один прекрасный вечер ты будешь сидеть и ужинать с отцом и матерью, и вдруг… Стук в дверь, в дом входит Божья Кукушка и говорит: «Нельзя ли мне заночевать у вас на сеновале?» А ты сидишь, толстый и весёлый, и говоришь: «Ясное дело, Оскар, ночуй у нас». Вот будет здорово-то!

Но Расмусу не показалось, что это здорово. Глаза у него начали подозрительно блестеть. А Оскар продолжал:

– Между прочим, ты увидишь, я стану чаще приходить, чем ты думаешь. Обещаю тебе, что мы будем видеться.

– А ты это точно обещаешь?

– Точно, как «аминь» в церкви. И подумай только, как хорошо тебе будет в этой усадьбе. Ведь здесь есть и лошади, и коровы, и телята, и поросята.

– А ты не знаешь, кошка здесь есть?

Фру Нильссон вошла в эту минуту, чтобы унести поднос с чашками. Услышав слова Расмуса, она ответила:

– Нет, кошки у нас нет, я их не терплю. А вот наша собака принесла вчера пять щенков. Завтра утром пойдём поглядим на них.

Когда тебе девять лет, пятеро щенков заставят тебя забыть все печали на свете. Расмус подскочил от восторга. Вот это да! Скорей бы наступило завтра!

– Я вижу, тебя уже клонит ко сну. Скоро я приду и покажу тебе, где ты будешь спать.

И она ушла, прихватив поднос с чашками.

– Пожалуй, пора нам попрощаться. Я пойду на сеновал, а завтра рано утром отправлюсь дальше.

– А ты скоро придёшь проведать меня? – со страхом спросил Расмус.

Какой-то голос внутри подсказывал ему, что он никогда больше не увидит Оскара и что это ему не вынести. Но ему сейчас не хотелось об этом думать. Его так сильно клонило ко сну… И потом эти щенки, которых он завтра увидит…

Он взял Оскара за руку:

– Спасибо, что ты взял меня с собой бродяжничать. И спасибо за то, что ты такой добрый.

– И тебе спасибо. По мне, ты славный парнишка с прямыми волосами.

И Оскар ушёл. Расмус стоял на веранде и смотрел ему вслед. В глазах у него щипало. Вот Оскар идёт через канаву и направляется к сеновалу. Расмус смотрит, как он открывает большую дверь. Потом Оскар исчезает, и Расмус его больше не видит.

Наутро он проснулся рано. Он почувствовал, что было ещё рано, в щель тёмной шторы струился свет раннего утреннего солнца. И звуки в доме были тоже утренние, ранние. В кухне кто-то бренчал печной заслонкой, кто-то молол кофе.

Ещё не окончательно проснувшись, он оглядел комнату. Это и в самом деле была нарядная маленькая спальня, а на такой мягкой кровати он ещё в жизни не спал.

В кухне послышались шаги, это, верно, ходили его новые отец и мать. Он попытался представить себе их и вспомнил добрые лица хозяина Стенсэтры и его жены. Сколько раз он мечтал в Вестерхаге о таких родителях! С ним случилось чудо… Теперь у него есть свой дом, отец и мать.

Почему же он не радуется? Почему ему так грустно? Постепенно Расмус окончательно проснулся, и тут он почувствовал себя таким несчастным, каким ещё никогда не был после того, как сбежал из Вестерхаги. Сердце у него как-то странно сжималось, и от этого становилось до того тоскливо, хоть ложись и помирай. Он попытался думать о щенках, которых ему покажут, но и это не помогало, тоска не покидала его.

Оскар! Ну конечно, это по нему он тоскует до боли в сердце. А от этой боли есть только одно лекарство. Он должен увидеть Оскара, поговорить с ним, упросить его снова взять с собой бродить по дорогам.

Но теперь, поди, уже поздно. Оскар, наверное, уже ушёл. Расмус тут же представил себе, как Оскар шагает где-то далеко по дороге, один, при свете утреннего солнца. Нет, этого он пережить не сможет, но ведь теперь уже поздно!

Он соскочил с кровати с приглушённым криком и стал одеваться. Он так торопился, что пальцы не слушались его, руки дрожали, когда он застёгивал рубашку, и ноги никак не попадали в штанины.

Едва он успел одеться, как открылась дверь и вошла фру Нильссон. И зачем она только пришла, ведь сейчас у него не было времени на длинные объяснения!

– Я только пойду и скажу кое-что Оскару, – пробормотал он и промчался мимо неё.

– Так ведь Оскар, по-моему, уже ушёл! – крикнула она ему вслед. – Я видела, как он выходил из сеновала с полчаса назад.

Не видя ничего от слёз, Расмус сбежал вниз по лестнице и выскочил во двор. Он уже понял, что Оскар ушёл, но хотел убедиться в этом сам. Должен был окончательно понять, что надеяться не на что. Как сумасшедший он побежал через двор к хлеву, потом через мостик туда, где вчера вечером шёл Оскар. Расмус с трудом открыл большую дверь и вошёл на сеновал. После яркого солнечного света ему показалось, что в сарае совсем темно. Ничего не видя, он закричал:

– Оскар! Оскар!

Ответа не было, и мальчик начал громко всхлипывать. Глаза его уже привыкли к полумраку, и он таращил глаза на пустой сеновал. В Стенсэтре ещё не начали свозить сено на сеновал, и сарай был пуст. Оскара здесь не было.

Расмус захныкал, ему было так больно, что удержаться он не мог. Он разразился жалобным, отчаянным плачем, упёрся лбом в стену и плакал, даже не пытаясь успокоиться.

И тут, когда ему больше всего хотелось, чтобы его оставили в покое, дверь сарая распахнулась и на пороге показалась фру Нильссон. Расмус не хотел, чтобы она услышала, как он плачет. Он изо всех сил попытался подавить слёзы. Но всё было напрасно, его тело тряслось от рыданий. От стыда он закрыл лицо руками и прислонился к стене, слёзы просачивались между пальцами и текли по рукам.

– Это что ещё за печальные звуки, да ещё поутру! – услышал он голос за своей спиной.