Астрид Линдгрен - Расмус-бродяга

Это был голос не фру Нильссон… а Оскара! Там стоял Оскар.

Расмус не помня себя бросился к нему и уцепился за его руку.

– Оскар, я хочу быть с тобой! Ты должен позволить мне остаться с тобой!

– Ну, ну, ну, успокойся, – ответил Оскар. – Давай сядем на солнышке и потолкуем.

И он вывел Расмуса из сарая, они уселись на мостках, прислонясь спиной к двери сарая. Оскар обнял Расмуса за плечи.

– Погляди-ка, Расмус, – сказал он, обводя рукой усадьбу. – Погляди, в какой богатой усадьбе ты будешь жить. Чуть погодя они повезут молоко, и ты поедешь с ними, и, когда вернётесь домой, пойдёшь поглядеть на щенят и будешь толковать со своими отцом и матерью.

– Я хочу быть с тобой, Оскар! – всхлипывал Расмус.

– Подумай только! Теперь у тебя есть свои собственные отец с матерью! Ведь ты их так долго искал.

– А я хочу бродяжничать вместе с тобой. Не мог бы ты быть мне отцом?

– Какой из бродяги отец? – рассердился Оскар. – Неужто ты хочешь, чтобы твоим отцом был бродяга?

– Да, такой бродяга, как ты, – пробормотал Расмус.

– Но ведь ты всё время говорил мне, что хочешь жить у красивых и богатых людей.

Расмус повернулся и хмуро посмотрел на Оскара:

– По-моему, ты тоже красивый.

Оскар расхохотался:

– Да, я красивый, как невеста. И богатый, ничего не скажешь. Ленсман дал мне десять крон, значит, я богатый.

– А бродягам много денег и ни к чему, – буркнул Расмус. – Наплевать, что зимой ногти на ногах трескаются, я всё равно хочу бродяжничать с тобой! Оскар, миленький…

Продолжать он не смог, потому что снова заревел.

Оскар помолчал немного, потом похлопал Расмуса по плечу и задумчиво сказал:

– Ну, пусть будет по-твоему. «Что ни делается, всё к лучшему, – сказала старуха, когда старик повесился». Пусть будет по-твоему.

Расмус вздохнул, это был глубокий, счастливый вздох. И чуть погодя его заплаканное лицо осветилось улыбкой. Он дёрнул Оскара за рукав пиджака:

– Пошли отсюда скорее.

– Сперва ты должен сказать фру Нильссон, что передумал.

– Я? А ты не можешь… – испуганно спросил Расмус.

– Нет, парень, это ты должен сделать сам.

Нелегко сказать людям, что ты не желаешь, чтобы они стали твоими родителями. А для того, кто застенчив, это ещё труднее. Но Расмус готов был выдержать что угодно, лишь бы уйти с Оскаром. Он подошёл к бочке с водой, стоявшей возле хлева, и смыл с лица следы слёз. Потом, чтобы подбодрить себя самого, помахал Оскару и решительно пошёл в кухню.

Хозяин и хозяйка Стенсэтры сидели за столом и завтракали. Расмус остановился на пороге, как делают бродяги. Его прямо-таки бил озноб, ведь сейчас ему придётся сказать всю правду. А вдруг они сильно рассердятся?

– Я лучше хочу быть с Оскаром, – пробормотал он.

В кухне воцарилось молчание, потом фру Нильссон сказала:

– Садись поешь сначала. Потом расскажешь, почему ты хочешь лучше быть с Оскаром.

Расмус поёжился.

– Потому что я больше привык к нему, – тихо добавил Расмус.

Фру Нильссон потянула его к столу, но он стал упираться. Упираясь ногами в пол, он пятился назад, как упрямый козлёнок, он боялся, что они помешают ему уйти с Оскаром.

– Надо же тебе сначала поесть, если даже ты пойдёшь бродяжничать, – со смехом сказал хозяин Стенсэтры.

– Да поторапливайся, Оскар ждёт тебя, – добавила фру Нильссон.

Похоже было, что они не собираются удерживать его силой. Он перестал упираться и позволил подвести себя к столу и осторожно сел подальше от хозяев на край стула. Он смущённо поглядывал на людей, которые чуть было не стали ему отцом и матерью.

– Стало быть, никто нам не поможет ухаживать за щенятами, – сказала фру Нильссон.

Расмус опустил глаза.

– Я хочу лучше уйти с Оскаром, – промямлил он.

Фру Нильссон похлопала его по щеке.

– Не горюй о нас, – сказала она. – Просто теперь нам придётся поехать в Вестерхагу, поглядеть, не найдём ли мы там другого малыша, кто любит собак.

Расмус вдруг так оживился, что забыл про свою застенчивость.

– Я знаю, кого вам взять! – закричал он. – Возьмите Гуннара! Волосы у него прямые, но в остальном он очень хороший, лучше всех. Я знаю там всех детей, Гуннар из них самый хороший.

– И он не хочет бродяжничать? – насмешливо спросил хозяин Стенсэтры.

– Нет, он больше всего хочет работать в какой-нибудь усадьбе, он очень любит животных. Гуннар не ругается, как Петер-Верзила и Эмиль, как почти все остальные. Он лучше их всех.

– Тогда придётся поехать и поглядеть на этого Гуннара, раз он такой хороший, – сказала фру Нильссон и положила Расмусу целую тарелку каши.

Чуть позднее, собираясь уходить, он на прощание по очереди протянул им руку и поглядел на фру Нильссон большими серьёзными глазами.

– Не берите кудрявую девчонку, – попросил он. – Гуннар лучше всех.

Ночью накануне шёл дождь. Они шагали по дороге солнечным летним утром после дождя. Длинноногий Оскар перешагивал через лужи, а Расмус то и дело ступал в них, только брызги летели.

– У меня ноги какие-то счастливые, – сказал он, глядя на жидкую глину, которая выдавливалась у него между пальцами. – По правде сказать, у меня всё тело какое-то счастливое.

Оскар засмеялся:

– Ясное дело, будешь счастлив, избавившись от большой усадьбы, лошадей, коров и прочей животины!

Расмус радостно зашлёпал по следующей луже.

– Знаешь, что я подумал, Оскар?

– Почём мне знать. Верно, что-нибудь шибко умное и дельное.

– Я подумал, что, когда бродяжничаешь, тогда всё вокруг, на что ни поглядишь, твоё.

– Ну тогда ты, стало быть, не прогадал. Конечно, если вот всё это – твоё, – сказал Оскар, показав рукой на чисто вымытый дождём лес и луга, озарённые утренним солнцем.

Он остановился и поглядел вокруг:

– Боже милостливый, до чего же красив белый свет в эту пору! Немудрено, что человека тянет отправиться в дорогу.

Расмус радостно подпрыгивал рядом с ним.

– И всё вокруг наше. Берёзы наши, и озеро наше, и все колокольчики, и дорога, и все лужи!

– Нет уж, лужи-то твои, – ответил Оскар, – с меня хватит одной, если ты её мне подаришь. Я и её могу отдать, когда захочешь.

– А вот дома не наши, – рассуждал Расмус. – Потому что в них живут другие люди.

– Нам-то какое до них дело. Дома тоже наши, по крайней мере один дом.

Лицо Расмуса вдруг стало серьёзным, он мечтательно смотрел на маленькие серые домишки торпарей[7], мимо которых они шли.

– Да, хорошо, кабы у нас с тобой был один дом! – согласился Расмус, вздыхая. – Дом, где можно было бы жить зимой, чтобы не трескались ногти на ногах.

– Охо-хо-хо-хо! – сказал Оскар.

Но солнце светило ярко, до зимы было далеко, и печалиться о доме пока что не стоило.

Они пошли дальше. Расмус смотрел на свои зелёные рощи и луга, блестевшие под солнцем лужи и не думал о домах.

Они миновали деревню, по обе стороны дороги не было видно ни одного торпарского дома, только лес. Между высокими прямыми стволами сосен просачивался солнечный свет, освещая зелёный мох и маленькие розовые колокольчики линней, которые звонили, возвещая, что наступил прекрасный летний день.

– Мы идём по лесу хозяина Стенсэтры, – сказал Оскар. – Все эти деревья и в самом деле могли стать твоими.

– А я всё равно хочу лучше быть с тобой, – ответил Расмус, глядя с любовью на Оскара.

Оскар посмотрел на этого босоногого, искусанного комарами, худенького, нестриженого парнишку в заплатанных штанах и грязной полосатой сине-белой рубашке. Ничего не скажешь, бродяга с головы до ног.

– Тогда и я скажу тебе кое-что: я тоже хочу быть с тобой.

Расмус покраснел и ничего не ответил. Ведь Оскар в первый раз сказал, что хочет быть с ним. И он почувствовал себя ещё счастливее. Он топал по лужам, и ему казалось, что он может идти без устали сколько угодно.

Но скоро лес кончился, и дорога, петляя, начала спускаться к озеру. На берегу озера Расмус увидел торп с серым домишком, как и во всех торпах, яблоньками и покосившимся забором.

Оскар остановился у калитки:

– Ясное дело, дома тоже наши! Например, вот этот дом пусть будет нашим.

Он отворил калитку.

Расмус засмеялся:

– Ну и горазд ты шутить, Оскар. Мы будем здесь петь?

– Нет уж, здесь нам нужно петь как можно меньше.

Он без лишних слов направился к дому. Расмус пошёл за ним.

Тут он увидел женщину, которая развешивала бельё. Она стояла к ним спиной и вешала полотенца на верёвку, натянутую между двумя яблонями.

– Мартина! – позвал Оскар, и женщина повернулась к нему.

У неё было грубоватое широкое лицо. Увидев Оскара, она нахмурилась.

– Вот оно что, – сказала она. – Явился!

Расмус остановился поодаль. Видно, Оскар знал эту женщину. Она была не слишком-то любезна с ним. Вид у неё был даже очень сердитый.