Сусанна Георгиевская - Фея горького миндаля

— Ну, вот и хорошо, — сказала женщина. — Сердечно поздравляю, товарищ Морозова! Признаться, жалковато всё-таки отдавать. Дивный парень!.. Только начнёшь привязываться к ребёнку, вдруг какая-нибудь мамаша возьмёт его и усыновит.

— Право, мне не хотелось вас огорчать, Антонина Петровна, — сказала мама.

— Да что вы, что вы, голубушка! Я же шучу. Желаю вам вырастить хорошего сына.

В это время в комнату внесли аккуратно завёрнутый пакет.

— Это его приданое, — сказала директорша. — А вот и он сам!

Через порог осторожно, высоко подняв толстую ножку, переступил Василёк. На этот раз он был в новой голубой блузке и причёсан на косой пробор.

— Здравствуй, мой Василёк! — сказала мама.

Василёк протянул ей обе руки, как будто только её и ждал.

Мама посадила его на стул и стала одевать.

Няня помогала ей и приговаривала:

— Мал, конечно, а свой интерес небось понимает. Схлопотал себе в мамы такую приятную гражданочку!

Мама засмеялась, и директорша засмеялась, а Люся даже не улыбнулась. Она молча сидела на стуле и смотрела, как мама надевает на Василька её красные полусапожки.

— Ну что, нравится тебе твой братик? — спросила Люсю директорша.

— Ничего, — сказала Люся и отвернулась, чтобы не видеть, как мама надевает на Василька её синюю куртку с золотыми пуговками.

И вот надели на Василька пальто. Повязали платок, чтобы уши не продуло. Поверх платка надели шапку, как надевали Люсе, когда она была маленькой.

Потом стали прощаться. Все вышли провожать их на лестницу: директорша, няня, далее повариха. Машут им руками, кричат вслед:

— Будьте здоровы! Нас не забывайте, заходите с детками!

А повариха говорит:

— В воскресенье приходите. Такого наварю киселя для нашего Василя! Самого его любимого — вишнёвого!

Стали спускаться по лестнице — со ступеньки на ступеньку, со ступеньки на ступеньку. Трудно Васильку. Сам он толстый, и пальтецо на нём очень толстое. Мама взяла его на руки и снесла вниз. Вышли на улицу, на солнце. Мама хотела спустить Василька на землю, а он ухватил её за шею обеими руками и только одно повторяет: «Мумуля муя?» да «Мумуля муя!»

Тут уж Люся не выдержала:

— Мамочка, дорогая! Отнесём его обратно, пока недалеко ушли! Ведь они же любят его, как родного, отдавать даже не хотели. Так всё было хорошо… Ну, пусть он и сапожки мои берёт, и одеяло, что ты мне купила, и все мои игрушки. Только пусть он здесь останется. А, мама?

— Нет, — сказала мама, — он будет жить у нас.

— Ну, тогда я здесь останусь, в детском доме!

— Хорошо, сказала мама, — оставайся, — и пошла вперёд с Васильком.

Люся немного постояла у крыльца, а потом молча побрела за мамой.

Так они дошли до конца переулка. Тут мама, видно, устала или, может быть, ей сделалось жалко Люсю, только она спустила Василька на землю.

— Пойдёмте, дети, — сказала она и протянула Люсе свободную руку.

Но Люся притворилась, что не заметила мамину руку, и засунула свои поглубже в муфту. Так они и пошли: Люся — сама по себе сзади, а мама с Васильком вместе — впереди.

Перекатывается Василёк рядом с Люсиной мамой, переваливается в своём тёплом пальтишке, в красных полусапожках. На голове у него косынка, чтобы в уши не надуло, сверху — тёплая шапка.

И вот они дошли до перекрёстка, до большой улицы.

По большой улице бегут машины, троллейбусы, трамваи, торопятся прохожие.

— Люся, где ты? Люся! — говорит мама.

— Тут, — отвечает Люся, а руку маме не подаёт.

Постояли они у самого светофора, подождали, пока зажёгся зелёный свет.

— Переходите, дети, — говорит мама, — скорей, скорей.

А Люся и тут маме руку не подаёт. И вдруг повернулся к Люсе Василёк. Видно, испугался автобуса. Повернулся и протянул ей руку. Тянет, тянет и смотрит Люсе прямо в глаза. А глаза у него, как пуговицы на мамином пальто, такие же большие, только синие.

— Идёмте, идёмте, дети, — торопит мама.

И Люся, не подумав, взяла Василька за руку. Она и не знала, что у него такая мягонькая, тёплая рука!..

— Уся! — говорит Василёк.

— Что? — спросила Люся.

А он смеётся и всё повторяет: «Уся! Уся!» — видно, доволен, что научился её называть.

Так они и подошли к остановке трамвая — втроём. Ждать им пришлось долго. Народу собралось много.

— Подержи его, Люся, — сказала мама, — я деньги приготовлю.

Как только трамвай вышел из-за угла, люди засуетились, стали продвигаться вперёд, совсем затолкали Люсю и Василька. Люся невольно разжала руку.

— Василёк! — крикнула она, стараясь ухватить его снова за руку.

Но Василька уже не было там, где он только что стоял.

Люся толкнула какого-то высокого дяденьку, заглянула через чей-то большой мешок. Нет Василька!.. Нигде нет! Потерялся! Ой, беда какая!..

Она сразу вспомнила станцию, на которой она сама чуть не затерялась в толпе, между поездами. А ведь Василёк ещё меньше, чем была она тогда.

— Мама! — закричала Люся и захлебнулась от тревоги. — Потерялся!

Но Василька уже передавала маме на руки какая-то старушка. Пальтишко у него расстегнулось, шапка свилась на одно ухо.

— Ишь ты какой лихой! — сказала старушка.

Люся засмеялась: у Василька и в самом деле был лихой вид.

— Да держи ты, мама, его покрепче, — сказала она, — а то затопчут. Тётеньки, пропустите нас! Разве не видите, мы с ребёнком!

Женщины расступились, и мама с Люсей и Васильком вошли в трамвай.

Василёк пристроился на скамейке и, стоя на коленях, смотрел в окошко. Люся села бочком, заслонив его сапожки, чтобы он не измазал чужого пальто, и стала называть ему всё, что мелькало за окном:

— Это троллейбус, автобус, аварийная машина. Понимаешь? Аварийная машина.

Василёк молчал и, только когда трамвай обогнал человека с собакой, сказал громко, на весь вагон:

— Бабака!

— Детки у вас какие хорошие, дружные, — сказал кто-то из соседей.

Мама улыбнулась и кивнула головой.

Как только приехали домой, мама ушла в булочную за хлебом.

— Посмотри за малышом, Люся. Я скоро вернусь.

Люся сняла с Василька пальтишко, платок, шапку.

И тут-то она заметила, что хоть он и шустёр, а затылок у него весь в пухлых бело-розовых складочках. И на нём золотистые волоски треугольниками. Она красиво причесала его, а потом взяла за руку и стала водить по комнате.

— Вот тут мы обедаем. А это письменный стол. Понимаешь? А в этом ящике — игрушки. Мы их потом посмотрим. А здесь ты будешь спать. Хорошая кроватка, мягкая! Хочешь попробовать полежать?

Она сняла с Василька башмаки, с трудом подняла его и уложила.

Но Василёк не хотел лежать. Он встал на ноги, озабоченно потрогал гвоздик в стене и посмотрел на карточку, которая висела над кроватью.

— Это наш папа, — сказала Люся.

— Папа, — старательно повторил Василёк.

Есть на свете город Куйбышев. Это большой красивый город. Улицы в нём зелёные, как сады, берега зелёные, как улицы, а дворы зелёные, как берега.

Под высоким берегом течёт Волга. По Волге летом ходят пароходы и причаливают то к тому, то к другому берегу.

Во время войны в городе Куйбышеве жили девочка Галя, Галина мама и Галина бабушка — их всех троих эвакуировали из Ленинграда.

Галина бабушка была ничего себе, хорошая, но мама была ещё лучше. Она была молодая, весёлая и всё понимала. Она так же, как Галя, любила бегать после дождя босиком, и смотреть картинки в старых журналах, и топить печку с открытой дверкой, хотя бабушка говорила, что от этого уходит на улицу всё тепло.

Целую неделю Галина мама работала. Она рисовала на прозрачной бумаге очень красивые кружки, большие и маленькие, и проводила разные линейки — жирные или тоненькие, как волосок. Это называлось — чертить.

По воскресеньям Галя и мама ездили на пароходе на другой берег Волги. Волга была большая. Плыли по ней плоты и лодки, шёл пароход, разгоняя в обе стороны длинные волны. А на берегу лежал волнистый мягкий песок, лез из воды упругий остролистый камыш с бархатными щёточками и летали стрекозы, несли по воздуху свои узкие тельца на плоских, сиявших под солнцем крыльях. Там было так хорошо, как будто совсем нигде нет никакой войны.

Вечером Галя и мама гуляли по набережной.

— Мама, машина! — кричала Галя. — Попроси!..

Галина мама медленно оборачивалась — не сидит ли у калитки бабушка. Если бабушки не было, она поднимала руку. Грузовик останавливался.

— Подвезите нас немножко, пожалуйста, — говорила мама. — Моей девочке так хочется покататься!

Люди на грузовике смеялись. Потом какой-нибудь грузчик или красноармеец, сидящий в кузове, протягивал сверху руку.