Владислав Крапивин - Мушкетер и Фея. Повести

Но когда взят такой разгон, возвращаться невозможно. Да и примета плохая: удачи не будет. А Максиму сегодня удача нужна до зарезу!

Он обнял себя за плечи, постоял посреди двора, встряхнулся. Подышал на ладошки, потер ими ноги, на которых высыпали мелкие пупырышки. Ничего, это с непривычки. Он же не старая бабушка, чтобы кутаться и дрожать. К тому же на улице, на солнечной стороне, будет, наверно, теплее. Вперед!

И правда, на солнышке было не так холодно. Раз-два, раз-два! И скоро Максим перестал вздрагивать. Он уже не прыгал, а просто бойко шагал, стараясь обходить пушистые тени подстриженных «под шарик» то полей.

На тополях висели длинные зеленые сережки с мелкими семечками. Потом из семечек полезет щекочущий пух и разлетится по городу. Но это еще не сегодня, а когда совсем вырастут листья. А пока листья маленькие, острые. Листиковый детский сад. Даже издалека видно, какие они клейкие и свежие.

На асфальте валялись желтые кожурки от лопнувших тополиных почек, похожие на раскрытые клювики. Они тоже липкие. Приклеились к новым Максимкиным подошвам. От этого сандалии перестали щелкать по тротуару. Но все равно Максим старался ступать твердо. И прохожие, кажется, с удовольствием оглядывались на такого смелого закаленного мальчика в необыкновенной форме…

Улица шла под горку. Большие здания кончились, и начинался квартал с деревянными старыми домами. А там…

А там — чтоб он провалился! — на вторых от угла воротах сидел Витька Транзя (сокращенная кличка от прозвища Транзистор). Что-то он там приколачивал — кажется, вертушку.

Да не важно, что он приколачивал, а важно, что сидел и поглядывал по сторонам. И пройти незамеченным не было никакой возможности.

Максим сбавил шаги, сердито вздохнул и… свернул направо.

Конечно, это не очень храбрый поступок. Ну, а что делать? Подлый Транзя обязательно прискребется. Если бы Максим шел в обычном костюме — тогда еще неизвестно. Может быть, Транзя и поленился бы спускаться с ворот. А увидев Максимкину вишневую форму, обязательно спрыгнет и загородит дорогу.

«Ах ты моя Рыбачка, ах крохотулечка! Какой красавчик! Какая курточка, какие штанишки, какие пуговки… А ну стой, когда старшие с тобой беседуют! Вот так… Ах, какая пилоточка!. Дай-ка примерить…»

И что? Спорить? Бесполезно. Убегать? Стыдно. Стоять и ждать? Пилотку заберет, и неизвестно, что дальше. Может быть, и отдаст, а может быть, на крышу забросит. Да и самого Максима ловкой подножкой кинет в пыль и покатает. А потом сам же поднимет, будет чистить и «жалеть»: «Ах мой бедненький, упал нечаянно…»

У, Транзя ехидная… Чтоб тебя с ворот сбросило!.. Всегда ко всем, кто слабее, привязывается, а к Максиму чаще всех. Подойдет сзади незаметно, одной ладонью рот зажмет, а другой давай волосы выдирать на затылке. Намотает на ноготь — и дерг! А потом ладонью по шее — трах! Катись, мол… И так всюду: и на улице, и в школе.

Максим представил Транзину улыбочку — тонкую и длинную. А глаза, несмотря на улыбку, скучные какие-то. На губе болячка, а лицо будто серой пылью присыпано. Это, наверно, от курения. Транзя каждый день в туалете курит со старшеклассниками. Все про такое дело знают, и ничего ему все равно не бывает. Что с таким сделаешь, если привяжется? Что? Вообще-то Максим знал — что. Не такой уж Транзя сильный, ростом лишь чуточку выше Максима… Но нужна смелость, а Максим — трус.

Никто из людей, пожалуй, не знал про это. Но сам Максим про себя знал, что трус. Себя-то не обманешь. Иногда только забыть про это можно, а потом опять — испугаешься чего-нибудь, и на душе кисло. А делать нечего. Все равно жить надо, раз уж такой уродился. Трусы ведь тоже люди. А жизнь у них нелегкая: трус должен все делать, как нормальные люди, да еще заботиться, чтобы никто не узнал про его боязливость.

Правда, есть надежда, что трусость пройдет. Ведь меняются же у людей с возрастом характеры. Может, и у Максима изменится. Может быть, даже скоро. И тогда Транзя не обрадуется. Максим и сегодня не так уж и боялся. Он, может, и не свернул бы в переулок, если бы не новая форма.

В конце концов, у него скоро важное выступление. Не может он из-за какого-то Витьки Транзистора портить себе нервы. Не имеет права. У него должно быть веселое настроение… Тем более, что утро такое хорошее. Небо отражается в стеклах, как в темной воде, а солнце отлетает от них горячими вспышками. И надо шагать!

Теперь, кажется, налево нужно повернуть, чтобы потом выйти на улицу Титова, где троллейбусы.

Максим повернул и оказался в переулке, где не бывал ни разу. Не удивляйтесь. Он приехал в этот город недавно, после зимних каникул.

Раньше Максим жил в новом городе, который вырос вместе с большим заводом. Дома там были многоэтажные и в общем-то похожие друг на друга. Улицы прямые, без хитрых поворотов и закоулков. Максиму казалось тогда, что все города такие. А приехал сюда и увидел замечательную пестроту. Корпуса в двенадцать этажей поднимались над бревенчатыми домиками и старинными зданиями из красного кирпича. К этим зданиям лепилось железное кружево балконов. Улица Гоголя мимо нового гастронома и детского сада вдруг выводила к высокой церкви с башнями, куполами и узкими окнами. Правда, в церкви теперь никто не молился, а работала контора «Кинопрокат», но все равно интересно.

Максиму иногда казалось, что в этом городе полным-полно всяких тайн и кладов. И в самом деле, в газете один раз напечатали, что рабочие ломали старый дом и нашли в стене жестяную банку с золотыми монетами. Какой-то купец в давние времена запрятал. Но монеты — ерунда. Наверно, можно и оружие найти, которое с гражданской войны осталось! На чердаках этих старых домов может все что угодно оказаться. Вот бы отыскать маузер или шашку! В музей можно отдать на почетное место. Но не сразу, конечно, а сперва поиграть. Витька Транзя тогда ходил бы тихий, как мышка.

Жаль, что Максим живет в новом пятиэтажном доме, а не в таком вот маленьком и старинном, как этот, где плотники чинят ворота.

Ворота были красивые, большие. На потемневших створках деревянный узор, похожий на солнышко. Но уж слишком они покосились. И наверно, поэтому хозяева решили заменить столбы.

Двое мужчин тюкали топорами, вытесывали из соснового бревна балку.

Максим остановился. Очень здорово блестело отесанное дерево! Как слиток золота. И щепки отлетали тоже золотые. Одна — длинная и широкая — шлепнулась на траву недалеко от Максима.

Максим смело шагнул поближе. Плотники не Витька Транзистор, драться не будут.

— Дяденьки, можно, я возьму щепку?

Плотники распрямились. Один был молодой и хмурый. Он, не выпуская топора, достал пачку «Беломора», щелчком выбил папиросу, вытянул ее губами. Стал нашаривать спички. Другой бросил топор и глянул на Максима. Он был старый, с серебристой щетиной на худом подбородке и вокруг впалого рта. А глаза — синие-синие.

— Ух ты сверчок! — сказал старый дядька, будто очень обрадовался. И заулыбался. Стали видны редкие прокуренные зубы. — Щепку тебе? А чего ж, бери, коли надо, хоть все. Тебе зачем? На растопку, что ль?

— Да нет. Как сабля, — объяснил Максим и помахал рукой.

— Ну бери, бери саблю, воюй, чапаевец!

— Спасибо.

И Максим зашагал, оглядываясь иногда на хорошего старика. Плотники опять стучали по балке, но старший один раз придержал топор и посмотрел вслед Максиму.

А щепка была замечательная. С крепким сосновым запахом, с медными чешуйками коры на одном боку и свежим срезом на другом. Максим шагал, хлопал себя этим срезом по коленкам, и крошечные капельки смолы на миг прилипали к коже.

Узенький тротуар повел мимо низкого забора из некрашеных реек. Здесь выросли уже довольно крупные лопухи. А из лопухов поднимались пыльные стебли прошлогоднего репейника. Большие, выше Максимки.

Максим жалел живые растения, но репейник-то был сухой. Самый подходящий, чтобы испробовать саблю. Максим красиво развернулся и рубанул. Ж-жих! Но толстые стебли оказались словно из проволоки сплетенные. Верхушки только вздрагивали, а не падали. Рраз, раз! Острые края щепки уже затупились, а упрямый репейник стоял, будто смеялся…толстые стебли оказались словно из проволоки сплетенные. Верхушки только вздрагивали, а не падали. Р-раз, раз! Острые края щепки уже затупились, а упрямый репейник стоял, будто смеялся…

— Чего тут расхулиганился? А ну иди отсюдова!

Это над забором появилась женская голова. Наверно, хозяйки огорода. Максим увидел тюрбан волос, обмотанный розовой косынкой, мелкие сережки и злющие глаза. Сначала он вздрогнул, а потом удивился:

— Разве я хулиганю? Я играю.

— «Играю»! Ишь размахался!

Максим пожал плечами.

— Вам разве жалко? Я старый репейник рублю.

— Домой иди и руби что хочешь!

«Дура какая-то», — подумал Максим, но вежливо сказал:

— Это же не ваш репейник. Он на улице растет.