Наталия Лойко - Женька-Наоборот

— Не знаю, что там за обстановочка, только больше навязываться не буду. Думаете, не предлагала? Так отшил, что можно не знаю чего подумать. То ли у них в доме чума, то ли черная оспа.

Валентину Федоровну снова кольнуло чувство вины. Забыв о том, что с учениками надо держаться как можно солидней, она рывком притянула к себе Таню.

— Не знаю, чума пли холера, но мне самой только что показалось… Не показалось, а я заметила… — И шепотом поделилась недавними наблюдениями.

Но Таню даже это не проняло:

— Вот, вот! Для того и голодным прикинулся, чтобы людей дразнить.

Валентина Федоровна пыталась ее успокоить, просила поразмыслить над тем, как наладить контакт Жени с классом.

— Понимаешь, контакт?!

Таня уперлась:

— Нет уж!.. Хватит… Если ему понадобился контакт, пусть сам и налаживает.

Возможно, Таня бы все же оттаяла, образумилась, но Петя Корытин, староста восьмого «Б», взял да прекратил все разговоры на палубе. В его руках было мощное оружие — новенький голосистый баян. Зазвучали заманчивые аккорды, мебель чуть не сама собой поехала во все стороны, а баянист, щеголяя накрахмаленной, вышитой крестом рубашкой, важно сел на скамью, словно бы на завалинку, и стал выводить мелодию вальса.

Восьмой «Б» дал своему старосте кличку «Подсолнух». Сейчас он действительно смахивает на этот солнцелюбивый цветок. Ветер взлохматил жесткие прядки Петиных рыжих волос, и они встали вокруг его головы словно огненный венчик.

У Пети-Подсолнуха железный характер. Начал ходить в школу горнистов и барабанщиков — класс чуть не оглох. Получил в подарок баян — класс был вынужден затанцевать.

Среди многих закружившихся пар Таня видела только одну. Словно дразня ее, мелькала голубая юбка-«бочонок», белела единственная в своем роде панамка — Алеша не догадался стащить ее с головы хотя бы на время танца! Не столько вальсирует, сколько на ноги наступает, а лукавая Ирочка — издали видно — знай похваливает его, заранее предвкушая победу.

Подумаешь… Во-первых, Таню никто не мог пригласить, даже если бы очень хотел: ведь она была занята серьезным разговором, и не с кем-нибудь, а с педагогом! Во-вторых, она и сама не собиралась шаркать по палубе ногами — хватит с нее насмешек! Хватит глупых острот, в которых кое-кто изощрялся сегодня утром в троллейбусе. Выдумали, будто по вине Таниного малого роста Костя Юсковец после первомайского вечера на всю жизнь согнулся в вопросительный знак.

Тане осталось одно — отвернуться. Тем более что берег, поросший молодыми дубками, был на редкость хорош, а созерцание природы, как доказано медициной, очень полезно для нервной системы. Однако милая Ирочка никогда не считалась ни с чьими нервами. Всякий раз, как она проносится мимо Тани, она вскидывает свою пятерню, выразительно растопырив все пальцы. Обычно такой жест означал пятерку — желанный балл; сейчас он служил напоминанием о пяти пирожках.

Музыка смолкла. Стала трещать Ира Касаткина. Не отпускает Алешу, болтает «на повышенной громкости». Вертится, хочет, чтобы весь теплоход слушал только ее.

На Таню прекрасно влиял прибрежный пейзаж, но ей поневоле пришлось от него оторваться. Надо же было выяснить, чем эта кукла развлекает публику и Алешу. Оказывается, тараторит про то, как «мой и его классы» добывали средства для экскурсии и для похода в театр, разгружали кирпич, прибывший на загородную стройплощадку.

— Ужасно весело было! — разглагольствовала Ира. — Наши главные силачи, — она одарила Алешу улыбкой, — забрались в вагон, знаете, такой большущий, без верха, и подавали нам кирпичи. А мы быстро-быстро цепочкой… — Розовые Ирины пальчики изобразили подобие цепи. — Так кирпичи и плыли до самых носилок. А другие мальчики тащили их в кучу. То есть не в кучу, а в штабеля. Инженер велел аккуратно укладывать. Девочки знаете как старались?! — Судя по Ириным жестам, лично она укладывала кирпичи ровнехонько, один к одному. — Неплохо заработали! Верно, Алеша?

Но тут Алеша не выдержал, отошел. Ведь это он тогда, на разгрузке, был бригадиром. Он не мог не заметить, как старательно Ира Касаткина избегала общения с кирпичами, щадя свои наряды (не захотела поехать в том, что попроще!) и не приученные к труду ручки.

И верно: не будь вокруг посторонних, Алеша преподнес бы Ире несколько милых словечек, хотя и пригласил ее сдуру на вальс. Он виновато подмигнул Тане: ему вспомнилось, как здо́рово потрудились, перебрасывая кирпичи, ее несильные руки. Эти руки знакомы ему еще в крошечных пестрых варежках, они и тогда не ленились — лепили снежных баб, выводили стены ледяной крепости, а то и замахивались лопаткой на обидчиков…

— Белый танец! — громко объявил Петя Корытин. — Кавалеры стоят на своих местах, приглашают дамы. Отказываться запрещено.

Белым танцем может быть вальс или краковяк — что угодно. Главное — девочки сами выбирают себе партнеров. Ожидая приглашения, кавалеры равнодушно посмеивались, что вовсе не помешало многим невзначай пригладить волосы или оправить рубаху. Один Женя Перчихин не шевельнулся, не поднял с перил лохматую голову. Валентина Федоровна отыскала Таню:

— Все-таки послушай меня… Пригласи Женю. Это будет началом, поняла?

Таня вроде бы поняла, но повела себя очень странно. Подойдя к Жене, вдруг спохватилась и тут же оказалась возле Рязанцева. Вряд ли она не заметила, что к нему уверенно приближалась Ира Касаткина, с которой Алеша, можно сказать, открывал бал.

Рязанцев просто не имел права отвергнуть Касаткину, но и он позволил себе нарушить закон «белого» танца. Подхватил Таню: «Спасибо за приглашение!» Другая дама что-то хотела крикнуть, но так и осталась, разинув рот.

Проводив взглядом красные туфельки, привставшие на цыпочки, еле поспевающие за большими мальчишечьими башмаками, Валентина Федоровна приняла решение, которое после случая с бутербродами было не так-то просто принять: сама подошла к Жене.

— Слышал? Белый танец! Отказываться от приглашения нельзя.

Сонные черные глаза недоуменно взглянули на классного руководителя. Парнишку, видно, сморило. Сейчас он не колючий, не дерзкий, какой-то совсем обмякший.

— Потанцуем, Женя? Вставай.

Женя будто спросонья улыбнулся:

— А я не умею… Правда. Ни разу в жизни не танцевал.

Валентина Федоровна тоже заулыбалась, но улыбку тут же смело. Придя в себя, Перчихин стал прежним Перчихиным:

— Приглашайте отличников, своих любимчиков. Мне-то чего ногами дрыгать? И без того все в башке перепутано. Разные ваши дурацкие законы Ньютона.

Еще повезло, что он говорил сипло, не заорал на весь теплоход.

Разберись-ка в этом мальчишке! Недавно, получив двойку за контрольную на второй и третий закон Ньютона, проявил возмутительную беспечность. Да, видно нельзя доверять его безразличию. И вообще… Почему минуту назад он вдруг показался таким славным?

…Смолкла музыка, стали собирать деньги на лимонад. Смуглый, как индус, Костя Юсковец обходил ребят с красной, расшитой золотом тюбетейкой, в которой уже побрякивали монетки.

— Давайте, давайте, — приговаривал он. — Освежимся. Вода в бачке теплая, противная.

Принимая деньги от Тани, Костя сказал:

— Когда вы наконец всыплете вашему Перчихину? Совсем обалдел. Предложили ему по-хорошему вступить в пай, а он загримасничал: «Вы жрали, вы и пить захотели. А мне к чему?»

— Всыплем, — ответила Таня. — За грубость. За все про все. Но пить ему, возможно, и вправду не хочется.

Как только из буфета притащили фруктовую воду, как только разлили ее по бумажным стаканчикам и пересохшие губы ребят коснулись пенистой влаги, на палубе показался молоденький круглолицый матрос. Он строго спросил Валентину Федоровну:

— Где этот ваш шальной? Тот, что расписание нам нарушил?

Глянув туда-сюда, матросик исчез и вскоре притащил упирающегося, отбрыкивающегося Женю:

— А ну, отвечай при товарищах. Почему возле бачка лужа?

— Какая лужа?

— Мокрая. С тебя, дурень, ростом. Давай объяснение: почему кран был открыт?

Валентина Федоровна всполошилась:

— Отвечай, Перчихин! Ты что, воды в рот набрал?

— Именно воды! — подхватил матрос. — Чуть не весь кипяченый запас уничтожил, цельный бачок. Как говорится, жаждою томим…

«Жаждою томим», — подумала Таня и бросила взгляд на Валентину Федоровну. Та стояла с таким виноватым видом, словно она сама забыла завернуть кран. И очень просила матроса поверить, что в их школе — честное слово! — таких безобразий ни с кем никогда не случалось.

— Жаждою томим, — шепнула Таня Алеше. Она уже не помнила о пари, о том, что ей надо кого-то там «увлекать беседой». Она, волнуясь, ждала совета, — Ты понял, что это сигнал бедствия?