Румия - Виктор Владимирович Муратов

Сашка лежал на средней полке вагона, смотрел в окно и думал о том, как удачно все у него складывается. Будто какая-то невидимая добрая рука ведет его по жизни. Давно ли ехал он по этой самой дороге, голодный и грязный, никому не нужный.

Эта невидимая рука сняла его с платформы, привела в ремесленное училище, столкнула с Владимиром Ивановичем.

А что если бы устроился Сашка на корабль? Бороздил бы где-то чужие моря. Разве нашел бы его отец в Сингапуре или Бомбее? Сейчас каких-то полсотни километров отделяет их, жили целый год рядом и не знали друг о друге.

Как странно в жизни бывает. Вот в прошлом году, когда Сашка не попал в мореходку, бродил же он по Одессе, а отца не встретил. Совсем иначе повернулась бы его жизнь. Но как? Где был бы? Что делал?

Неизвестно. Но уж наверняка не встретился бы второй раз с Борькой, не знал бы, что живет на земле Иринка. И надо ж было случиться с этими дурацкими стихами. Так и уехал, не помирившись. Наверное, сегодня же узнает обо всем Иринка. Конечно, Степан Петрович расскажет. Интересно: пожалеет или нет?

За окном проплывали горбатые молдавские поля. Зеленая земля разворачивалась, как огромная карусель, медленно уплывала назад.

Встречный ветер врывался в окно вагона. Встречный. Значит, дует в сторону Тирасполя. Все убегает назад.

Качанов вдруг поймал себя на том, что и мысли его вместе с полями и ветром уносятся назад, в ремесленное училище.

Странно, ведь через каких-нибудь два часа он увидится с отцом, которого не видел больше шести лет.

Сашка достал отцовское письмо и, уже в который раз, медленно стал его перечитывать. «…Теперь мы остались только вдвоем…»

Разве отцу легко без Сашки? Все эти годы он искал его. Думал, наверное, что потерял, не найдет. Не раз, видно, плакал вечерами над его фотокарточкой, как плачет Владимир Иванович над своим Бориской.

Наконец-то они будут вместе. Сашка прочитал адрес, написанный рукою мастера: «Ул. Чичерина, 157, кв. 207».

…Улица Чичерина. Вот он, высокий серый дом. Второй подъезд. Сашка бросился по лестнице, легко перепрыгивая через две ступеньки. Первый, второй, вот и четвертый этаж. Три двери. Какая из них? На дверях табличка: «Качанов С. И.». Сашка нажал кнопку звонка.

Дверь открыла светловолосая толстая женщина. Она некоторое время удивленно смотрела большими голубыми глазами на Сашку. Потом прижала к груди руки:

— Сашок!

Втащила Сашку в коридор и крикнула куда-то в комнаты:

— Серж! Скорее!.. Сашок приехал.

Сашка оторопело моргал глазами. Он не мог понять, куда попал. Ни эту пышную женщину, ни Сержа какого-то Сашка не знал.

Где-то во внутренних комнатах задребезжала стеклянная дверь, и в коридор выбежал худощавый мужчина в подтяжках и домашних шлепанцах.

— Сынок!

Мужчина бросился к Сашке и обнял его цепкими костлявыми руками.

Это был отец. Тот же прямой нос, светлые волосы, уже тронутые сединой. И маленький бугорок на левой щеке. Прежде Сашка любил его трогать пальцами. Отец всегда увертывался и пытался поймать Сашкины пальцы зубами.

Отец смотрел на Сашку, смеялся и плакал. Плечи его вздрагивали.

— Да пройдите вы в комнату. Серж, дай ребенку прийти в себя. — Пышная женщина сняла с Сашки фуражку.

Сашке многое было непонятно в этом доме. Он робко оглядывал стены и стыдливо принимал ласки отца.

В большой светлой комнате был накрыт стол.

— Я этой ночью приехал из командировки. Мы ждали тебя сегодня. Голодный, небось? Верчок, дайка Сашку умыться.

Отец говорил, говорил и все держался за Сашку, будто тот мог убежать от него.

Женщина вышла на кухню. Отец посмотрел ей вслед и тихо сказал Сашке:

— Это тетя Вера. — И смутился, не договорив чего-то. — Мы вот и стол к твоему приезду приготовили.

Сашка равнодушно смотрел на высокие бутылки, широкие тарелки с неизвестными кушаньями. Чувствовал он себя неловко, как в чужом доме. Все эти дорогие картины на стенах, стеклянные шкафы, богатый стол и эта тетя Вера — все это было из чужого, незнакомого мира. И отец с ним разговаривает как-то заискивающе, словно извиняется за что-то.

— Серж! — донесся мягкий голос тети Веры. — На кухне завтракать будем?

— Смотри, Верчок, сама, — ответил отец и виновато пояснил Сашке: — Гости придут, понимаешь. Гармонию боится нарушить.

Ни черта Сашка не понимал, что происходило вокруг. Какие-то гости, гармония, Верчок. А особенно это имя — Серж. Никогда никто так не называл отца. Кого они ждали? Гостей или Сашку?

— Ну вот, сейчас мы с тобой по-мужски, — откупоривая бутылку молдавского портвейна, говорил отец. — В ремесленном-то вам не дают этой штуки.

Сашка, глядя на вино, вспомнил далекую хмельную ночь с Цобой. Его сразу начало мутить.

— Нет, папа, я не пью.

— Ну, мужчина! — удивился отец. — Верчок, слышишь? Не пьет наш мужчина. А шампанское? Давай-ка нам, Верчок, шампанского.

— Откроешь бутылку, пропадет, выдохнется.

— Ничего, давай, давай. Не выдохнется. И ты нам поможешь.

Сашка никогда еще не пил шампанского. Шипучее, оказывается, как газированная вода.

Тетя Вера дотронулась губами до бокала и встала.

— Я пойду, Серж, кажется, проснулись.

«Кто там еще проснулся?» — недоумевал Сашка.

Отец тоже встал.

— Идем-ка, Сашок, братишек своих посмотришь.

В голубой плетеной кроватке сидели два малыша. Они были как две капли воды похожи друг на друга. Каждому не больше годика.

— С добрым утром, орлы! — крикнул отец, и Сашка сразу вспомнил эту фразу. Таким же возгласом прежде по утрам отец встречал и Сашку и погибшего брата.

— Как хлопцы, Сашок? Знакомься. Вот это Сашка, а это Женя.

— Наоборот, — улыбнулась тетя Вера. — Всегда ты их путаешь.

— Немудрено. А ты смотри, смотри, Сашок. Вот такой же и ты был, точно такой. Верчок, дай-ка нам альбом.

Сашка смотрел на свою фотографию. И вовсе он не был похож на этих пухленьких, веселых ребятишек. Никогда у Сашки не было таких пышных, курчавых волос.

…К вечеру начали сходиться гости. Это были все больше военные люди. Они шумно здоровались, острили, женщины целовались друг с другом.

Отец встречал гостей в передней и всем тихо шептал что-то о Сашке. Гости подходили к Сашке, знакомились: мужчины — весело и добродушно; женщины робко подавали Сашке пухлые ручки и отходили в сторону. Оттуда они поглядывали на Сашку, перешептывались и вздыхали, смешно поджимая накрашенные ротики.

Сашке хотелось провалиться сквозь землю от всех этих взглядов и вздохов. Скорее бы кончились противные смотрины.

Потом все шумно уселись за стол. Отец посадил