Юрий Стрехнин - Про отряд Бороды

В первые секунды падения мелькнула мысль: что, если парашют не раскроется? Вдруг он был повреждён во время возни в люке?

Раскрылся!

Калганова плавно несло под куполом. Смолкли зенитки, не слышно было и гула самолёта, освободившегося наконец от последнего груза. Кругом ни зги: всё – и небо, и море, и землю – окутывала ночная тьма.

Калганов всматривался вниз: может быть, ещё горят пять огоньков? Нет, только чернота, непроглядная чернота…

Держась за стропы, гадал, вглядываясь в темноту: где опуститься? Самолёт всё время кружил над тем местом, где были замечены пять огней. Но, может быть, ветер, которого под парашютом не чувствуешь, относит в сторону?

Внизу, во мраке, стали постепенно проступать какие-то пятна. Беловатое – это, наверное, снег, покрывающий склоны высот, чёрное – лес или ущелье… Калганов со своей группой должен был выброситься недалеко от Ялты, в районе горы Чёрной, в лесу близ деревушки Биюк-Сала. Там их должны встретить товарищи. Встретят ли? Может быть, условные огни, указывающие место посадки, были зажжены не ими, а гитлеровцами? Враг хитёр и коварен, мог пронюхать… Калганов помнит, что и время и место вылета era группы несколько раз переносили, чтобы дезориентировать противника. Помнил и то, о чём его предупредил начальник разведки штаба флота, инструктируя перед вылетом: по нашим данным известно, что враг узнал о высадке близ Ялты парашютистов, обеспокоен тем, что в горах, кроме партизан, появился какой-то военный отряд. Возможно, что враг подкарауливает приземляющихся.

Внизу, на полускрытой мраком заснеженной земле, различались теперь какие-то тёмные квадратики, рассыпанные по белому. Деревня. Парашют несёт прямо на неё…

Калганов стал подтягивать стропы, чтобы как-то сманеврировать и миновать деревню. Но это ему не очень удавалось: земля была уже совсем-совсем близка, парашют неумолимо шёл вниз, к белым от снега крышам. Может быть, снизу его уже заметили?…

Шуршанье парашютной ткани, треск ветвей. Шёлковый купол накрыл крону высокого дерева, и Калганов, как в седло, опустился в развилку ветвей.

«Заметили или нет?» Он быстро освободился от парашюта, придерживаясь за ствол, соскользнул вниз. Огляделся. Покрытая снегом земля. Полуразломанная изгородь из жердей. За ней темнеют постройки. Прислушался… Тихо. Наверное, никто не видел… Но надо спешить! Могут и увидеть. Прежде всего стянуть с дерева и спрятать парашют.

Снять парашют оказалось не так просто: его ткань и стропы запутались в ветвях. Минут пятнадцать пришлось провозиться. Калганов свернул парашют и закопал его в снег тут же, под деревом. Едва он кончил, как услышал: кто-то тяжело прыгнул через изгородь. Калганов камнем упал в снег, выставил готовый к бою автомат в ту сторону, откуда послышался шум. Колыхающаяся тёмная фигура медленно двигалась к нему… Опустив автомат, Калганов сдвинул со лба ушанку, отёр пот. Мимо, мотая гривой, проковыляла понурая лошадь.

Он поспешил от деревни к лесу, темневшему поблизости на крутом горном склоне. Углубившись в чащу, сориентировался по компасу. Пошёл в том направлении, куда должны были, приземлившись, идти все. Правда, он не совсем был уверен, что приземлился там, где нужно, и что деревушка, в которую он едва не опустился, та самая Биюк-Сала, возле которой назначен сбор. Но он шёл, приглядываясь к местности и ожидая условных сигналов-выстрелов, которые в точно назначенное время должен был давать один из десантников, пока не соберутся все. Это было рискованно – немцы могли услышать выстрелы, но другого выхода не оставалось.

Калганов дождался первого условного выстрела и пошёл на его звук. Но пришлось немало проплутать в ночной тьме по лесистым косогорам и оврагам, прежде чем он встретился с матросами своей группы и с теми, кто приземлился раньше.

К исходу ночи весь отряд – матросы и с ними несколько девушек-радисток – собрался на скрытой от глаз врага базе близ горы Чёрной, в глухом, глубоком овраге между двух поросших лесом высот.

Немецкое командование в Крыму было обеспокоено: русские самолёты всё чаще бомбят суда, которые приходят в Ялту. Причём бомбардировщики прилетают всегда в тот момент, когда немецкие транспорты с военными грузами только готовятся встать под разгрузку. Кто наводит бомбардировщики с такой точностью?

Немцы не знали, что за Ялтинским портом с многочисленных горных высот над городом непрерывно следили глаза моряков-разведчиков, которыми командовал Калганов. Они посменно несли вахту небольшими группами: три-четыре матроса-наблюдателя, девушка-радистка.

В один из зимних дней на очередную вахту вышла группа под командой старшины первой статьи Морозова. Неспроста командиром группы был назначен именно он. Морозов был старше других не только по возрасту. Ещё в тридцать девятом году он, матрос Краснознамённого Балтийского флота, добровольцем участвовал в боях с белофиннами. А 22 июня 1941 года в Измаиле моряк Дунайской флотилии Морозов снова встал в боевой строй. Он прорывался из Дуная в Чёрное море на одном из кораблей флотилии. Сражался под Херсоном, был ранен. Потом оборонял Севастополь. Получил второе ранение. Вылечившись, попросился в разведотряд Черноморского флота. Возле Керчи и Новороссийска, на побережье и на горных перевалах, Морозов прошёл боевую школу разведки и был ранен в третий раз.

В группе Морозова был Василий Глоба, токарь из Днепропетровска, незадолго до войны призванный на службу во флот. Как и Морозов, он по своей воле избрал опасную службу разведчика, до выброски в Крым не раз ходил в тыл врага под Новороссийском. Таким же бывалым разведчиком в группе был и Владимир Калиниченко.

Третьим матросом в группе был Веретеник. В начале войны, когда его родной Херсон захватили немцы, Жоре Веретенику исполнилось только четырнадцать лет. Распрощавшись с матерью, он пошёл на восток. В одну из ночей ему удалось перейти фронт. Паренька взяли к себе моряки-пограничники, воевавшие близ Херсона. Он стал у них разведчиком: под видом местного мальчишки ходил по занятым врагом сёлам. Однажды ехавшие в штабном автобусе немцы, увидев его, посадили к себе в кабину рядом с шофёром, чтобы он показал дорогу. Он показал её так, что автобус степным просёлком прикатил прямо в расположение наших войск. А пятой в группе Морозова была радистка Соня Дубова.

Они облюбовали возвышенность, с которой весь Ялтинский порт и море видны были как на ладони, и, затаившись в кустах, стали наблюдать. Соня приготовила радиостанцию для передачи.

Час шёл за часом, но в порту не было замечено ничего нового. Минул короткий зимний день. Наступила ночь…

Не принёс ничего и следующий день.

Наступил пятый, последний день вахты. Над лесистыми вершинами гор медленно светлело по-зимнему пасмурное небо. Веретеник просматривал в бинокль безбрежную, совершенно пустынную равнину моря, ещё полускрытую дымкой ночного, медленно тающего тумана. Морозов и Глоба с автоматами наготове внимательно вглядывались в тёмный кустарник, покрывающий склоны высоты и лощинку, тянущуюся под ней: не подкрадываются ли немцы? Калиниченко, свернувшись под кустом на припорошённой снегом опавшей листве, отдыхал после ночной вахты. Как всегда, начеку сидела возле раскрытой, готовой к немедленному действию радиостанции Соня, одетая в ватник и флотскую чёрную шапку, из-под которой виднелись наушники. Как непохожа была она сейчас на ту светловолосую девушку в пёстреньком сарафанчике, которая вскоре после начала войны впервые вошла в цех симферопольского завода, чтобы делать гранаты. Тогда ей было только семнадцать… Пожалуй, не сразу бы узнали её и те, с кем год назад Соня училась на курсах радисток: постоянная тревога сделала более взрослым её лицо.

Веретеник в этот утренний час наблюдал особенно старательно. Позже вряд ли покажется какой-нибудь гитлеровский корабль: фашисты побаиваются налётов нашей морской авиации, их суда предпочитают ходить ночью.

Но вот и туман над морем почти рассеялся, а оно по-прежнему пустынно. Через полчаса-час станет совсем светло.

Неужели и последний день окажется неудачным?

Размышляя так, Морозов потянулся к вещевому мешку, вынул консервную банку, достал из ножен финку – пора, пожалуй, всем завтракать.

– Вижу, идут! – вдруг услышал он голос Веретенника.

– Где?

– Там, – показал Веретеник.

Морозов присмотрелся: из серо-голубоватой дымки одно за другим выступали чёрные пятнышки, медленно ползущие по равнине моря.

Поднялся, услышав голоса, Калиниченко. Взоры всех обратились к морю. Только Глоба продолжал наблюдать – не обнаружили ли их немцы?

Не отрывая глаз от бинокля, Веретеник считал:

– Один, два, три… пять…, десять… двадцать единиц!

– Приготовься! – предупредил Морозов Соню. – Сейчас уточним курс, и передавай…

– Поворачивают! – сказал Веретеник. – К Ялте!