Октав Панку-Яш - Великая битва у Малого пруда

Петрикэ сознавал, что теряет драгоценные минуты, что за это время он уже был бы у фабрики. Стиснув зубы, он собрал все силы, упёрся коленями в песок и прижал к земле Нику.

— Погоди… — вырвалось у Нику.

Но Петрикэ зажал ему рот ладонью.

— Нику, молчи… Не кричи! Прошу тебя, прошу как друга…

Резким движением Нику повернул голову и проговорил:

— Как друга?.. Теперь я тебе враг! Кораблям не уцелеть!

Хотя с начала схватки прошло всего несколько минут, Петрикэ казалось, что она тянется целый час. А ему нужно немедля попасть на фабрику. Каждая потерянная секунда могла означать… Но как отпустить Нику? Значит, пусть ломает корабли? Значит, в один миг рухнет то, с чем связаны их дела, их мечты? Нет, ни за что! Ребята не простят этого.

И всё-таки… Всё-таки обязательно надо что-то предпринять. И ничего другого не остаётся, как отпустить Нику и мчаться на фабрику.

— Слушай, Нику! — прерывающимся голосом заговорил Петрикэ. — Хочешь поломать корабли, ломай! Порть, делай что хочешь, но только послушай, Нику. Прежде всего мы — пионеры! Там бандиты собираются ограбить фабрику. Надо бежать предупредить об этом.

Петрикэ вскочил и, пригибаясь, не оглядываясь назад, понёсся к фабричным воротам.

Нику чувствовал, что не может подняться. Не потому, что в схватке у него иссякли силы. Нет. В этот момент с ним происходило что-то необъяснимое для него самого. Он вдруг показался себе таким ничтожным, ощутил такое чувство стыда и отвращения, что готов был заплакать, громко закричать… Ему захотелось, чтобы кто-нибудь отодрал его за уши, отколотил, а он всё бы снёс и бежать не пытался бы. А в то же время хотелось, чтобы кто-нибудь и утешил, сказал бы: «Я знаю, ты ведь только погрозился… Ты бы не тронул ни одного корабля. У тебя рука бы не поднялась. Просто-напросто ушёл бы домой…».

— Илиуцэ, — тихонько окликнул Нику. — Ты слышал?

Илиуцэ вылез наружу в прорытое под стеной отверстие.

— Слышал.

— Как по-твоему, Петрикэ успеет?

— Не знаю, — со вздохом сказал Илиуцэ. Потом, не глядя на Нику, продолжал: — Знаю одно: если он не успеет, тогда…

— Тогда я виноват!

— Нет, мы оба виноваты…

— А ты при чём? Ты славный, я больше никогда в жизни не буду тебя бить и обзывать муравьиной башкой!

Илиуцэ молчал, опустив глаза в землю. Ему хотелось сказать Нику, что если тот никогда не будет его бить и обзывать муравьиной башкой, то и они смогут поклясться, как Санду и Петрикэ, дружить до гроба. Но вместо этого он торопливо проговорил:

— Айда, скорее! В нашем классе ты почти что лучший бегун… Да и я не из последних! Бежим туда, на фабрику!

…Но Петрикэ всё же примчался первым.

Он рассказал всё вахтёру. К его удивлению, вахтёр не поторопился ловить грабителей. Он погладил по голове Петрикэ и, смеясь, сказал:

— Поди поговори вон с тем товарищем…

Недалеко от ворот, уже в самом дворе, Петрикэ услышал знакомые голоса:

— Ну, Думитру, теперь тоже скажешь: могло бы быть и лучше?

— Нет, Петре, теперь и вправду очень хорошо.

Петрикэ бегом направился на звук голосов и обратился к отцу Санду:

— Дядя Думитру, дядя Думитру…

Рассказывая, Петрикэ впопыхах не договаривал слов, но двое мужчин отлично поняли его.

— Спасибо, Петрикэ, — сказал Думитру Дану, погладив его по голове. — Ты благородный мальчик. И, пожалуй, самой лучшей благодарностью будет сообщить тебе, что злоумышленники уже пойманы.

Думитру Дану крепко тряхнул ему руку. Пожал Петрикэ руку и Петре Станку, задержав её в своей большой ладони:

— Петрикэ Бунеску? Сын машиниста Георге Бунеску?

— Да. А вы его знаете?

— Знаю. Мы с ним вместе в один день вступали в партию. — И, обращаясь к Думитру Дану, он заметил: — Только отец Петрикэ, как и ты, впрочем, обогнали меня… Мои дочки ещё совсем маленькие, а ваши ребята скоро будут вам надёжной сменой…

Наутро завсегдатаи Малого пруда узнали о ночных происшествиях. И, конечно, каждый жалел, что не был на месте Петрикэ и Нины. Но всеобщая радость заглушила чувство сожаления.

В тот час, когда раскрываются кувшинки и над прудом появляются первые мошки и когда этот неприхотливый окраинный уголок оживает под лучами летнего солнца, с фабрики «Виктория» курьер принёс письмо.

Взобравшись на тот самый ящик, на котором прошлым вечером Петрикэ и Нина несли сторожевую вахту. Санду, волнуясь, прочёл вслух письмо выстроившимся, как на смотру, ребятам:

— «Мы гордимся вами, дорогие пионеры!

Вы нам помогли задержать преступников, связанных с бывшим владельцем фабрики. Это грабители и спекулянты, им ненавистна наша фабрика, ненавистна вся наша новая жизнь.

Мы давно собирались сделать вам подарок, но не знали, что вам больше всего хочется. Отец одного из вас подал мысль сделать вам большую, настоящую лодку, на которой вы сможете кататься на пруду.

Обещаем вам такую лодку и сдержим своё обещание».

Аплодисментам и крикам «ура» конца не было. А когда Санду в довершение всего заявил, что готов первый гербарий, тут уж и вовсе кричали «ура» до хрипоты, а от хлопков стали красными ладони.

Теперь мог бы ликовать и Санду, худенький смуглый мальчик с непослушной прядкой на лбу. Но, видимо, ещё не время было.

— Где Нику и Илиуцэ? — строго спросил Санду.

— Вон там, под клёном.

— А почему не в строю? Позовите их!

Нику и Илиуцэ тут же подошли.

— Какая же это дисциплина, товарищи? Почему вы не в строю? Или вы забыли свои места?

Нику печально посмотрел на него, потом глаза его оживились.

— Я не забыл! — решительно сказал он.

— И я тоже! — поспешил добавить Илиуцэ.

Оба уверенно зашагали к шеренге ребят и стали в строй.

И только теперь Санду Дану широко, радостно улыбнулся.

— Дельно! — сказал он как можно громче, с тем чтобы его услышал и юноша, который не спеша приближался к ним, насвистывая весёлую песенку и на ходу перелистывая записную книжку с надписью: «Не забыть!»

«До начала внеочередного торжественного собрания известного и прославленного «Клуба знаменитых капитанов» оставалось всего несколько минут. Необычайное оживление царило в просторной каюте подводной лодки «Наутилус», стоявшей в тихой бухте на отдыхе, которого «Наутилус» вполне заслуживал, проделав путь в тысячи миль под водой. Вокруг знакомого «круглого стола» один за другим усаживались по местам те, кому капля солёной морской воды дороже целого источника прозрачнейшей пресной воды. И в самом деле, какие особенные приключения могут произойти в простом источнике? Никаких! Тогда как в безбрежном, неукротимом мор… где бушуют штормы и ураганы, зовись только ты капитаном Немо, и в любую минуту испытаешь гораздо больше приключений, чем насчитаешь волос в бородах морских волков всего мира вместе взятых. И приключений куда более потрясающих, чем само слово «потрясающий» с большой буквы.

Капитан Грант сел на то самое кресло, пружинами которого дети капитана, когда ещё были маленькими, хотели испугать старого и не очень умного аббата, подложив их под объёмистую библию с серебряными застёжками. Рядом с капитаном Грантом сел капитан Головнин и погрузился в изучение пожелтевшей от времени карты. По другую сторону стола Христофор Колумб неизменно повторял: «Хм! Неужели я был столь наивен? Неужели я мог подумать, что я открыл кратчайший путь в Индию, а между тем это был новый континент?!» Возле него, поглаживая густую белую бороду, сидел Магеллан и сокрушался о том, что не пригласил на это торжественное собрание своего секретаря Антонио Пигафетту…

Банг!

Гулко прозвучал удар гонга. В ту же минуту все встали и шумно зааплодировали: в кают-компанию вошёл капитан Немо, старейшина и почётный председатель «Клуба знаменитых капитанов».

Открывая собрание, капитан Немо сказал:

«Дорогие маэстро морей и океанов! Покорители штормов и ураганов! Как вам известно, мы собрались для того, чтобы принять нового члена в наш славный «Клуб знаменитых капитанов». Кто за принятие нового члена, прошу встать и изложить причины, побуждающие его к этому».

Капитан Грант встал первым. При этом пружины его кресла издали звук, напоминающий мяуканье кошки, которую тянут за хвост.

«Я — «за», — сказал он, — потому что тот, кого мы хотим принять в наш клуб, — человек смелый, а смелость — лучшая визитная карточка для мореплавателей».

Громовые аплодисменты…

Заговорил Христофор Колумб:

«Я — «за», потому что тот, кого мы хотим принять в наш клуб, не уклоняется от трудностей. А мужественное преодоление трудностей — это первое испытание, которое должен выдержать мореплаватель».

Долгие аплодисменты…

Третьим взял слово капитан Головнин, командир шлюпа «Диана».

«Я — «за», — сказал он, — потому что тот, кого мы хотим принять в наш клуб, — друг своего экипажа. А для мореплавателей дружба дороже, чем самый надёжный штурвал во время шторма».