Эдуард Успенский - Всё Простоквашино (сборник)

Приём получился образцовый.

Там были русские блины, слегка подгорелые, очень молодые грибы с очень пожилой картошкой и свежая медвежатина из коровьего вымени.

(Посылать господина Шарика охотиться на медведя Печкин не решился, а отказать в медвежатине Утренней Звезде не посмел.)

Очевидно, Нэнси в своём Интернете питалась значительно лучше. Потому что она постоянно кривила губы и повторяла:

– Это очень экзотично, но очень невкусно. Я была о русской кухне лучшего мнения. Скажите, пожалуйста, мистер Печкин, куда я могу выплёвывать всё, что не прожёвывается?

– Вот в это корыто, – смело говорит мистер Печкин. – Я всё курям отдам или поросёнку.

– А у вас есть куры? – интересовалась Нэнси. – И поросёнок? Это так романтично. И вкусно.

Печкин сидел, пыхтел, пыхтел и решил завести светскую беседу.

– Погода хорошая, – сказал он. – Уже два дня дождь льёт холодный.

Нэнси решила поддержать беседу. Она спросила:

– Господин Печкин, а вы часто ходите охотиться на медвежатину?

– Да каждый день! – смело ответил Печкин. – Как только понадобится, сразу и иду в сельпо или на ферму.

– А чем вы её добываете? – спрашивала восхищённая Нэнси.

– Да сумкой. А то и мешком.

Нэнси представила, как Печкин тяжёлой сумкой, набитой камнями, в лесу лупит медведя по башке. Или как расправляет мешок у входа в пещеру и выманивает медведя свистом или мёдом.

– А что вы делаете со шкурой? – спросила Нэнси.

– Со шкурой? – удивился Печкин.

– С медвежьей.

Печкин очень долго думал, что же он делает со шкурой. Потом нашёлся:

– А мы шкуры сдаём, как посуду.

В специальные шкурные приёмники, в оборот.

«Россия – загадочная страна! – подумала про себя Нэнси. – Жаль, что они сдают шкуры в шкурные приёмники. А то можно было бы получить хороший мохнатый коврик».

В конце приёма девочка Катя спросила Утреннюю Звезду:

– Вы, конечно, поможете дону Печкину помыть посуду?

– В той стране, где я живу, – ответила Нэнси, – обычаи запрещают женщинам делать тяжёлую работу.

Печкину ничего не оставалось, как погрузить посуду в корзину, поставить на тачку и повезти на речку мыть. Они пошли вместе с девочкой Катей.

«Чего же это она улетела из той страны, эта Нэнси? – сердито подумала про себя Катя. – Жила бы там себе и жила».

Когда Печкин вернулся, Утренняя Звезда, утомлённая первым простоквашинским днём, уже крепко спала на диване перед баней. И над ней кружилась мелкая стая крупных комаров.

Кто помог ей вытащить тяжеленный диван из комнаты, осталось загадкой. В баню Печкина его везли на тракторе и в помещение вносили трое.

Печкин тихо сказал Кате:

– Девочка Катя, ведь это наша общая гостья? Правда?

– Правда, – сказала девочка Катя.

– А почему я один с нею мучаюсь? Это нечестно. Надо передавать её друг другу как эстафету.

– Ладно, – сказала Катя. – Завтра я с ней займусь. Для меня это будет и языковая практика, и самостоятельная работа на кухне. А вы мне поможете, хорошо?

– Хорошо! – радостно согласился Печкин.

– Только, дядя Печкин, – сказала Катя, – я так понимаю, что эта коричневая гражданка – ваша будущая невеста!

– Да? – испуганно сказал Печкин. – А кто ещё так понимает?

– Все так понимают, – ответила Катя. – Все простоквашинские.

– А сама Утренняя Звезда?

– И она сама так понимает, – ответила Катя. – И вообще, дядя Печкин, она со своих небес к нам свалилась только из-за вас.

– Как так? – перепугался Печкин.

– Очень просто. Она смотрела с неба, какой вы хороший труженик. Какой вы добрый к детям. Какой вы стремительный к знаниям. Какой у вас зелёный велосипед. Какая у вас красивая речка.

– Всё не так! Всё не так! – заволновался Печкин. – Это у профессора Сёмина красивая речка. Это профессор Сёмин добрый к детям. Это у него такой зелёный «мерседес»! Это она к нему прилетела.

– Но профессор Сёмин не посылал ей своей фотокарточки, а вы, дядя Печкин, послали. Это вы всё устроили! Она с вами хочет дружить. И вам никуда от неё не деться.

«Если моё дело станет совсем плохо, – подумал Печкин, – я сам от неё сбегу в Интернет».

Подготовительные занятия в школе для принимания в первый класс продолжались. И даже кот Матроскин с Шариком стали на них ходить.

Учительница Татьяна Викторовна ещё с прошлого раза предупредила, что будет проверять умение школьников понимать и пересказывать стихи.

Деревенское коровье стадо уже пять минут как паслось на барском Троицком холме у церкви.

Дядя Фёдор, Печкин и Шарик с котом, не торопясь, по холодку, шли в село Троицкое на занятия.

Матроскин и Шарик немного приотстали. Матроскин учил Шарика:

– В стихотворениях нельзя всё буквально понимать. Там каждое слово со смыслом. Есть такое стихотворение баснописца Крылова «Попрыгунья стрекоза». Знаешь?

– Конечно, – не очень уверенно ответил Шарик. – Кто ж его не знает. Это про насекомых.

– И вовсе не про насекомых. Слушай: «Попрыгунья стрекоза лето красное пропела, оглянуться не успела, как зима катит в глаза». Про что это?

– Тогда про природу.

– И вовсе не про природу. Это про людей. Про тётю, про певицу. Она всё лето пела и танцевала, а когда пришла зима, у неё нет ни дров, ни печки. Так что это очень людское стихотворение. Понятно?

– Понятно, – скрипел мозгами Шарик.

Тут и Печкин вмешался:

– Недавно я песню слышал по телевизору:

– И я слышал, – сказал Шарик. – Жалистная песня, про птичку.

– И вовсе не жалистная, – объяснил Матроскин, – и вовсе не про птичку, а про тётю-певицу. Этой тёте плохо поётся в золотой клетке на телевидении. Ей хочется в простой сельский клуб.

В общем, они с Печкиным хорошо Шарику мозги вправили.

Когда они к Татьяне Викторовне пришли, она сразу Шарика к доске вызвала и спрашивает:

– Уважаемый Шарик, вы любите стихи?

– Очень, – говорит Шарик. – Особенно про охоту.

– Расскажите нам какое-нибудь охотничье стихотворение.

Шарик с удовольствием им прочитал:

– А что же тут охотничьего? – удивилась Татьяна Викторовна.

– А я в этом сарае спал. Еле выскочил, – ответил Шарик, охотничий пёс.

– Хорошо, – говорит Татьяна Викторовна. – Перейдём к более простым случаям. Как вы, Шарик, понимаете такое стихотворение:

Шарик сразу кинулся объяснять:

– Это стихотворение про дядю, про матроса. Который на лодке плавает. Парус – это сам дядя, а туман – это его жизнь.

– А почему он белеет? – спрашивает учительница.

– Кто белеет? – спрашивает Шарик.

– Этот дядя матрос?

– Может, он заболел, – предположил Шарик.

– Допустим, – говорит Татьяна Викторовна. – А там есть ещё такие строчки: «Под ним струя светлей лазури, над ним луч солнца золотой…» Что они означают?

– Анализы плохие, – решил дядя Фёдор.

– А луч солнца золотой, который над ним?

– Это нимб, – грустно добавил Печкин. – Значит, помрёт скоро.

Татьяна Викторовна рассмеялась и сказала:

– При таком высоком знании поэзии вам надо не в младший класс школы поступать, а на старший курс литературного института.

Больше о поэзии Татьяна Викторовна с ними не говорила, а просто читала будущим ученикам стихотворную книгу «Конёк-Горбунок».

В своих вечерних и утренних беседах с сомыслителями по разуму Утренняя Звезда Нэнси постоянно говорила:

– Правильное место во Вселенной может найти только такой человеческий коллектив, где все заботятся обо всех.

Это звучало так правильно и убедительно, что никто не мог с Нэнси спорить. Постепенно Нэнси из Интернета занимала всё большее место в жизни каждого простоквашинца. Все постоянно только о ней и заботились.

Она сказала Шарику:

– Ох, я такая беспомощная, неприспособленная. Через полгода зима начинается, а я ни разу в жизни даже не видела ондатровой шубы. И меховых сапожек у меня нет.

Хотя у самого Шарика не то что шубы, драного тулупа никогда в жизни не было, он чувствовал себя перед Нэнси жутко виноватым. И Катя, которая всё это переводила, почувствовала себя виноватой.

«Ладно, – думал Шарик, – соберусь с силами, настреляю ондатры. Пусть потом Матроскин ей шубу сошьёт».

Девочке Кате Нэнси однажды сказала:

– Тут в воскресенье большой бал в Простоквашинске намечается, молодёжный, «Для тех, кому ещё нет сорока», а у меня мои бальные туфли совсем развалились ещё в прошлой жизни. Вот хожу и переживаю.

Пришлось девочке Кате у своей бабушки Веры, которая с веником, совсем новые кроссовки выпрашивать.

– Да ты что! – возмутилась бабушка. – Эти же кроссовки я себе на похороны берегу! Самые нарядные брала в сельпо.