Дед Макабка - Борис Александрович Емельянов

морда просунулась в комнату и зацепила длинными губами куст колючего столетника. Столетник — Макабка это знал по собственному опыту — горчил отвратительно, как самое плохое лекарство от лихорадки. Чёрная морда пожевала его немного, сморщилась и в негодовании выплюнула на пол мятые колючки. Ага! Не любишь!

Макабка в азарте вскочил на ноги.

Морда глядела на Макабку в упор чёрными добрыми глазами. Макабка всё понял и вылетел на улицу пулей. Лошадь председателя Ивана Антоновича отвязалась у коновязи и забрела к Макабке в палисадник. Лошадь под седлом и с уздечкой! Раз в сто лет такие лошади отвязываются и попадают в руки Макабкам! Прощай, бабка! Прощай, Маша!

Очень долго Макабка, пыхтя, в поту, влезал на карего иноходца. После многих зряшных усилий он догадался подвести Карего к скамейке под окнами и уже оттуда, перекинув поводья на шею коню, взобрался в седло. Где-то далеко внизу оказалась земля и трава, и на полдороге до земли болтались великолепные недосягаемые стремена. Ну и ладно! Тпру! Поехали!

Карий вышел из калитки боком, косясь и фыркая на Макабку, — это ещё что за птица уселась на спину? Конь понимал и осуждал своё нехорошее поведение — ни с того ни с сего удрал от хозяина, как жеребёнок-стригунок. Но, с другой стороны, надоедает и коню стоять на одном месте!

— Куда? — Макабка потянул на себя левый повод.

Конь удивлённо выгнул шею — повод тянул за околицу. Макабка сидел в седле неслышный и лёгкий, как пушинка. Карий повернул в поле.

Вот это был день! Никогда ещё Макабка не видел землю с такой высоты и такую большую.

Они не успели проехать и первое поле жёлто-золотистого льна, когда их с отчаянным лаем догнал Шарик. Щенок кубарем покатился под копыта коню. «Куда ты его везёшь, лошадиная твоя морда? Слезай, куда залез! — лаял он на Макабку. — Матушки! Батюшки! Гав! Гав!»

Еле-еле Макабка и Карий успокоили Шарика. Карий что-то по-своему, по-лошадиному, объяснил щёнку, а дед Макабка бросил ему ещё и кусок сахару.

Шарик сразу перестал лаять и прыгать. Когда человеку худо, он сахаром не швыряется. Они втроём отправились путешествовать: дед Макабка, конь и щенок.

Карий старался не вспоминать о председателе Иване Антоновиче. Седок ему попался легче и по весу и по характеру. Никто не видел из колхозного начальства, как конь за бугром с удовольствием схрупал две метёлки молодого овса, и Карий проникся к Макабке любовью и нежностью. Попробовал бы кто хрупать колхозный овёс при самом председателе!

По всей широкой колхозной земле катал в этот день Карий Макабку.

В лес привёз, где столько растёт грибов и ягод. Шарик выгнал из-под одного куста рыжего зайца, а из-под другого — серую лису, и Макабка очень удивился: на лето звери поменялись цветом.

В поле привёз, где косили высокую рожь. Даже комбайнер Пётр Иванович остановил свой громадный корабль-комбайн и долго смотрел с великим удивлением, как едет на председателевом иноходце по колхозному полю богатырь-путешественник Макабка.

И на полевой стан привёз в конце концов. На этом самом стане сидел у палаток председатель Иван Антонович и охал и ахал: конь у него пропал неизвестно куда!

— Шутка ли дело? — тосковал председатель. — Убежал! Вернётся, говорите? А вчера в Чёрном овраге видели волка…

Он даже пообещал высокую колхозную награду тому человеку, который приведёт ему коня живого и здорового. И как только вымолвил председатель такие слова, показался из-за бугра на карем коне дед Макабка!

Выдали ему награду!

Утром в воскресенье бабушка заметила, что её дорогой внук Макабка сидит за столом, молчит и во все глаза смотрит в одну точку. Бабушка тоже поглядела в эту точку.

На самом светлом окошке у бабушки рос большой куст крымской камелии, весь покрытый белыми красивыми цветами. Дед Макабка глядел на этот куст не отрываясь и для чего-то зажимал в кулаке острый столовый ножик.

— Смотришь? — спросила бабушка ласковым и проникновенным голосом. И вдруг не выдержала: — На что смотришь? Зачем ножик прячешь под скатертью? Я тебя, ты не думай, насквозь вижу, такого-сякого!..

Дед Макабка поплотней застегнул на животе две пуговицы — просматриваться насквозь ему не хотелось — и посмотрел на бабушку добрыми и послушными глазами.

— А я все цветы и не буду отрезать, — сказал он добродушно. — Я половину тебе оставлю. Ты, бабушка, садись… садись… не кричи!

Тут же выяснилось, что сегодня у Маши день рожденья и ей исполнилось ужасно много лет — целых восемь. И деду Макабке неудобно идти к Маше в гости без подарка.

Он сам видел, как одной дачнице дарили на рожденье цветы, целую охапку.

— Хм! — сказала теперь бабушка. — Цветок-то мне, внучек, разорять жалко.

Но и с пустыми руками к Машке ходить не след.

Бабушка задумалась и думала о чём-то долго, целый час, а может быть, и больше. А потом она взяла чистую тряпку и вытерла пыль с цветка, с каждого листика…

— Дарить так дарить, — сказала бабушка. — Тащи уж тогда весь горшок. Поднимешь?

— Подниму, — сказал дед Макабка. — Подниму и не разобью, не беспокойся.

Все так и ахнули, когда он появился на пороге Машиного дома с огромным цветочным кустом в руках, за которым и не видно было самого Макабки.

— А ведь ты, дед Макабка, кавалер! — сказал дед Семён.

— А что? — ответил Макабка невозмутимо. — Конечно, кавалер.

Все засмеялись, а Маша сказала:

— Спасибо тебе, Юрик!

Ну, и тогда все наперебой стали хвалить деда Макабку:

— Товарищ он?

— Товарищ!

— Рыбак?

— Рыбак!

— Доктор?

— Доктор!

— Путешественник?

— Путешественник!

— Кавалер?

— Кавалер!

Ну, так какой же он Макабка? Просто он хороший мальчик.