Астрид Линдгрен - Мадикен и Пимс из Юнибаккена

Папа еле сдерживает возмущение. Мадикен видит это по его лицу. А рассерженный папа того и гляди может сорваться, и тогда мало ли что… Мама тоже обижена. Мадикен слышит, как она шепчет папе:

— Эта курица успела обойти все столики и всем наговорить глупостей!

— А как же иначе! — говорит папа. — Когда-нибудь я отведу ее в сторонку и выскажу наконец все, что я о ней думаю!

Мадикен робко оглядывает Альву и замечает, что у нее на глазах навернулись слезы. Одна слезинка сорвалась с ресниц и покатилась по щеке, но Альва ее торопливо стерла платочком. Она не хочет показать, как ей горько.

Но Мадикен все поняла. Как же ей не понять, что сейчас чувствует ее любимая Альва! Альва плачет потому, что бургомистерша и все эти глупые людишки обидели ее своим надменным и презрительным поведением. Мадикен подумала, что Альву стало не узнать, в ней точно что-то надломилось.

«Уж какая есть, такая я и есть. С какой стати я буду другой!» — любила говорить Альва, и то же самое было написано у нее на лице. А сейчас ее точно подменили. Можно подумать, что она себя стыдится.

Мадикен чувствует, что больше не может этого вынести. Еще немного, и она тоже разревется. А это было бы слишком ужасно. Надо куда-нибудь уйти, где можно без стеснения поплакать. Может быть, на веранду?

— Я скоро вернусь, — пробормотала Мадикен, и, к счастью, никто не стал ее удерживать.

Ей повезло: на веранде никого не оказалось. А то обычно толпится народ и заглядывает в окна. Если тебя не пускают на праздник, то можно хотя бы посмотреть, как другие веселятся. Это никому не запрещается. Даже пьяницы из «Забегайки», заслышав музыку, тянутся к освещенным окнам павильона.

Разноцветные фонарики только слабо освещают веранду, и здесь самое подходящее место, чтобы пореветь. И Мадикен дала волю слезам. Закрыв лицо руками, она горько рыдает. Ну почему жизнь так печальна, когда все могло бы быть так хорошо? Почему никто не знает ответа?

Долго проплакала Мадикен в темноте, ей стало холодно в легком платьице. Вдруг она услышала рядом чей-то голос:

— О чем это ты горюешь?

Перед нею, черный как ночь, стоял трубочист Берг. Мадикен испугалась до полусмерти. Вообще-то она никогда не боялась трубочиста Берга. Он ей даже нравился. Она даже часто вела с ним разговоры, когда он приходил в Юнибаккен прочищать печные трубы. Но сейчас он ее очень напугал.

Трубочист Берг возвращался домой после работы. В доме по соседству загорелась сажа в трубе, и он ходил тушить пожар. Хотя сегодня суббота, но дело было неотложное, и ему пришлось пойти, несмотря на позднее время. Потушив пожар, он сходил в «Забегайку», прополоскал горло пивком. А потом решил посмотреть, как пляшут господа. Он совсем не хотел испугать Мадикен.

Трубочист Берг очень обходителен с женщинами. Он всегда находит общий язык даже с такими маленькими, как Мадикен. Он быстро выведал, о чем она горюет. Она ему все выложила. Про белое платье, и Бертину свадьбу, и про бургомистершу, и про то, что у Альвы на глазах слезы и она ни разу не потанцевала.

— Ну и безобразие! — говорит трубочист. — Такая красивая и славная девушка! Вот уж действительно безобразие!

Трубочист заглянул в окно, и Мадикен показала ему, где сидит Альва. Даже отсюда видно, какая она унылая.

— Да уж! Это никуда не годится, чтобы девушка сидела с таким несчастным видом, тем более на балу! — говорит трубочист.

И снова заиграла музыка, это опять вальс — «Прощание ландышей». Мадикен сразу узнала его, это любимый вальс Альвы.

Трубочист такой молодец, что все на свете умеет. Он и поет хорошо. Глядя в окно на Альву, он сначала стал тихонько напевать мелодию вальса, а потом вдруг как запоет во весь голос! Распахнув настежь дверь, он вошел в зал и, продолжая петь, направился прямо к Альве. За ним по пятам мышонком прошмыгнула Мадикен.

— Разрешите вас пригласить, фрекен Альва! — говорит трубочист, раскланиваясь перед ней. — Уж вы простите, что я так черен и грязен и от меня несет пивом!

«Ну, если бургомистерша до сих пор не грохнулась в обморок, то теперь это с ней непременно случится», — думает Мадикен.

А остальные гости решили, что появление поющего трубочиста входит в программу праздника. Все перестали танцевать, ожидая, что будет дальше.

Ждет и трубочист.

— Ну как, фрекен Альва? — спрашивает он.

Наконец-то Альва пришла в себя от неожиданности. Она улыбнулась и смело посмотрела в глаза трубочисту.

— Спасибо, я с удовольствием! — сказала Альва, тряхнув головой. — Давно пора выйти на круг и показать этим мокрым курицам, как люди танцуют!

Она встала, трубочист обхватил ее своей черной рукой за талию, и тут уж она всем показала!

Никто, кроме них, не танцует, и только они вдвоем летают по залу, словно птицы, и поют, и не отрываясь глядят в глаза друг другу. Альвино платье развевается в вихре вальса. Они танцуют и танцуют, и поют, и смеются. Такого танца Мадикен никогда в жизни еще не видела. До чего же это красиво! Альва вся в белом, такая красивая, и трубочист тоже — такой красивый и весь черный. Мадикен даже затаила дыхание. Ей хочется, чтобы их танец никогда не кончался.

И тут что-то случилось со всеми, кто на них смотрел. Они ведь обещали бургомистерше выжить с бала служанку Энгстрёмов холодным обращением. Но они словно забыли о своем обещании. Все смотрят увлеченно и тоже поют и хлопают в ладоши в такт музыке. Мадикен посмотрела на папу. Восторженно и весело он говорит маме:

— Смотри хорошенько! Такой красоты ты нигде больше не увидишь!

Бургомистерша в ладоши не хлопает и не поет. Она успела напеться.

Зато бургомистр, который весь вечер просидел за столом, попивая пунш, вскочил со стула и, любуясь бело-черной парой, кружившейся в вальсе, восхищенно захлопал в ладоши и спросил у жены:

— И где это ты их откопала? Эта пара — чудесные танцоры!

— По-моему, тебе пора идти домой! — сказала на это бургомистерша.

А музыка все играет. Кажется, музыканты сами не хотят кончать. И только по знаку бургомистерши, которая сердито махнула рукой, музыка смолкла.

Тогда трубочист отвесил Альве поклон, отвесил поклон бургомистерше и остальным зрителям. Затем он подал Альве руку, и они с песней торжественно покинули зал. Но, прежде чем выйти за дверь, трубочист громко сказал:

— Я ухожу вместе с ландышем! А вы теперь попляшите сами, как умеете. Эх вы, кузнечики!

Придя домой, Мадикен прибежала к Альве на кухню. Хотя было уже поздно, Альва еще не ложилась. Она сидит за столом, пьет молоко с сухарями, и лицо у нее совершенно счастливое. Она еще не сняла с себя белого платья, но только оно уже не совсем белое, потому что на талии стало черным.

— Ой, как же я влюбилась в трубочиста! — говорит Альва.

От таких слов Мадикен встревожилась:

— Нельзя, Альва! Он ведь женатый, и у него пятеро детей.

— Знаю, — говорит Альва. — Поэтому я решила влюбиться до четверга или до пятницы. А потом я образумлюсь… Но уж до тех пор… Ух! Как же я в него влюблена! Просто сил нет, как я влюблена!

— Оно и видно, — говорит Мадикен.

Она успокоилась насчет Альвы. Раз только до пятницы, то пускай себе влюбляется!

Мадикен зевнула. Ей хочется спать. Она никогда еще не засиживалась так поздно. Но есть одна вещь, которую ей обязательно надо обсудить с Альвой перед тем, как они лягут спать.

— А знаешь, что сказал папа, когда начали выбирать королеву бала? Знаешь, что он закричал на весь зал?

— Нет! А что он такое сказал? — спрашивает Альва.

— Он сказал, что выбирать некого. Королева бала уже ушла!

— Ха-ха! — отозвалась на это Альва.

И вот осень всерьез принялась за дело. Дождь льет так, что кажется, он скоро без следа смоет весь Юнибаккен. Мадикен ходит в школу в капюшоне и высоких сапогах и возвращается домой измазанная в глине, вся промокшая, усталая и сердитая. Хорошо тому, кто, как Лисабет, посиживает на диване около печки и слушает мамины сказки. А Мадикен должна сидеть на жесткой скамье за партой и слушать только про то, как правильно пишутся какие-то звуки.

— И ведь надо же, что один и тот же звук в разных слогах пишется по-разному! — жалуется она маме. — Ну почему никто не наведет порядок в грамматике?

Мадикен растянулась на полу перед печкой. Ей тоже охота понежиться. Мама шьет распашонки. Лисабет вяжет крючком. От усердия у нее горят щеки. Лисабет недавно научилась вязать, а это дело не простое.

— Свяжу что-нибудь для нашего братика, — говорит Лисабет, а что свяжет, она еще и сама не знает. — Может быть, шапочку, а может быть, одеяльце. Поживем — увидим, что получится, — говорит Лисабет.

Это выражение она подхватила у мамы. Мама тоже говорит: «Может быть, будет мальчик, а может быть, девочка. Поживем — увидим, кто родится. Вы, пожалуйста, не думайте, что непременно братик».