Йован Стрезовский - Команда «Братское дерево». Часы с кукушкой

Васе тычет меня в бок:

— Спрячь, заметит!

Учительница и впрямь поднимает голову, рассеянным взглядом скользит по нашим головам и, словно припомнив что-то важное, семенит к двери. Из распахнутой настежь двери доносится запах пригоревшего жаркого, а в окнах класса дребезжат стекла.

Догадались теперь, отчего нам сегодня так весело? Еще до начала уроков пронесся слух, что учитель уехал в город, а скоро мы убедились в этом воочию: с клубком ниток и спицами под мышкой в класс вошла наша обожаемая тетя Анджа. Разложила на столе вязанье, подошла к окну и, задумчиво теребя мочку уха, не оборачиваясь, спросила:

— А не будет ли сегодня дождя?

Мы высунулись в окно.

— Нет, не должно.

— Почем вы знаете?

Класс на мгновение задумался.

— Так ведь на небе ни облачка, — раздался чей-то неуверенный голос с задней парты.

— Хорошо бы, а то я как раз собралась половики сушить.

Учительница вернулась к столу и села.

— Напишите на отдельном листе: «Что делают люди, когда идет дождь», — сказала она, принимаясь за свое вязание.

Не знаю, о чем думали и что писали другие, наверняка какую-нибудь несусветную чушь, но нам с Васе неохота было думать ни о дожде, ни о половиках тети Анджи. Мы мечтали о том, чтобы побыстрее прозвенел звонок и началась перемена. Чуть не забыл сказать: что было в такие дни самым замечательным, так это, конечно же, перемены. Были они гораздо длиннее урока, так что мы успевали переиграть во все игры. Однако больше других нам нравилось играть в «соленое мясо». По правде говоря, из-за этой самой игры на теле у нас не было живого места, все в синяках да ссадинах, от рубашек и пальто иной раз одни клочья оставались, но никто не роптал и не ныл: «Я не играю».

Нам здорово попадало от матерей, только при чем тут мы, раз такая игра? Ты водишь, другой тебя, наподобие сторожевого пса, охраняет, а все остальные норовят тебя побольнее лягнуть или ущипнуть, ловко увертываясь при этом от пинков и затрещин, раздаваемых сторожем направо и налево. Коли не находится доброволец сменить тебя, ты должен до конца дня оставаться «соленым мясом».

Кто-то дубасит меня по спине и сует в руку скомканную бумажку. Разворачиваю и читаю: «Мира говорит, что влюблена в тебя без памяти. А что выйдет замуж за Бузо, это она назло тебе сказала, потому что ты здорово задаешься и не обращаешь на нее внимания».

От злости у меня засвербило в носу. Переворачиваю поганую бумажонку и на обороте пишу: «Передай ей, черт бы ее побрал с ее кривыми ногами, глупыми зенками, щербатыми зубами и ослиными ушами, что плевать я на нее хотел!»

Вот ведь приставала, шагу ступить не дает! Куда мы, туда и она, никак от нее не отвяжешься. Коле и тот уже начал ее сторону брать. Не гони ее, говорит, Йоле, не видишь разве, что девчонка по уши втрескалась? А позавчера пришлось от ее брата стрекача давать — вот до чего дело дошло! Хорошо, дом был рядом, только это меня и спасло. Так он у ворот встал и давай меня на всю округу отчитывать:

— Чтоб я больше не видел, как ты вокруг моей сестры увиваешься!

Подумаешь, воспитатель нашелся… И я приписал: «А на брата ее плюю три раза. Пусть не воображает, что я его испугался, ха-ха!»

Звонок подкрался неожиданно, я даже вздрогнул.

Дописывать стало неохота. Побросав все, мы пулей вылетели во двор.

— Кому водить? — закричал Коле, протягивая нам соломинки.

Самая короткая досталась мне, сторожем выбрали Басе.

— Води! Соленое мясо, соленое мясо! — понеслось со всех сторон, и на меня посыпались щипки.

Внезапно кто-то вскочил Васе на спину, а меня, нещадно осыпая тумаками, поволокли по двору. Я кричал как резаный и отбивался. Наконец мне кое-как удалось вскочить на ноги, но в ту же минуту меня окружила гогочущая толпа ребят. В свалке я не заметил, как зацепился за гвоздь. Штаны были безнадежно разодраны. Я сжался и, как мог, заслонял руками дырищу, но ребята обступали меня все теснее и чуть не валились со смеху:

— Ха-ха-ха! Вы только посмотрите на него, хи-хи-хи!

Насилу пробившись сквозь плотное кольцо одноклассников, я сиганул было домой. Но тут как из-под земли выросла передо мной Мира и окоротила весельчаков:

— Нашли над чем потешаться! Сейчас же прекратите, недотепы!

Она сняла с себя фартук и протянула мне, чтоб я мог прикрыть оголившееся место. Руки чесались прогнать ее, но я сдержался.

Подоспела и тетя Анджа.

— Не вздумай бежать домой, — предупредила она. — Засмеют по дороге.

Тетя Анджа отвела меня к себе, достала иголку с ниткой, но Мира опередила ее:

— Дайте мне.

Озорно сверкнув глазами, тетя Анджа вышла из комнаты.

— Повернись! — скомандовала Мира, держа иглу на изготовку.

— Вот еще! — возмутился я. — Сам справлюсь.

— Самому тебе не с руки, а я мигом.

Не долго думая, Мира повернула меня и, как я ни упирался, взялась за дело. Латая штаны, она тихонько приговаривала:

— Ну что ты сердишься? Ну не злись на меня.

Я упорно молчал. Наконец мои мучения закончились, можно было отправляться на урок. Уже приоткрыв классную дверь, я замешкался. Мне было здорово не по себе.

— Не беспокойся, зашито — комар носа не подточит, — ободрила меня Мира и легонько подтолкнула.

Класс грохнул, будто в нем взорвалась мина. И вдруг осекся, потому что у тети Анджи брови сошлись на переносице и она с досадой сказала:

— Угомонитесь! Кто еще раз ухмыльнется, выйдет за дверь.

Я стал неуклюже пробираться к своей парте. Беда была в том, что я не был уверен в надежности заплаты, а потому придерживал ее ладонью.

После обеда, когда до звонка оставалось еще несколько минут, тетя Анджа, наша учительница, вышла на школьное крыльцо и помахала рукой, призывая всех собраться.

Нас словно ветром сдуло в одну кучу. Перед входом образовалась толкотня и неразбериха, было где разгуляться сторожу дяде Петре.

— Встаньте в строй! В строй, шкодники! — разорялся он, размахивая прутиком, с которым никогда не расставался.

Покуда сторож по-свойски наводил порядок, тетя Анджа, привалившись к дверному косяку, загадочно улыбалась и, когда мы утихомирились, нараспев спросила:

— А не отправиться ли нам на прогулку, как вы считаете?

— Ура-а-а! Идем гулять! — не сговариваясь, грянули мы в ответ.

Что тут началось! С трудом налаженный строй враз смешался, в воздух полетели портфели. Гвалт поднялся такой, что тетя Анджа поспешила заткнуть уши и стояла так до тех пор, покуда мы немного не поостыли.

— Прошу вас, постройтесь по одному, чтобы в селе не говорили, что мы бредем, как стадо.

Коле выскочил вперед и дал знак на построение. Отбивая шаг и глядя в затылок друг другу, мы подтянулись. Строй получился ровный, как стрела. На сей раз сторожу пришлось «поработать» с одним только Бузо. Он схватил Бузо за ухо, скрутив ухо, как затычку для бутылки, и втолкнул Бузо в строй. Тот фыркнул и, ни слова не говоря, пошел прочь.

Учительница из конца в конец обошла всю цепочку и, довольная, сказала:

— Вот теперь можно идти.

Мы вышли со школьного двора, промаршировали немного по дороге и, свернув к ручью, остановились.

— Куда дальше, тетя Анджа?

Тетя Анджа отерла платочком лоб и шею, отдышалась, словно бы выпуская из легких весь жар, скопившийся за дорогу, и сказала усталым голосом:

— Остановимся у ручья.

Мы скисли.

— Пойдемте дальше, на луг. Здесь и места-то совсем нет.

— До луга очень далеко, не дойти мне, — вздохнула тетя Анджа и примостилась на придорожном камне.

— Да разве ж это далеко? Рукой подать!

— Для вас, может, и рукой подать, а обо мне вы подумали?

Невелика радость топтаться у этого вонючего ручейка. Ну, побегали мы по берегу, покидали в воду камни, попрыгали через него, больше делать было решительно нечего, и мы снова сгрудились вокруг учительницы.

— Тетя Анджа, если вам тяжело идти, Йоле может привести своего ослика.

— Ну что вам стоит, тетя Анджа? Ну пожалуйста… — ныли мы.

Учительница улыбнулась и устало опустила веки.

С превеликими муками взгромоздили мы тетю Анджу на осла. Дорога была неровная, вся в рытвинах и ухабах, осел пошатывался под непомерно тяжелым грузом, и голова его, как качели, то падала вниз, то взлетала вверх. Тетя Анджа подскакивала в седле, тело ее ходило ходуном, а мы плелись сзади, палками и криками поторапливая осла.

— Потише, потише! Всю душу вытрясли, — сердилась тетя Анджа и еще крепче хваталась то за недоуздок, то за уши осла.

Но вот показалась цель нашего похода, и, подхлестываемые нетерпением, мои одноклассники припустились бегом, только пятки засверкали.

Заворачиваю осла к лугу. А луг у нас мировой! Ровный, словно бы его в те времена, когда земля была еще кашей, специально утаптывали тысячи людских ног. Он для каких хочешь игр годится: и для чехарды, и для «слонов», и для «соленого мяса». И девчонкам здесь раздолье, знай себе цветы собирают или гоняются друг за другом и визжат так, будто их кто по ногам крапивой стегает. А главное, тут можно было вдосталь поиграть в «пни шапку» — лучшую на свете игру, которая просто создана для нас. Пинаем, пинаем чью-нибудь шапку, покуда от нее одни клочки не останутся. Мои друзья прямо-таки в восторг приходили, когда я надевал свой треух. Даже самый настоящий футбольный мяч не мог бы с ним сравниться! Подбрасываешь его ногой, и треух свистит в воздухе точь-в-точь как надутый бурдюк. Соскребать грязь, а то и стирать шапку приходилось довольно часто, но однажды она все-таки не выдержала удара Танаса — порвалась. Зная, что дома мне устроят хорошую встрепку, ребята утешали: