Лев Никольский - «Ракета» выходит на орбиту

— А это что?! — набросился я на Валерика. У меня всё переворачивается внутри, когда я вижу исковерканную книгу. — Что это за хулиганство? Разве вас можно в книгохранилище? Никого больше близко к полкам не подпущу. Никого, пока этот варвар не будет найден и наказан. Открытый доступ к книгам! Да и ты ещё не дорос до этого!

Я сказал и осёкся. Не дорос… Валерик, маленький Валерик, бросив книгу на стол, выбежал из библиотеки.

Вот происшествие…

Вас когда-нибудь вызывали к директору, да ещё к нашему Кузьме Васильевичу? Я быстро стал думать, за что?.. Разбил стекло? Но это было летом. И не в школе, а во дворе. И не я один, а вместе с ребятами. И разве мы нарочно?

А в школе? Подсказывал на немецком? Все подсказывают. Или на пении раскрывал рот, а не пел… Или сегодня опоздал на урок. Но так или иначе, а раз вызывает директор — приходится идти.

— Садитесь! — пригласил Кузьма Васильевич. Он что-то писал в толстой тетради.

Я сел на большой кожаный диван с покатым сиденьем. Было очень неудобно на краешке. А сесть поглубже — не достаёшь ногами до полу. Не знаю, как директор заметил мои мучения — он не поднимал головы, — но я услышал:

— Серёгин, садитесь ближе, вот стул.

Я пересел. Он кончил писать, снял очки, посмотрел на меня, и я впервые увидел так близко лицо Кузьмы Васильевича. Потом он улыбнулся. Честное слово, улыбнулся, хотя ребята и даже учителя знают, что наш директор не улыбается.

Он всё-таки улыбнулся и спросил:

— Скажи, Серёгин, у тебя есть знакомства в Атлантическом океане?

Я был готов к чему угодно. Почти перестал бояться. Ну, разбил стекло, ну, не пел. Но вот насчёт знакомых в Атлантическом океане…

— В Атлантическом океане, значит, нет? — переспросил Кузьма Васильевич.

Я замотал головой.

— Однако именно оттуда, я полагаю, тебе эта радиограмма.

Я ещё никогда в жизни не получал радиограмм. И только один раз прошлым летом, когда мне исполнилось на даче двенадцать лет, я получил поздравительную телеграмму от бабушки из Канева. В красивой обложке. Но радиограмму… Даже дух захватило.

— Я тебя вызвал потому, что здесь не совсем точный адрес, но, если радируют действительно тебе, — получай.

Он протянул мне прямоугольник, я с волнением развернул бланк. На нём было напечатано:

ЛЕНИНГРАД

(затем шло название школы)

РЕДАКТОРУ ШКОЛЬНОЙ РАДИОГАЗЕТЫ ВАЛЕРИКУ ТЧК ВМЕСТЕ С ТОВАРИЩАМИ ПРИВЕТСТВУЕМ ИЗ АТЛАНТИКИ ПРЕДСТОЯЩИЙ ВЫХОД ПЕРВОГО НОМЕРА ТЧК ЖЕЛАЕМ УДАЧНОГО СТАРТА ТЧК ДО ВСТРЕЧИ НА ВЕЧЕРЕ

и строчкой ниже:

ВАЛЕРИКУ — ВЕРНО.

— А теперь в класс. — Кузьма Васильевич посмотрел на часы. — Сейчас у вас география? Извинись перед Прохором Степановичем.

Я влетел в класс, извинился за директора. И сел за парту. О чём говорил Прохор Степанович, не помню. У меня в голове из географии — только Атлантический океан.

После звонка я показал ребятам радиограмму. Вы представляете, что было! И все мы сразу решили пойти в радиорубку. К нам присоединился Прохор Степанович.

Дверь в актовый зал была открыта. Значит, рубка не пустует.

Я побежал вперёд и услышал, как Прохор Степанович сказал:

— Скажите, как редактор торопится!

Все-все меня поздравляли…

Пользуясь правом ведущего, автор приглашает читателя в школьную библиотеку. Есть обстоятельства, которые заставляют нас с особым вниманием относиться ко всему, что происходит сейчас в читальном зале. В библиотеке заседает комсомольское бюро, своего рода военный совет. В читальном зале, где должна господствовать абсолютная тишина, — гам, галдёж. Трудно сосредоточиться в таком шуме, но Прохор Степанович, у которого на уроке слышно, как скрипит мел по доске, на этот раз покорился — он пытается читать какой-то журнал.

Из общего шума чаще всего вырываются слова: «Ракета»… редактор… Валерик… Слава…» Но секретарь комсомольского бюро Дима Андреев сохраняет полное спокойствие. Он высказывается только тогда, когда у него всё обдумано. Вот, кажется, пришёл этот момент. Дима привстаёт, не отрывая своих длинных рук от стола, и, немного наклонившись, обводит всех глазами, дожидаясь, пока наступит тишина.

— Перестань махать телеграммой, Валерик, — начинает он. — Хорошо, не телеграммой, а радиограммой. Дело вовсе не в ней. Радиогазета нужна не для Атлантического океана и не для вечера встречи, а для нас самих. Для школы. У нас хорошая стенная газета «Вымпел». И мы знаем, что каждый понедельник ровно в девять появляется новый номер. Но ведь нам нужно знать, что делается в школе не раз в неделю. Если уж выпускать «Ракету», то выпускать её ежедневно.

Я смотрю на Прохора Степановича. Ему, кажется, нравится, что говорит председательствующий. А Дима продолжает:

— Спасибо, конечно, Виктору Зыбкову, что он и в далёких путешествиях не забывает своей школы. Но вот кого делать редактором — это уже нам виднее. «Важно расставить человека», как говорит Прохор Степанович.

— Я говорю «расставить людей», а не человека, — под общий смех включается в разговор Прохор Степанович. Он уже перестал даже для виду рассматривать «Географию в школе».

— И теперь, — продолжает Дима, — давайте решать, кто будет ответственным редактором: Валерик или Слава. Я лично буду голосовать за Славу. Он многому научился в стенной газете. Ты не обижайся, Валерик, но тут нужно человека повзрослее, комсомольца. Голосуют члены бюро.

Несмотря на это предложение, голосуют все. В читальном зале набралось десятка два сторонников Валерика. Если бы подсчитать их голоса, то, конечно, редактором стал бы Валерик. Но Дима Андреев упрямо считает по-своему и объявляет:

— Первым редактором «Ракеты» комсомольское бюро рекомендует Славу, в стенгазете справятся и без него.

На Валерика жалко смотреть. Кажется, ещё минута — и он заплачет.

— Это несправедливо! — кричит Света. — Валерик должен быть редактором. Ему телеграмма. Валерик, а не Славка.

Слава — старший брат Светы. Они очень похожи друг на друга, у кого больше веснушек — неизвестно, и шапки их волос выделяются среди голов других ребят, как красные грибы в корзине боровиков и подберёзовиков. Кажется, возникает семейный конфликт.

Наступает момент, когда приходится вмешаться.

— Ребята, что за галдёж? Вы забыли, что в библиотеке шуметь, нельзя? Валерика никто не хочет обижать. Я думаю, Славе нужны заместители. Кто у нас выразительнее всех читает? Валерик. Может быть, он согласится стать помощником Славы, возглавит дикторскую группу?

— Согласится! — закричали ребята.

Слава подошёл к Валерику и, протягивая ему руку, спросил:

— Ну, как, будем работать вместе?

Что тут можно было ответить? Когда все разошлись, Прохор Степанович, прежде чем углубиться наконец в чтение своей «Географии в школе», заметил, обращаясь ко мне:

— Григорий Павлович, ребята могут рассчитывать на вашу помощь? Ведь в армейской газете…

— Что ты, друг, — решительно возразил я, — ты же знаешь, в библиотеке больше тысячи читателей. Нет уж, уволь! И потом, мои мемуары… К тому же, говорят, что библиотека — это тишина.

— Ты уверен, что в библиотеке всегда должно быть тихо? — возразил Прохор Степанович. — Подумай.

Вы уже, конечно, знаете, почему я не стал редактором. Или, точнее, почему не я стал редактором. Всё окончилось к лучшему, потому что ещё неизвестно, кто важнее — диктор или редактор. Как ни старайся редактор, без диктора нет передачи. Но сначала я этого не понимал, даже здорово обиделся, хотя и не показал виду.

А теперь понял, что даже диктор и редактор вместе — это ещё не все.

Вот что произошло в день рождения «Ракеты».

Накануне мы поздно задержались в школе. Надо было всё проверить. Мне здорово влетело от мамы. Она сказала, что вовсе запретит работать на радио, если «будут повторяться такие штучки». Ну, понятно, мама пугала меня. Но всё-таки никогда не знаешь до конца, на что способны родители. Чтобы наладить с ней отношения и быть уверенным, что она не сорвёт мне завтра передачи, я схитрил. Попросил вторую порцию каши «геркулес», которой мама кормит меня по вечерам: работа на радио возбуждает аппетит. Мама перестала сердиться, а мне всё-таки пришлось кашу съесть, хотя я очень не люблю её и ем только из-за того, что она помогает человеку расти.

Мама у меня учительница. Это не так плохо, как думают некоторые ребята. Тем более что она преподаёт английский язык не в нашей, а совсем в другой школе. И если уж она что обещает, так будьте уверены — точка-тире! Я взял с мамы слово, что она разбудит меня утром вместе с папой — он к восьми утра должен быть на заводе. Спал я плохо. Мне снилось, что Кока и Васенька стоят в воротах нашего дома и, размахивая своими громадными кулачищами, не пускают меня в школу. Кажется, это называется предчувствием.