Юрий Стрехнин - Про отряд Бороды

– Сайфулла! – вскрикнул Калганов.

Юсупов ещё держался на ногах. Последним усилием он бросился на амбразуру.

Товарищи Юсупова ринулись к дзоту – уже не мог стрелять пулемёт из амбразуры, закрытой телом Сайфуллы. Несколько автоматных очередей – и с гитлеровцами, уцелевшими в дзоте после взрыва юсуповской гранаты, было покончено.

Но пока разведчики пробивались между двумя огневыми точками, их настигли немецкие автоматчики.

Отстреливаясь, прикрывая друг друга огнём, Калганов и его матросы продолжали отходить.

Совсем уже близко начиналась «ничейная» полоса между нашими и вражескими позициями. Осталось только пройти через устроенный немцами лесной завал из огромных сосен, сцепившихся ветвями. Преодолеть эту преграду, а там до своих рукой подать.

Кому-то надо, хотя бы на несколько минут, задержать врага, пока остальные проберутся через завал.

– Я, ребята! – вызвался Юначёв.

Он забежал в пустой немецкий окопчик вблизи того блиндажа, у которого погиб Юсупов, и открыл по преследователям огонь из автомата. Но врагов было много. Перебегая между кустами и деревьями, они приближались. Вот уже, крутясь в воздухе, летит на Юначёва немецкая граната с длинной деревянной ручкой. Она ударяется о бруствер, осыпая землю, катится в окоп…

Ловко подхватив гранату, Юначёв бросил её обратно. Следом туда, где в листве мелькали приплюснутые серо-зелёные каски, бросил и свою гранату.

Ещё две гранаты осталось у Юначёва. Он выждал, пока фашисты подбегут ближе, и только тогда метнул обе сразу… Немецкие автоматчики залегли.

Все остальные разведчики тем временем достигли завала. Пробираться через наваленные и оплетённые колючей проволокой деревья было трудно да и небезопасно под пулями.

– Пойдём низом! – решил Калганов.

По его команде матросы начали проползать под стволами, между упёршимися в землю сучьями. Вскоре к ним присоединился Юначёв.

Калганов полз последним, проследив, чтобы сначала проползли все матросы. Он уже выбирался из-под завала, когда близ его головы что-то стукнуло о дерево и тотчас же раздалось резкое шипенье. «Граната!» Он мгновенно вдавился лицом в жёсткую, спалённую солнцем траву.

…Очнулся в госпитале. Голова была забинтована, болела.

– Чудом уцелел! – сказал Калганову врач: граната, брошенная фашистами через завал, разорвалась возле головы, два ранения осколками – в затылок и в черепную кость.

Вскоре навестить своего командира пришли матросы.

– Мою карту в штаб передали? – первым долгом спросил Калганов.

– Передали, – успокоили его.

Матросы рассказали: увидев, что после разрыва немецкой гранаты он лежит недвижим, они сняли с себя ремни, зацепили за его ноги и волоком – иначе под огнём было нельзя – потащили. Рассказали и о том, что ночью пробрались обратно к дзоту, возле которого погиб Юсупов, и принесли к своим его пробитое пулями тело. Юсупова похоронили под троекратный залп недалеко от переднего края, на поляне между кряжистыми дубами.

А после того, как у Калганова побывали его матросы, в палате появился высокий черноволосый генерал. Оглядев палату, он спросил:

– Так где ваш знаменитый разведчик? Ему показали.

– Ишь ты, молодой, а с бородой! – удивился генерал и, подойдя к постели Калганова, поздоровался с ним.

Это был командующий армией.

Генерал спросил Калганова, как тот себя чувствует, поблагодарил за доставленные сведения и протянул Калганову плоскую красную коробочку:

– Награждаю тебя, товарищ старший лейтенант, за успешную разведку сухопутным орденом Александра Невского. На всём Черноморском флоте ещё никто такой награды не получал. Первым будешь…

Памятью о трудных днях и ночах разведки на фронте под Новороссийском, памятью о подвиге Сайфуллы Юсупова стал для Калганова полученный им орден.

Но осталась у него ещё одна памятка, железная: маленький осколок гранаты, застрявший в кости черепа да так и оставшийся в ней до сих пор, несмотря на старания врачей.

Темно и тесно в наглухо закрытой кабине бомбардировщика. За стеклом маленького бортового окошка – непроглядная чернота зимней ночи. Прижавшись плечом к плечу, сидят старший лейтенант Калганов и матросы-разведчики в полушубках, с парашютами за спинами. На них оружие, снаряжение – всё, что может понадобиться в тылу врага. Когда готовились к вылету, Калганов спрашивал каждого: «Сам желаешь? Пока не поздно, можешь отказаться». Не отказался ни один.

В темноте не видно лиц. Все молчат, слышен только ровный гул моторов. Но каждый думает об одном: как встретит земля?

Отвернув рукав полушубка, Калганов смотрит на светящийся циферблат. Второй час полёта. Наверное, уже перелетели море, внизу – занятая врагом земля…

– Приготовиться!

Калганов приник лицом к холодному плексигласу маленького окошечка. Что внизу?… Но только непроницаемая темь царит там, не отличишь, где земля, где небо. Где-то внизу Ялта, там немцы. Ни огонька…

Самолёт медленно кренится и описывает круг. Калганов продолжает вглядываться. Он ищет внизу условные огни, которые укажут район, куда следует прыгать. Их должно быть пять, расположенных «конвертом», пять костров. Где же они?

А самолёт делает круг за кругом. Тревожно гудят моторы.

Пять костров… Их должны подготовить те моряки, которые в этот район спрыгнули на парашютах раньше, когда Калганов находился ещё на фронте под Новороссийском.

Далеко-далеко внизу мелькнули и скрылись, заслонённые крылом разворачивающегося самолёта, пять малюсеньких, как искорки, тусклых огоньков: четыре по углам, один в середине – долгожданный «конверт».

Гул моторов, свист разрезаемого корпусом самолёта воздуха, резкий ветер ворвались снизу, через открывшийся люк.

Встал матрос, сидевший рядом с Калгановым.

Один за другим протискивались мимо Калганова его товарищи и бросались в чёрное отверстие люка, через которое навстречу, в лицо, бил холодный, ревущий ночной ветер.

«Пора мне!»

Калганов нагнулся, опёрся рукой о край люка, бросился вниз головой и… застрял. Подвела сумка, пристёгнутая к поясу.

В глаза, в нос, в рот, в уши со страшной силой бил густой, сдавливающий дыхание воздух. Калганов извивался всем телом, старался освободиться, вывалиться из люка – тщетно! Руками он не мог себе помочь – висел наружу вниз головой, застряв по пояс. Он чувствовал, как, кренясь, самолёт разворачивается, чтобы вновь пройти над местом выброски. Круг, второй, третий…

Бомбардировщик пошёл на четвёртый круг.

В отчаянии Калганов бил ногами вверх – авось удастся оттолкнуться от чего-нибудь в самолёте. Почувствовал, как носком сапога ударил во что-то. И в ту же секунду услышал гулкую пулемётную очередь. В глаза ему на секунду упал бегущий отсвет пулевой трассы.

«Что я натворил!» – ужаснулся Калганов.

Да, случилась беда. В этой беде оказался виноват его высокий рост. Пытаясь оттолкнуться, Калганов длинной своей ногой нечаянно задел за что-то, и пулемёт, расположенный вблизи люка, дал короткую очередь. Огненный пунктир пулевых трасс прочертил тьму ночного неба. Всего несколько секунд светился он. Но и этого было достаточно, чтобы наблюдатели на немецких зенитных батареях, расположенных возле Ялты, определили место, где кружит неизвестный самолёт. К гулу его они давно уже прислушивались. Калганов увидел, как вокруг самолёта в чёрном воздухе вспыхнули желтовато-буроватые разрывы, как снизу, от скрытой во тьме земли, полетели навстречу грузно разворачивающейся машине мерцающие огни трасс.

При первых же разрывах зенитных снарядов Кал-ганова охватил страх. Нет, он боялся не только того, что самолёт подобьют и он, так и не выбравшись из люка, погибнет вместе с ним. Его пугало то, что пилот положит машину на обратный курс. И матросы, прыгнувшие раньше – они сейчас уже, наверное, приземляются, – останутся без командира, без связи с Большой землёй: ведь шифровальные таблицы, с помощью которых после приземления группы только и можно будет вести переговоры по радио, находятся у него.

«Товарищей подведу!…» Этот страх словно удесятерял силы. Однако проклятый люк держал…

Лейтенант-инструктор и кто-то из экипажа самолёта дёргали Калганова за ноги, толкали в спину, прикрытую парашютом, колотили по бокам. Наконец кто-то, видимо отчаявшись, изо всей силы двинул ему сапогом пониже спины.

О, как благодарен был Калганов тому, кто догадался сделать это! Было больно, но сильный этот удар вышиб наконец его из люка.

В первые секунды падения мелькнула мысль: что, если парашют не раскроется? Вдруг он был повреждён во время возни в люке?

Раскрылся!

Калганова плавно несло под куполом. Смолкли зенитки, не слышно было и гула самолёта, освободившегося наконец от последнего груза. Кругом ни зги: всё – и небо, и море, и землю – окутывала ночная тьма.